Интервью с основателем и руководителем проекта DonorSearch — часть проекта Агентства социальной информации и Благотворительного фонда Владимира Потанина. «НКО-профи» — это цикл бесед с профессионалами некоммерческой сферы об их карьере в гражданском секторе.
Химфак и донорство
Проект DonorSearch — это ваша первая работа?
Что вы подразумеваете под словом «работа»? Официальное трудоустройство?
Да.
Нет-нет, я сразу, как только окончил вуз, стал работать в институте имени Арбузова (Институт органической и физической химии им. А.Е. Арбузова — прим.АСИ). После получения высшего образования с красным дипломом я стал стажером-исследователем, а через два года, в 2011 году — младшим научным сотрудником. Теперь я просто научный сотрудник.
В 2013 году, когда мы открыли НКО, я занял позицию директора. Я руковожу проектом с момента основания группы «ВКонтакте» — с ноября 2010 года. Хотя официально я позволил себе получать зарплату в организации в конце 2018 года, когда мы выиграли второй грант Фонда президентских грантов.
Можете рассказать, почему выбрали химию?
Я с детства любил решать задачки по химии, у меня это хорошо получалось. К окончанию школы я уже два года ходил на так называемый «малый химфак». Туда школьники ходят, какие-то опыты ставят. Можно было там решить олимпиадную задачу и поступить в вуз без экзаменов. Я тоже получил возможность без экзаменов поступить в вуз, но все равно решил их сдать и пошел на химфак.
Во время студенчества уже узнал про общественные акции вроде «Посади дерево», «Помоги собраться в школу» и другие. В том числе у нас организовывали студенческие дни донора, так я познакомился с этой темой. В 2009 году я закончил вуз и вместе с ним общественную деятельность, потому что все-таки пошел в науку, в аспирантуру.
Ближе к 2010 году возникла мысль, что можно создать донорскую базу, назовем ее так, и попробовать оптимизировать процессы в донорстве через «ВКонтакте». Этот проект был моим хобби, а наука — основной деятельностью. А сейчас, можно сказать, все наоборот.
Почему после вуза вы решили остаться в науке, а не пойти в бизнес, например?
Мне кажется, потому что я не денежно-ориентированный человек. Наука и некоммерческий сектор для меня похожи, в том плане, что здесь можно внести вклад в человечество — маленькую крупинку в кирпичик человеческого знания.
Фундаментальная наука — это попытка расширить знания человечества, а донорство — это попытка улучшить систему здравоохранения там, где я живу.
И там, и там есть интересные сложные задачи, которые можно решить.
А сейчас у вас остается запал для развития научной карьеры?
Нет, это только хобби. Кандидатскую степень я уже получил. Просто у меня накопилось очень много материала, и если я брошу науку сейчас, то он просто исчезнет и будет обидно. У научного сотрудника есть обязательство публиковать одну-две статьи в год, у меня выходит порядка пяти статей в год.
Но я точно понимаю, что не иду в науку из-за амбиций. Я понимаю, что я человек, больше ориентированный на человека, как бы это ни звучало тавтологично. Мне нравятся люди. Я больше про возможности, поиск людей, ресурсов, чтобы все это вместе собиралось и могло решать какую-то задачу, да.
Даже в донорство я не так глубоко погружен как, например, моя коллега, Анастасия Сутягина, которая была когда-то волонтером, а сейчас она движет медиа, активности, комьюнити, спецпроекты. Моя задача была такой, чтобы на каждом фронте были люди, которые в этом лучше всех разбираются.
То есть для вас наука и работа с донорством — это параллельные вещи?
Я бы сказал, что в работе помогает научный склад ума. Наука — это когда рисуется гипотеза на бумаге, выстраиваются пути достижения, а потом она проверяется. В НКО, если что-то получается, мы упаковываем это как кейс, направляем на конкурсы. Собственно, сама заявка на грант — это фактически способ саморефлексии: зафиксировать, куда мы двигались, к чему пришли, куда дальше хотим.
Каждый ученый — индивидуальный предприниматель, грубо говоря. Не в плане продаж, а в плане предприимчивости. Если ученый выигрывает грант, он собирает команду, закупает реактивы и двигается дальше. Потом за грант нужно отчитываться. И в НКО то же самое. Поэтому мне комфортно и там, и там. Наверное, в бизнесе мне было бы сложнее.
«Можно бесконечно заниматься поиском доноров крови, если не попытаться пойти вглубь»
Во многих интервью вы говорили, что проект DonorSearch изначально создавался как социальная сеть для общения доноров, потом вы больше стали позиционировать себя как сообщество. А во что это сообщество трансформируется сейчас?
Давайте вернемся немного назад. Все-таки проект начинался не как социальная сеть. В 2006-2008 годах, будучи студентами и активистами молодежной организации в Татарстане, мы проводили студенческие донорские акции. Была идея сделать так называемый банк доноров-студентов в табличке Excel. Периодически кому-то нужна была кровь, и мы по этой табличке сами могли бы обзвонить студентов, чтобы они пошли сдали кровь. Фактически решить проблему «кому-то нужно — кого-то найдем».
В 2010 году я уже был погружен в научную деятельность, но, видимо, на фоне работала мысль о решении задачи поиска доноров. Как-то по дороге в лабу я подумал, что «ВКонтакте» — это, грубо говоря, большая табличка Excel, давайте прям внутри нее начнем искать доноров, если они укажут свои параметры крови. Собственно, оттуда и название нашего проекта появилось.
Была идея создать инструмент, который позволит любому человеку находить доноров через «ВКонтакте», а общаться в формате: «Добрый день, я нашел вас в базе DonorSearch, не могли бы вы сдать кровь для моей мамы в Новосибирске».
Это успешно работало. Просто потом, в 2014-2015 годах, мы поняли, что можно бесконечно заниматься поиском доноров крови, эта штука никогда не закончится, если не попытаться пойти вглубь, в корень проблемы. Почему люди ищут доноров крови? Потому что в центрах крови периодически бывает дефицит. Почему там дефицит? Потому что доноры не сдают кровь регулярно. А почему? Потому что они не знают, что это важно. И надо с этим работать.
Так возникло понимание, что центр крови — это же про безопасность, про логистику, чтоб все больницы были оснащены кровью, а мы как проект — про популяризацию донорства, чтобы в центры крови приходило нужное число доноров.
К 2019 году мы поняли, что нам нужно двигаться в сторону вовлечения людей в регулярное донорство, безвозмездное. Что комьюнити гораздо важнее как направление, потому что это про общие ценности, объединение людей. В нашем случае доноров.
Куда мы движемся? Движемся мы к состоянию, в котором неважно, в каком формате мы представлены: сервис, чат-бот, приложение, сайт. Все что угодно это может быть.
Главное, чтобы в обществе была работающая система, когда каждый центр крови получает нужное число доноров с нужными параметрами крови, чтобы не было кратковременного дефицита или избытка.
Чтобы доноры были довольны, чтобы работодатели не ругали доноров, чтоб центры крови хорошо общались с донорами. Остальное — это уже подзадачи.
Вы создали проект в 2010 году, а в 2013 зарегистрировали НКО. Почему вы выбрали вот именно такую форму юридического существования?
Сначала мы занимались волонтерской деятельностью, я вообще ни о чем не думал, для меня большой был стресс даже организацию открыть. Все казалось сложным, непонятным. Сейчас понятно, что это просто правила игры. Чтобы ходить к спонсорам, «Газпрому», условно, или искать государственные гранты, везде нужно НКО. Чтобы мы могли работать с юридическим полем, собирать пожертвования: НКО идеально подходит.
Как вы сейчас решаете проблему с устойчивостью финансовой модели?
Плохо решаю (смеется). Пока мы живем на грантах самых разных. По крайней мере, пока что диверсификация внутри грантовых историй. Фонд президентских грантов нас начал поддерживать с конца 2017 года.
Пожертвования [наладить] не получается, мы же такой системный проект. У нас нет подопечных, которым нужны деньги. Все деньги мы собираем на нашу деятельность. На зарплату команды, агентство. Потому что IT — это очень дорого, катастрофически.
Мы очень много ресурсов на это потратили, хотя, наверное, для любой IT-компании это копейки все. Мы что-то пишем, потом приходит новая команда, все надо переписывать. Условно говоря, часто деньги уходили «в трубу», потому что сделанное не соответствовало задуманному. А с теми, кто делал, я не хотел дальше работать, потому что они оказались не очень компетентными.
Новые исполнители обычно говорят, что проще сделать заново, чем переделывать. Это изматывает, угнетает. С другой стороны, в ретроспективе есть понимание, что IT-проекты так и развиваются: делается что-то за маленькие средства, проверяется гипотеза, а потом находятся большие средства и все делается почти с нуля, уже по проверенной гипотезе.
Основная гипотеза устойчивости сейчас — попытаться найти формат партнерства с бизнесом, но чтобы бизнес не использовал нас как источник лидов (целевое действие пользователя на сайте или обращение в компанию — Прим.АСИ).
Мы хотим, чтобы нас поддерживали, но не в формате «продайте продукт донорам». А в формате клевых коллабораций, спецпроектов, мягкого подхода к сотрудничеству, с фокусом на развитие донорства и поддержку доноров.
К нам как-то приходили: «Давайте вы будете продавать чай донорам, а часть прибыли на развитие проекта пойдет». Если бы я хотел продавать чай, я бы открыл магазин чая.
Вы упомянули своих подопечных. Ваши подопечные — это доноры крови или конечные реципиенты, которые эту донорскую кровь получат?
Доноры — не совсем подопечные. Я бы назвал их бенефициарами. У нас сервисный подход, грубо говоря. Мы стараемся, чтобы в центры крови приходили подготовленные люди.
Проблемы доноров мы решаем в контексте: чтобы они всегда понимали, где какие мероприятия для них есть в каждом городе, какие вкусняшки от бизнесов для доноров существуют, какие потребности центров крови есть, куда идти, куда не идти пока, потому что перебор. Мы хотим, чтобы доноры воспринимали нас как место, где можно спросить все что угодно и их услышат.
Мы себя считаем комьюнити, потому что есть понимание, что в стране миллион доноров и ни одна служба не сможет закрыть миллион вопросов. Идеальный для меня формат, чтобы любой человек, который задает вопрос, не получал ответ в духе «Ах ты тормоз, мог бы погуглить».
Да, порой бывают токсичные люди, мы таких баним. У нас нет задачи собрать миллионы людей. Есть задача — собрать адекватных людей, которые поддерживающую атмосферу могут выстраивать.
Плюс, донор сдает кровь и у него нет никакой обратной связи. В этом ключе, опять же, мы рассказываем истории, что такому-то человеку когда-то понадобилась кровь. И человек понимает, что он повлиял на что-то.
Мы сделали так, чтобы человек чувствовал свою значимость, не воспринимал себя как одинокий рейнджер.
Мы стараемся набирать для доноров бонусы и скидки, устраиваем игры, конкурсы. Сейчас средний возраст молодого донора растет, люди в молодости реже сдают кровь. Это не потому, что молодежь стала дурацкая. Все не так просто: донорство проиграет конкуренцию за внимание, слишком много всего в мире есть. Хочешь — за котиками поухаживай в питомнике, хочешь — бабушке помоги. Информационный шум бешеный. Это ж надо держать в уме, что через два-три месяца нужно еще раз прийти на сдачу крови.
Успеваете ли вы за развитием молодежных трендов, есть ли у вас TikTok, например?
Да, да, разумеется, нам очень важно быть в тренде, и я понимаю, что мы даже немножко не успеваем. Одно дело, что государственные структуры не успевают, и поэтому мы такие молодежные и «движушные». А другое дело, что нам уже не 24, не 25, и команда потихонечку, условно говоря, стареет. Нам уже всем 30 и выше, а зумеры — они совершенно другие. TikTok-активностей у нас пока нет, он завязан на видео. Вот, например в Clubhouse мы были хороши, когда он рванул, мы прям там сделали кучу сессий, пообщались…
Clubhouse сразу был для 30-летних «стариков». Мне тоже 30, я могу так говорить.
Да. Я имею в виду, что это был тренд. TikTok — это видеоконтент, а мы не продакшн-студия. Короче, мы пока не нашли формат, чтобы запустить какой-то челлендж, чтобы это было весело. Но мы завели, конечно же, аккаунт в TikTok, чтобы наше имя короткое сохранить, хотя ничего не постили особо. Как только что-то появляется, я стараюсь сразу проекту застолбить имя на всякий случай. Но не за всем успеваю.
«СМИ воспринимают фразу «доноров не хватает» как будто крови нет совсем»
В одном из ранних интервью вы говорили, что в среднем кровь сдают 2% населения, а нужно 4%. Что сейчас с этим происходит?
Ну, на самом деле правильно говорить не в процентах, а сколько донаций на тысячу населения. Так говорим не столько мы, так говорят ООН и ВОЗ, а мы на это ссылаемся. Мы же не специалисты в медицине, можем только апеллировать к авторитетным источникам.
Я вам больше скажу: за десять лет официальный отчет службы крови, который они сделали вместе с ТАСС, показал, что раньше было 1,8 млн доноров, стало 1,3. Как будто за 10 лет стало хуже. Я не уверен, что это из-за нас (смеется). Но зато частота донаций увеличилась — это важно. То есть раньше было много, но не регулярно, сейчас меньше, но они более регулярные. Сейчас в стране порядка 2 млн донаций на порядка 1,3 млн доноров. Много это или мало — непонятно.
Мы живем в тех условиях, когда служба крови, как любой госаппарат, всегда будет говорить, что у них все прекрасно. Недавно вышел комментарий главного внештатного трансфузиолога ФМБА России, что доноров не хватает из-за ковида. Через два дня официальная служба ФМБА начала постить, как у них все прекрасно и сколько запасов. Истина где-то рядом.
Речь же не о том, что кто-то в центр крови пришел, а у них багажник пустой — такого, разумеется, не бывает. Когда говорят, что не хватает доноров, имеется в виду, что при текущей тенденции через какое время запасы опустеют. А СМИ воспринимают фразу «доноров не хватает» как будто крови нет совсем. Это вопрос тоже коммуникации.
У вас появилось собственное СМИ. Почему вы решили его создать?
Я бы не назвал это СМИ. Да, мы ищем интересные темы, это логично вышло из темы SMM. Да, нам нужны какие-то интересные статьи, а для нашего сайта нужно, чтобы было классное SEO. А классное SEO — это куча уникального контента. Соответственно, чтобы был уникальный контент, мы сделали направление — журнал о донорстве.
Мы это сделали, чтобы в поисковиках на нас больше выходили. Чтобы была воронка: человек что-то гуглил, попал к нам, присоединился. Это первый пункт. Второй пункт: нам постоянно нужно развлекать комьюнити, давать интересную информацию. Если делать это только через SMM — посты теряются внутри социальной сети. А если писать в блоге, это опять помогает решать проблему узнаваемости в сети.
Еще у нас есть IT-платформа, где мы пытаемся через геймификацию доносить информацию до посетителя.
Как развивается ваша команда в условиях сложностей с финансированием?
С конца 2017 года финансирование, можно сказать, регулярное: пока что получается выигрывать гранты. Что, разумеется, не говорит о том, что мы и в будущем сможем выиграть, поэтому да — это очень опасненько. По этой причине у нас команда очень маленькая.
Ядро — это я, руководитель и фандрайзер. Моя коллега Анастасия — комьюнити-менеджер, руководитель медианаправления. Еще одна коллега, Юлия, закрывает тему офлайн-мероприятий в Татарстане. Юридически мы находимся в Татарстане, поэтому, например, выигрываем местный грант, чтоб проводить донорские акции, например. Татнефть нас поддерживает. Я не умею и не особо люблю проводить сам донорские акции, а Юля умеет и любит, она занимается курированием направления.
Есть IT-отдел на аутсорсе, но они периодически меняются, последняя команда надеюсь с нами надолго.
Вам помогают много волонтеров?
Мы перешли к pro bono волонтерству: ProCharity, todogood, IT-волонтер от Теплицы социальных технологий. Стараемся поддерживать контакты с разными pro bono волонтерами, 5-10 человек. И из комьюнити суперактивные доноры, которые нас любят, принимают участие — это человек 50-100 есть. Просто мы их не нагружаем, потому что не всегда есть чем, а так они всегда поддержат.
«Благодарности хватает для поддержания ощущения, что мы приносим пользу»
Как лично у вас получается столько лет работать на одном месте? Есть ли выгорание? Как вы с ним справляетесь?
У меня плохая память, как у рыбки. Коллеги выгорают: очень грустят, изматываются. А я позитивный человек. Я очень быстро забываю плохие моменты. Я постоянно генерирую идеи. И в этом ключе для меня проект каждый год меняется.
Я почему говорил, что я олимпиадник со школы: мне нравится решать сложные задачи. Особенно если у меня есть гипотеза, как ее решить. Когда я понимаю конечную цель, вижу, что задача решаемая, у меня возникает куча мыслей и идей. Когда задачи заканчиваются — открываются новые.
Плюс, в нас начали верить, давать денег. Стало немножко проще, потому что первое время было вообще непонятно, как заниматься этим проектом, чтобы и фулл-тайм, чтобы хватало денег на жизнь. Сейчас стало намного лучше. Поэтому энергии хватает.
Разумеется, изматывает то, что мы как слепые котята в темноте: у нас нет четкой стопроцентной обратной связи от нашего импакта. Свои действия мы можем оцифровать, а результаты – нет. Например, мы сделали спецпроект онлайн, его посетили 50 тысяч человек, а сколько из них стали донорами, сколько из них были донорами – этого всего нету, потому что мы онлайн, а отдают кровь они оффлайн по всей стране. Хорошо бы понимать, как мы можем влиять на это, хотя бы косвенно.
Но нас благодарят и доноры, и центры крови. Этого хватает для поддержания ощущения, что то, что мы делаем, приносит какую-то пользу.
К чему вы, как человек и как руководитель фонда, хотите прийти через 10 лет?
Через 10 лет я как человек хочу прийти к тому, чтобы у меня был нетворкинг, знания в том контексте, что я могу сконнектить, помочь, направить, поддержать ресурсами. Придумать новые классные проекты. Я уже стараюсь выступать как ментор, как консультант, потому что я проходил весь этот путь от идеи до медиаустойчивости. У меня хватает генерации идей, чтобы напридумать, и эмпатии, чтобы понять основную боль визионера молодого начинающего стартапа, грубо говоря.
Хотелось бы, чтобы проект был устойчивым, чтобы я мог спокойно выйти из операционки, потому что я точно отвратительный операционный директор. Я больше про бесконечные идеи, партнерства.
А надо же еще, чтобы фундамент был крепкий, чтобы все четко было: таски, задачи. То есть чтобы проект не стоял на моем здоровье и на удаче, что мы опять выиграли грант.
Через 10 лет мне бы хотелось, чтобы мы точно понимали, сколько у нас будет доноров новых в стране через год благодаря DonorSearch. Например, у нас в базе икс тысяч 17-летних, в течение года им всем станет 18. С такими-то конверсиями мы знаем, сколько их них придут на сдачу крови.
Но через 10 лет все, что я вам говорю, будет неактуальным и мы все вообще по-другому сделаем.
Представители НКО часто говорят «Мы работаем, чтобы закрыться». У вас есть представление о том, что должно произойти, чтобы ваш проект стал не нужен и вы могли, к примеру, вернуться в науку?
В науку я, конечно, не вернусь. Эта фраза хорошая, да, но везде есть нюансы. Я не думаю, что многие фонды на самом деле мечтают закрыться. Просто могут меняться темы, о которых они рассказывают.
Можно много рассуждать, что могло бы произойти, чтобы мы были не нужны. Когда мы начинали, у нас хватало сил только на поиск доноров крови, потом мы стали чуть сильнее, спустились на уровень глубже, сейчас занимаемся управлением потоком доноров крови.
Чтобы закрыться как проект сообщества доноров, наверное, нужно выстроить какой-то медицинский центр, создать технологию и заниматься изготовлением искусственной крови, чтоб людям всегда ее хватало и донорам не пришлось сдавать кровь.
Но мы вряд ли дойдем до такого уровня, а значит — будем заниматься популяризацией донорства.
Возможно, служба крови настолько идеально сработает, что DonorSearch не нужен будет. Получается, мы работаем до тех пор, пока мы востребованы. И у нас нет задачи перестать быть востребованными.
Но если вдруг это произойдет, то в нашей базе есть много людей, задача которых — сделать мир лучше. Они это делают, сдавая кровь. Значит, мы придумаем новое направление деятельности. Скажем: «Ребята, раньше вы сдавали кровь, спасали жизни, а теперь давайте спасать экологию». Кто-то уйдет, а кто-то останется и мы будем двигаться дальше. Донорство — важное направление, но есть куча других важных хороших дел.
У нас и сейчас есть смежные проекты, например, популяризация донорства костного мозга. Людям, которые сдают кровь, мы параллельно рассказываем, что еще вы можете быть донором костного мозга. Поэтому пока у нас нет задачи закрыться.
