Интервью с Екатериной Миловой, директором по развитию Фонда по борьбе с инсультом ОРБИ – часть проекта Агентства социальной информации, Благотворительного фонда В. Потанина и «Группы STADA в России». «НКО-профи» — это цикл бесед с профессионалами некоммерческой сферы об их карьере в гражданском секторе. Материал кроссмедийный, выходит в партнерстве с порталом «Вакансии для хороших людей» и «Афиша Daily».
Первая помощь
У вас два высших образования Государственного университета управления: факультеты «Бизнес в строительстве» и «Юриспруденция».
По первому образованию я инвестиционный менеджер. После того как поступила, подумала: как работать с инвестициями без знания договоров и юридической составляющей? На втором курсе поступила еще и на юридический. Считаю, что юридическую, правовую грамотность вообще надо преподавать в школах, она у нас не очень хорошо развита. Я поступила в университет в 1997 году, а тогда совсем было с этим плохо, мы не умели читать договоры, часто возникали проблемы, когда люди подписывали документы не глядя.
Вы юрист по договорному праву?
Общая юриспруденция, без какой-либо специализации.
После окончания вы пошли на госслужбу?
Да, я устроилась в Министерство энергетики, в инвестиционный департамент. Нашла вакансию в интернете на сайте поиска работы. Я вообще человек интернета, в семье компьютер с интернетом появился еще в 90-е. Мой папа служил связистом в пограничных войсках, потом увлекся компьютерами и по работе, и дома. Я нашла две вакансии, от Министерства экономики и Министерства энергетики, в одинаковых департаментах. Выбрала Минэнерго, попала в очень хорошую команду, которая хотела каких-то перемен, действий. Была очень интересная работа на самом деле. Малооплачиваемая, но очень интересная.
Этот опыт идет через всю мою жизнь, я всегда вспоминаю именно министерскую работу: и правильное написание документов, и ведение переговоров с любыми людьми любых должностей из государственных структур или из бизнеса. Очень хорошая школа и хороший опыт.
Сколько времени вы проработали в Минэнерго?
Около года, потом мы ушли всей командой.
Какие задачи вы решали в министерстве?
Это был инвестиционный департамент. Писали энергетическую стратегию, занимались всеми входящими вопросами, запросами граждан, депутатов по вопросам инвестиционной политики, о выходе акций компаний на биржу. Назначение встреч, написание документов, презентаций — это все было на нас.
И все вместе вы ушли в Центр стратегических разработок.
Да, мы ушли в ЦСР, я работала помощником руководителя исследовательской группы по энергетике и транспорту, занималась вопросами, связанными с прессой, с персоналом, обязанностей было много.
Потом у меня была своя клиника. Друг семьи, врач, открыл новую клинику в спальном районе Москвы и предложил нам с мамой участвовать, поскольку ничего не понимал в управлении. Буквально через месяц после открытия с ним случился инсульт, он умер. Я осталась управлять клиникой.
Клиника многопрофильная?
Гинекология, урология, УЗИ, анализы — как обычно в спальных районах. Три года я управляла клиникой, выстраивала работу с нуля, набирала врачей, что только ни делала. Дело было довольно успешным, но коммерческой медициной, да и вообще медициной, все же лучше заниматься медикам. Они больше понимают специфику, меньше переживают, а мы каждый случай с пациентом воспринимаем слишком лично. К тому же, чтобы клиника приносила очень хороший доход, некоторые частные клиники [чрезмерно] выписывают анализы, назначают ненужное лечение. Мы такими вещами не хотели заниматься, это вообще не обсуждалось. Поэтому поняли, что это просто не наше, и вышли из этого бизнеса.
И в тот момент я начала помогать через «Живой журнал».
Жертвовать деньги?
Нет, я человек очень недоверчивый и, прежде чем начать что-то делать, стараюсь внимательно ознакомиться с проблемой. Я начала помогать личным участием, была волонтером-водителем. Тогда у меня появилась подопечная девочка с муковисцидозом, Катя Костромина. Наверное, каждый, кто работает в благотворительности, проходит этап, когда появляется подопечный, который тебя зацепил, в жизнь которого ты включился. Меня попросили довезти 18-летнюю девочку от больницы до съемной квартиры. И все, я влюбилась в этого человека, когда она села в машину, было ощущение, что машина стала светиться. Она всем улыбалась. Выглядела, правда, лет на 10 в свои 18, очень худенькая, с тяжелой семейной историей, помимо болезни. Вот эта девочка стала моей крестной дочерью, я много ей помогала.
Она умерла. В общем, тяжелая для меня история. После такого, чтобы принять решение работать в благотворительности, нужно не то чтобы хладнокровие… Нужно постараться не принимать абсолютно все близко к сердцу, хотя это далеко не всегда возможно. Я сейчас стараюсь помогать своими профессиональными умениями, не включаясь в личные истории. Я знаю эти истории [в нашем фонде], общаюсь с некоторыми подопечными, но если буду глубоко погружаться в них, меня это может сильно выбить из колеи.
Она не дождалась трансплантации?
Тогда еще не было даже трансплантации, тогда только появился Митичкин (Павел Митичкин, россиянин, для спасения которого в рекордные сроки собрали крупную сумму денег и успешно пересадили легкие во Франции. — Прим. АСИ), и начался разговор о возможности проведения трансплантаций в России. Катя не дожила, но она ребенком была совсем, не очень себя берегла, не все соблюдала. Я, конечно, злилась, пыталась ее воспитывать, включалась как могла, но произошло то, что произошло.
Второй фонд, появившийся в моей жизни, — «Созидание». Я увидела в их ЖЖ объявление, что нужно привезти клоунов на Истру. Привезла. А с Леной (Елена Смирнова, директор фонда «Созидание». — Прим. АСИ) кто знакомится — у тех нет шансов уйти «живыми». Как-то сразу она обаяла, закрутила, завертела. Я начала ходить в «Созидание» собирать посылки [для нуждающихся]. Когда собираешь посылки, то слышишь, о чем разговаривают сотрудники, видишь, как приезжают фуры, как девушки их разгружают, видишь жизнь фонда. Можно просто прийти и начать помогать, и ты будешь видеть, что делают, начнешь доверять фонду. Потом Лена сказала мне, что в [партнерстве фондов] «Все вместе» есть вакансия исполнительного директора. Я пришла на собеседование и два года проработала исполнительным директором. Было хорошо. Одним из важных своих достижений считаю получение помещения от города, в котором до сих пор сидят “Все вместе”.
Выгорание и новый старт
Как вы справились с работой, сразу заняв руководящую должность без опыта работы в секторе? Ведь сектор неоднороден, начиная от высочайших профессионалов, заканчивая теми, кто из лучших побуждений собирает пожертвования на личные банковские карты.
Шесть-семь лет назад было все более однородно. Чаще всего фонды представляли собой бывшие волонтерские группы, они просто занимались прямой помощью, не развивая PR, не ведя системную работу. Сейчас, конечно, очень радует, что в НКО появляется много людей из бизнеса и госструктур, даже топ-менеджеров, которые приходят в фонды и помогают нам становиться профессиональнее, привносят очень многое. Плюс, несмотря на отсутствие опыта, меня очень хорошо приняли сектор и совет “Все вместе”, все помогали.
Кстати, когда я беру человека на работу, для меня не важен опыт в благотворительности, я считаю его не обязательным абсолютно. Скорее важно, горит ли человек темой и профессионал ли он в своей сфере. Если человека просто интересует тема, но он плохой PR-менеджер, то я не возьму его на работу. Вот недавно мы искали сотрудников, и 18 из 20 человек на собеседовании рассказывали, какие они хорошие добрые люди и как хотят делать добрые дела, при этом уходя от вопроса о профессиональных качествах.
Из «Все вместе» я ушла, честно сказать, очень сильно выгорев. Ушла и сказала, что больше никогда не буду работать в благотворительности.
От чего именно вы выгорели? «Все вместе» ведь не фонд адресной помощи.
Да, но разные люди, слишком разные. Часто сложно найти единственное решение, когда столько талантливых людей собираются в одном месте в одно время. Плюс еще некоторая инертность фондов: ты что-то предлагаешь — и никого не соберешь, или все заняты. Сейчас я смотрю, как все становятся более профессиональными, а тогда было очень тяжело учесть интересы каждого, всех собрать в кучу и сподвигнуть на что-то.
И по голове погладить.
И это тоже. Выгорание есть у всех, поскольку даже у тех, кто не работает с подопечными, все равно в голове постоянный поиск ресурсов, их нехватка, невозможность сделать то, что хочется, мучение от того, что твоя тема неинтересна.
Спасибо соцсетям, я написала, что ушла из «Все вместе», и мне предложили вакансию в фонде ОРБИ. Я сказала: «Нет. Я не хочу, устала, пойду в бизнес, там все проще». Но меня уговорили встретиться. Было даже две встречи, потому что после первой я взяла время подумать. Дарья (президент фонда Дарья Лисиченко. — Прим. АСИ) была на обеих встречах, и я поняла, что мне нравится идея помощи взрослым. Кроме фонда «Живой», почти никто им не помогал. Понравился подход Дарьи: она как раз человек из бизнеса, и уже пять лет назад она строила фонд по модели бизнеса, процессы в нем были выстроены профессионально.
ОРБИ тогда уже был фондом с программами и помощи, и профилактики?
Изначально ОРБИ — общество родственников больных инсультом.
Мама Дарьи Лисиченко задумала сообщество, где медики и родственники помогают друг другу и обмениваются информацией. Фонд был системным, адресная помощь у нас появилась уже потом, года три назад. Первой нашей программой была школа для родственников: как ухаживать, правильно пересаживать, кормить больного. Родственники не знают простейших вещей: что надо убирать ковры дома, чтобы человек после инсульта не споткнулся о край, что нельзя надевать на него шлепанцы, а можно только тапочки с задниками, что нужны специальные ложки-вилки. Мой любимый пример: специальные столовые приборы с широкой ручкой, которые удобно взять человеку после инсульта, стоят недешево, не у всех эти деньги есть, и наш прекрасный сотрудник Ася советует купить утеплитель для труб в строительном магазине и надеть на обычную ложку.
В фонде есть президент, директор и вы — директор по развитию. Как вы разделили обязанности?
Так получилось, что на мне сейчас всё. Президент и директор фонда доверили мне оперативное управление. За президентом — общая стратегия развития, помощь с административными расходами, она лицо фонда. До моего прихода фонд жил исключительно на средства Дарьи, меня и позвали, чтобы собрать команду, активнее запустить фандрайзинг и сбор пожертвований. Наш исполнительный директор Александр Николаевич Комаров отвечает за медицинскую часть, он очень известный невролог, реабилитолог, у него тоже много своих проектов.
Фронт борьбы с инсультом
Как вы учились первым задачам, фандрайзингу прежде всего?
Помогла моя общительность. Я всегда считала себя интровертом, но почему-то на работе мне просто быть экстравертом. И я уже привыкла, что моя работа — это постоянное общение, налаживание партнерских отношений, даже в нерабочее время знакомишься с кем-то и сразу думаешь, как бы человек мог помочь фонду. Меня радует, что есть компании, которые помогают фонду много лет и поддерживают наши системные проекты, например Московская биржа, «Такеда Фармасьютикалс». Адресную помощь на взрослых людей собирать очень сложно, но нам повезло, что мои любимые «Добро Mail.ru» нам очень помогают, Саша Бабкина (руководительница проекта «Добро Mail.ru». — Прим. АСИ) лично много сделала для развития темы помощи взрослым в России.
Сложно совмещать в себе директора и фандрайзера. Если ты директор, то должна развивать тему помощи взрослым, доказывать ее важность. А как фандрайзер ты просто собираешь деньги и развиваешь то, на что можно успешнее собирать.
Вы говорите, что на адресную помощь сложно собирать. Так же сложно, как на профилактику инсульта?
Адресная помощь собирает получше, конечно же, чем профилактика, но в идеале хотелось бы закрыть направление адресной помощи: 7 млн человек живут с диагнозом инсульт, помощь нужна большому количеству людей. Мне кажется, мы эффективнее помогаем и будем помогать через наши системные программы, такие как помощь профильным учреждениям: это, например, эргокомнаты — комнаты-симуляторы для социальной реабилитации людей после инсульта, где человек может начать тренировать утерянные бытовые навыки. Мы стараемся привозить в регионы известных московских врачей, которые проводят мастер-классы для коллег на местах.
Мы открыли горячую линию по инсульту 8-800-707-52-29, она работает без выходных с 9 до 21 часа по московскому времени. На линии можно задать любые вопросы про инсульт.
Еще одно важное направление наше работы — это просвещение. Фонд запустил программу «Дети на защите взрослых» — уроки в школах, которые нам помогают делать волонтеры-медики. Создали комикс про инсульт, в игровой форме рассказываем детям, что такое инсульт. И есть реальные отзывы от взрослых, что ребенок спас жизнь кому-то из близких, вызвал скорую помощь. Наши дети запоминают информацию лучше нас, они ответственнее нас подходят к важной информации.
Кто придумывает мероприятия в рамках программ?
Чаще всего мозговой штурм команды. У нас вообще очень дружный коллектив.
Сколько вас?
Восемь человек. У нас есть специалист по SMM, она работает удаленно, остальные в офисе. Есть руководитель программ и координаторы, PR-менеджер, фандрайзер, бухгалтер, есть я. Мы провели стратегическую сессию, когда поняли, что выросли и нужно пересмотреть вектор движения, методы достижения целей. Проблема слишком обширная, взять хочется слишком много. Это был первый импульс к дальнейшему развитию, а второй — и я за него очень благодарна волонтерам ToDoGood — аудит наших программ, всей деятельности. Волонтеры потратили безумное количество времени, проделали огромную работу, которая привела нас к мысли, что нужно концентрироваться на каких-то направлениях и отрезать ненужное, в данный момент мешающее достижению главных целей.
Любой фонд должен работать для того, чтобы закрыться. Наша глобальная миссия — снижение количества инсультов в России.
Но, боюсь, при нашей жизни закрытие фонда вряд ли возможно. Конечно, в деле борьбы с инсультом большая часть решений зависит от государства, но с общества, с людей тоже нельзя снимать ответственность. Ответственность на нас всех. Я считаю неверным пенять, что все плохо, медицина у нас плохая. Конечно, проблемы есть. Но давайте хотя бы сделаем то, что зависит от нас.
Каким образом вы оцениваете эффективность программ?
С эффективностью в социальной сфере у нас пока сложно. Сейчас эту тему все обсуждают, пытаются выстроить систему оценки. Все время кажется, что деньги надо потратить на что-то более важное, что спасет жизнь, а не на исследование, которое оценит эффективность. Сейчас новая прозрачная система получения президентских грантов и грантов мэра Москвы позволяет фондам получать финансирование на то, на что вообще нереально собрать: тот же PR, социальная реклама — ты не оплачиваешь коммерческую стоимость рекламного места, но тратишься на печать и так далее. И благодаря грантам стало возможным оплачивать в том числе исследования, и мы планируем это делать. До этого использовали исключительно данные департамента здравоохранения [о помощи при инсульте] и данные из открытых источников.
Сейчас мы совместно с департаментом сделали инфографику, проводим лекции о симптомах инсульта. Мы стараемся, предлагаем свою помощь и Министерству здравоохранения, и департаменту, если в это партнерство включается еще и бизнес, то получается, конечно, эффективнее.
С кем из партнеров вам сложнее договариваться, кого сложнее вовлечь в помощь в борьбе с инсультом?
Наверное, сложнее вовлечь физических лиц, тот самый “неограниченный круг”. Бизнесу чуть легче объяснить эффективность наших программ, плюс какие-то интересные аудитории пересекаются. А обычному человеку сложно донести, что, пожертвовав 5 рублей на магнитик с информацией о симптомах инсульта, он может спасти человека. Всем хочется участия в адресной помощи. Когда идет речь о спасении жизни человека— это людям понятнее. Вот она история…
…Вот они сроки…
…И вот он результат. Так происходит от недоверия к сектору в том числе. Еще более-менее люди понимают помощь профильным организациям. А все, что касается просвещения, идет на последнем месте.
Часто к нам приходят жертвователи, у которых в семье когда-то был инсульт: например, с бабушкой, дедушкой, “помню с детства, вот хочу помогать вам”.
Между карьерой и семьей
У вас двухлетняя дочь. Почему вы не стали уходить в декрет? Это было сознательное решение?
Это было вынужденным решением. Я всю беременность искала замену, человека, который мог бы прийти в фонд. Планировала найти человека себе в партнеры и, выйдя из декрета, оставить себе часть функций: быть директором по развитию, заниматься PR и фандрайзингом, а персонал и управление чтобы вел другой человек. Но я не нашла.
Не ушли в декрет просто потому, что не нашли замену?
Некому было фонд отдавать, а я не могла его бросить. Я посвятила фонду четыре года жизни, очень много сил вложила. Мне, конечно, не удалось бы продолжать работать без помощи моей мамы, которая сидит с дочкой. Плюс меня команда сильно поддержала: в первые три месяца я участвовала в работе только чуть-чуть.
Кстати, не все выдержали испытание самостоятельностью, после моего возвращения команда немного поменялась. У нас вообще лозунг при приеме на работу: «Сам придумал, сам сделал, сам себя похвалил» — ну, такая работа. Конечно, всем все равно нужно моральное поощрение, оно у нас есть, мы включены в работу друг друга, но по большей части все очень самостоятельные. И это очень важно, что каждый человек понимает важность и нужность своего участка.
И, конечно, спасибо моему мужу за понимание того, что для меня очень важен фонд и я по-другому не могу. По большому счету на нем лежит вся забота о семье, обеспечение семьи, поэтому я могу спокойно работать. Муж гордится мной, помогает нам на мероприятиях, хоть иногда и ворчит, что работы у меня слишком много.
После рождения ребенка мне стало гораздо тяжелее воспринимать личные истории. Например, мы помогаем Морозовской детской больнице, привозим игрушки, проводим праздники в неврологическом отделении. Мне всегда было жалко детей, но после рождения дочери я зашла в больницу и сразу начала рыдать.
Что вам не дала госслужба и, напротив, дала работа в некоммерческих организациях? И что для вас наибольшая ценность в работе?
Тут, наверное, сочетание всего. Если говорить о смысле, не скажу, что в министерстве была какая-то бессмысленная работа, она тоже нужна и важна. Но здесь, наверное, больше смысла и свободы. Не имею в виду, что можно не ходить на работу — наоборот, работы еще больше, много думаешь о работе, даже в нерабочее время. Но свободы больше в реализации проектов, которые кажутся важными. В найме персонала: на госслужбе важно образование, какие-то формальные признаки, здесь этого меньше, и это прекрасно. Даже сотрудникам я говорю: “У тебя есть идея, но у нас нет денег. Найдешь партнера и сможешь реализовать — пожалуйста!”
Мне кажется, для женщины очень важно, когда работа — это вот просто твое. Иногда устаешь, иногда кажется, что нужно все бросить, сидеть дома, быть только мамой. У меня сейчас есть этот разрыв и чувство вины: кажется, что я и здесь чего-то не успеваю, и дома вроде как недодаю. Но, с другой стороны, понимаю, что по-другому не смогла бы жить, была бы не я. Счастье, что у меня получается это совмещать, что я получаю удовольствие и от работы, и от жизни. Мне кажется, я счастливый человек.
У нас много отдачи. В Facebook кто-то написал благодарность, или кто-то из наших региональных врачей рассказал, что начал применять знания из наших лекций, — это дает силы.
Еще работа дала мне знакомства, новых друзей. Когда тебе уже много лет, кажется, что ты теряешь людей по дороге, а благодаря благотворительности у меня очень много друзей. Один из волонтеров фонда — крестная моей дочери, ближайший человек для моей семьи. Мы с ней познакомились на благотворительной ярмарке, где она пришла помогать продавать, организовывать что-то, еще во времена «Все вместе». Кто-то распространял нашу социальную рекламу в автобусах или у себя на работе и тоже стал близким человеком. Ты можешь сегодня общаться с министром, с главой компании, а завтра с региональным врачом. Из Москвы кажется, что с медициной все плохо, а потом видишь в регионах докторов, которые хотя заниматься профилактикой, устраивают мероприятия не для галочки и реально заинтересованы что-то изменить, — меня это очень вдохновляет.
***
«НКО-профи» — проект Агентства социальной информации, Благотворительного фонда Владимира Потанина и «Группы STADA в России». Проект реализуется при поддержке Совета при Правительстве РФ по вопросам попечительства в социальной сфере. Информационные партнеры: журнал «Русский репортер», платформа Les.Media, портал «Афиша Daily», онлайн-журнал Psychologies, портал «Вакансии для хороших людей» (группы Facebook и «ВКонтакте»), портал AlphaOmega.Video.
