Как вы можете охарактеризовать работу органов опеки с кровными семьями?
Я бы назвала систему работы с кровными семьями одним большим системным пробелом. Мы это видим буквально по каждой второй истории, с которой работаем.
В нашей стране практически нет инструментов и механизмов, благодаря которым можно было бы адекватно оценить ситуации с нарушениями прав детей, адекватно на них реагировать и действительно защищать детей.
С одной стороны, невозможно защитить ребенка, когда есть насилие, жестокое обращение, но нет никаких возможностей в эту историю вмешаться. Например, в момент прихода опеки дома более-менее порядок, бытовые условия не вызывают нареканий, и оценить угрозу, риски насилия в отношении детей ни органы опеки, ни органы социальной защиты совершенно не способны.
С другой стороны, есть и обратная ситуация, когда происходит вмешательство в семью, когда ребенок изымается или угроза изъятия ощутимо висит над родителями, но при этом ребенку в семье ничего не угрожает. Органы опеки приходят к ним и начинают их прессовать. Например, когда поведение детей в школе оценивается как трудное. Или когда родители живут в плохих условиях, не справляются с контролем, уборкой, порядком. Таких семей много, это очень частая история. Это могут быть люди, у которых есть психические или неврологические нарушения, взрослые, которые сами выросли либо в детдоме и у них не было опыта ведения домашнего хозяйства, либо в семьях, которые тоже жили в таких условиях, их родители употребляли алкоголь или страдали наркотической зависимостью. В итоге у них тоже нет опыта создания нормального быта: они сами выросли в плохих условиях, антисанитарных. Стараясь быть лучше, они работают над собой, но, конечно, у них внутренних возможностей намного меньше, чем у человека, который жил в благополучной семье. Они очень часто не справляются, но при этом угрозы жизни или здоровью ребенка нет. Но главная реакция государственных органов на такие семьи – это запугивание, претензии и требования. А дальше для органов опеки ситуация выглядит так: вот семья, она недостаточно постаралась ради своего ребенка, она вот такая-сякая.
Получается, что одна из главных проблем – отсутствие понимания того, что люди обладают разными возможностями, в том числе психологическими?
В обществе принято, что каждый мерит по себе. Но нужно понимать, что человек с сохранными интеллектуальными способностями, образованием, поддержкой семьи, с нормальной социальной адаптацией – это не тот же человек, у которого всего этого не было в детстве и нет сейчас. Эти люди живут в разных условиях. Иногда мы сталкиваемся с нежеланием человека что-то делать, отсутствием мотивации, ленью. Но в большинстве случаев речь идет о том, что нет либо внутренних, либо внешних ресурсов. И если отсутствие внешних ресурсов как-то более или менее заметно, то отсутствие внутренних ресурсов не так очевидно. У некоторых людей, выросших в неблагополучных семьях, не сформировано понимание причинно-следственной связи, они подстраиваются под ситуацию сугубо по принципу «здесь и сейчас». Приведу пример: мы все понимаем связь между действиями и их последствиями. И переносим это знание на других людей: что же он такой дурак, ему же сказали: «Вот так сделай, иначе заберут детей», а он не сделал. В итоге детей забрали, значит, сам виноват.
Причинно-следственные связи формируются, это не врожденная способность. И умение понимать последствия своих поступков — это то, чему мы учились с детства. Работать с людьми, которые находятся в трудной жизненной ситуации, должны только те специалисты, которые это понимают. Но у нас нет нормального образования для таких специалистов.
Вы говорите не только об органах опеки, но и о социальных службах в целом?
Органы опеки – это лишь малая часть системы, которая должна быть. Она должна включать в себя и разные службы, которые должны оказывать помощь семье и ребенку, и работу социальных сотрудников и психологов в школах, детских садах. Это должна быть комплексная система, которая, в первую очередь, настроена на поддержку и помощь, потому что загнать и затравить семью, попавшую в трудную ситуацию, элементарно.
В основном это и происходит. Если у ребенка есть проблемы в школе, что делает школа? Она начинает давить на родителей. Если в садике ребенок ведет себя сложно, происходит то же самое. Никто не пытается помочь родителям. Та же самая история с соседями. Что у нас является проблемой? Например, плохой запах из квартиры соседей или тараканы. Никто не пытается понять, как в этой ситуации себя чувствуют дети. Чаще всего их используют как способ избавиться от нежелательных соседей и установить спокойствие в своем подъезде, доме и квартире, а вовсе не помочь этим детям и защитить их интересы. А вот если в чистой квартире без тараканов происходит насилие, то даже если люди догадываются об этом, шансов, что они об этом расскажут, очень немного.
Это копится годами. К нам иногда обращаются люди, которые знали о происходящем насилии по пять-десять лет. В какой-то момент они решают обратиться куда-то, причем не в государственные органы, а в общественную организацию. При этом чаще всего обращаются анонимно, то есть они не готовы идти и давать показания следственным органам и так далее. В целом ситуация в стране такая: никто не готов реально защищать детей, в основном люди готовы защищать только свое благополучие и спокойствие. А специальных служб, которые нацелены на помощь, фактически нет.
Какие ресурсы есть у социальных служб и чего не хватает?
Ситуация очень сильно различается от территории к территории. Возможности и качество работы социальных служб могут быть разными: где-то нет ничего, кроме выдачи продуктовых наборов, вещей и оформления различных социальных льгот, а где-то может быть профессиональная служба, которая работает с семьей и старается составить план по выходу из кризиса. В одном регионе у нас есть кризисный центр, который берет женщин с детьми, оказавшихся на улице, только если они прописаны на этой территории и только на срок до шести месяцев. В соседнем регионе такой же кризисный центр, тоже государственный, только там берут всех вне зависимости от прописки, и срок ограничен только той реальной ситуацией, в которой находится женщина и ребенок.
То есть, у нас нет единой системы, нет какой-то гарантированной помощи, нет полноценной подготовки кадров, которые понимают самое главное – что такое социальная работа. Ведь это не набор услуг, не набор пособий, это выстраивание коммуникации с человеком, попытка широко и полностью понять тот круг проблем и ситуаций, которые мешают ему полноценно социально адаптироваться и реализовывать себя как личность. Эти ограничения и проблемы – это и должно быть фокусом работы социальных служб. Иногда все проблемы, например, упираются всего лишь в жилье. И должны быть механизмы, позволяющие эту проблему решить. Например, можно использовать вариант, который есть практически во всем мире, – государственная оплата социальной аренды.
Если говорить про крайние случаи, про изъятие детей, чем отличается жестокое обращение от просто тяжелой ситуации?
Есть подход, при котором жестоким обращением считается все, что угодно, включая то, что пылинку с ребенка не сдули, но я бы к таким подходам серьезно не относилась. Существует насилие физическое, сексуальное и психологическое. Когда ребенку не просто замечание сделали, а серьезно, изощренно унижали его личность. Это ситуации, когда над ребенком издеваются, бьют его, сексуально используют. Ситуации крайнего пренебрежения потребностями ребенка, когда его сознательно не кормят, запирают с собаками. При этом его могут физически не бить, но им совершенно не занимаются, например. Это вещи, которые действительно могут привести к нарушениям в здоровье и психике ребенка. Или есть ситуации домашнего насилия, когда ребенок не является жертвой насилия сам, но является его постоянным свидетелем. Это тоже может влиять на ребенка плохо, но все-таки эта ситуация не обязательно требует изъятия его из семьи, скорее, требует того, чтобы из этой ситуации изъяли насильника.
Все, что не касается прямого насилия в отношении ребенка, – это обычные условия жизни семьи. Например, семья живет в плохих условиях быта, и родители употребляют алкогольные напитки, но это совершенно не значит, что там есть насилие по отношению к ребенку. Это однозначно рискованная и сложная ситуация, на которую нужно обращать внимание. Но нужно понимать самое главное: что на самом деле происходит в этой семье с ребенком, а не копаться в личной жизни родителей и их предпочтениях к алкоголю.
Ситуация, которая действительно опасна для ребенка, однозначно должна быть на карандаше у социальных служб независимо от того, какой доход у этой семьи, какие прекрасные условия их жизни, на какой улице они живут. Заметьте, что у нас нет детей в детских домах из дорогих коттеджей на Рублевке. Говорит ли это о том, что там нет никакого насилия по отношению к детям? Дело в том, что как только семья выходит за пределы определенного заработка, она начинает выглядеть прекрасной, заботливой, и кажется, что она никогда в жизни не применит никаких мер физического насилия. Кажется, что в таких семьях не бывает сексуального использования, ничего подобного. Но это не так. Просто окуляры социальных служб, к сожалению, направлены не на защиту самого ребенка, не на насилие внутри семьи, а на внешние признаки семейного неблагополучия, очень часто финансового. Испорченный окуляр социальных служб – это основная проблема.
Каким образом защита ребенка отличается от защиты взрослого человека?
Ребенок абсолютно зависим от взрослых, он доверяет людям, с которыми он живет, он не может никак высказаться, например, в ситуации, когда его насилуют или бьют. Он не знает, куда обратиться, поэтому он беззащитен. Возьмем крайний случай сексуального насилия, причем очень часто это происходит в отношении детей раннего возраста. Ребенок не может об этом сказать, он не понимает, к кому обратиться, да он даже может не уметь разговаривать. Это значительно отличается от защиты взрослых, которые понимают, куда и как обратиться, которые осознают действия, совершаемые над ними.
Вот здесь и должны вступать в дело те самые службы помощи детям, которые защищают их от этих ситуаций. Для этого у нас должны быть специалисты в этих службах, которые в состоянии разобраться, которые понимают, как им выяснять, есть ли жестокое обращение, насилие, или нет. Они должны пройти специальное психологическое обучение, которое необходимо для оценки таких вещей. Не должно быть принятия решений одним человеком, это должна быть командная работа, профессиональная, серьезная. Должно быть исследование, расследование ситуации, а не скорая оценка первой попавшейся информации. При этом, конечно, если есть информация о насилии, угрозе жизни и половой неприкосновенности ребенка, то ребенка надо сначала спасать, а потом уже разбираться.
Расскажите о вашей программе по профилактике социального сиротства. В каких случаях вы оказываете помощь?
Наши ресурсы ограничены. К сожалению, мы не можем помочь очень большому количеству семей, нуждающихся в помощи. Мы работаем только в тех ситуациях, когда ребенка могут из семьи изъять или родители планируют написать отказ от ребенка. При этом мы не работаем с семьей, если она практикует насилие, опасное для жизни и здоровья детей, и если семья сама не готова работать над изменением ситуации. Мы выясняем это в процессе общения с семьей. Еще одно противопоказание – активное употребление алкоголя или наркотиков. Мы, конечно, не всегда узнаем об этом с самого начала, но в случае выявления подобных тенденций у нас есть требование прохождения терапии в соответствующем учреждении, и если это условие соблюдается, мы продолжаем работать с семьей. Мы понимаем, что таким людям можно и нужно помогать, но у нас нет соответствующих кадров и компетенций.
Наше внимание сосредоточено на причине тяжелой ситуации с ребенком, после чего вместе с семьей происходит составление плана по выходу из кризиса, где мы обсуждаем самые разные аспекты проблемы и ее возможных решений. Дела часто затягиваются, так как не каждый человек может измениться за один момент.
Каков примерный срок работы ваших специалистов с семьями? В какие сроки решаются проблемы?
Я бы не сказала, что есть какие-то средние сроки, потому что не может быть двух одинаковых ситуаций. Одна ситуация, когда у нас выпускники детского дома со сниженным интеллектом, не имеющие опыта самостоятельной жизни, и у них куча детей и проблем. Естественно, что будет длительная история работы, скорее всего, семью будут сопровождать в течение нескольких лет до взросления детей. Другое дело, мать-одиночка, потерявшая работу, имеющая образование, место жительства, которая впала в депрессивное состояние и подрастеряла свои навыки, но в целом обладает ресурсами, чтобы быстро из этой ситуации выйти.
То есть срок может быть и один месяц, и все то время, пока ребенок не достигнет совершеннолетия. Часто это родители со сниженным интеллектом, с ментальными особенностями — тогда та или иная форма сопровождения будет необходима им на протяжении всего периода воспитания ребенка. У таких людей изначально снижены внутренние ресурсы, и вряд ли ситуация когда-нибудь изменится, так как это не временная депрессия и ее нельзя вылечить, как вирус. Но при этом у человека остается возможность любить и растить своих детей.
UPD от 26.06.2019. 17.24. Изменено по просьбе сотрудника фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам»:
Было: Мы работаем только в тех ситуациях, когда ребенка могут из семьи изъять или родители планируют написать отказ от ребенка. При этом мы не работаем с семьей, если она практикует насилие или жестокое обращение в отношении детей. Для этого проводятся специальные проверки родителей и ребенка. Еще одно противопоказание – активное употребление алкоголя или наркотиков.
Стало: Мы работаем только в тех ситуациях, когда ребенка могут из семьи изъять или родители планируют написать отказ от ребенка. При этом мы не работаем с семьей, если она практикует насилие, опасное для жизни и здоровья детей, и если семья сама не готова работать над изменением ситуации. Мы выясняем это в процессе общения с семьей. Еще одно противопоказание – активное употребление алкоголя или наркотиков.
Подписывайтесь на канал АСИ в Яндекс.Дзен.
