Эндаументы – это, фактически, «вечные» деньги. Но в нашей действительности сама возможность существования «чего-то вечного» выглядит фантастично.
— Нельзя постоянно жить с психологией временщиков — ее надо менять. Эндаументы – гарантия стабильного существования институтов, не зависящих от государства и частных интересов. Действительно, по этой схеме средства жертвуются навсегда, и на доход с них финансируются госпитали, учебные заведения, фонды местных сообществ. Это средства, которые позволяют данным организациям задумываться о долгосрочных целях. Если мы хотим, чтобы в стране было настоящее гражданское общество, эндаументы необходимы. Запуская курс «Эффективный фандрайзинг для целевых капиталов» мы рассчитываем, фактически, создать новую профессию, критически важную для гражданского общества. Необходимое условие его существования – профессионалы и хорошо структурированные организации и институты.
Главное сомнение, касающееся эндаумента – «сколько бы мы ни собрали денег, существенной прибавки в бюджет вуза (больницы, музея и пр.) это не даст».
— Это правда. Но для создания крупного целевого капитала, приносящего солидный доход, требуется время. У Гарвардского и Принстонского университетов огромные эндаументы – они начали собирать их в XVII веке. Тем более надо начинать как можно раньше, чтобы через 100 лет не оказаться у «того же корыта», у которого мы сегодня находимся. Можно потерять время как Оксфорд и Кембридж, которые не создавали целевых капиталов (хотя они старше американских частных университетов) и начали заниматься этим лишь недавно. В результате эти английские университеты сейчас живут хуже американских. И хороших профессоров привлечь в Оксфорд и Кембридж гораздо труднее, чем в Гарвард и Принстон. Сегодня Америка — сверхдержава, с точки зрения университетов. И это не в последнюю очередь связано с тем, что у частных университетов хорошие эндаументы. Мы часто говорим об утечке мозгов из России – аналогичный процесс происходит в Европе, специалисты уезжают в США. Дело, конечно, не только в эндаументах — американские университеты лучше управляются, в них очень конкурентная среда. Но само наличие целевых капиталов тоже, в некотором роде, и инструмент для выстраивания грамотного управления организацией, и свидетельство того, что «качество» университета находится на высоком уровне.
Во время кризиса 2008 года эндаумент Гарварда сократился на 10 млрд долларов.
— Да, было 35 млрд, стало 24 млрд долларов. Ну и что? Сейчас он восстановился до 33 млрд долларов. Бывает – это же проект не на год и не на десяток лет. Конечно, никто не собирается жить 100 лет. Но хотелось бы рассказать своим внукам о том, что мы можем гордиться нашими достижениями.
Почему именно Российская экономическая школа взялась преподавать эту дисциплину?
— Мы имеем успешный опыт создания собственного эндаумента – в 2005 году, еще до принятия закона о целевых капиталах в России, мы начали собирать для этого средства в США и Швейцарии. И мы, действительно, учились этому у профессиональных консультантов. Это был очень полезный опыт. Мы поняли, что в этом ремесле есть навыки, которым можно и нужно научиться. Надо знать, как организовывать кампанию, как разговаривать с людьми, какими должны быть информационные материалы. Все это не бином Ньютона, каждый может это ремесло освоить. Но надо потратить время и силы. Это знание можно и нужно преподавать, и мы считаем это частью нашей миссии.
Как будет построен курс?
— Обучаться будут 25 человек, отобранных по конкурсу. Сейчас идет прием заявок, который завершится 28 сентября. В ноябре начнутся групповые занятия, семинары, индивидуальные консультации. Особенность курса в том, что каждый из студентов параллельно с освоением теоретической части за два года должен реализовать свой проект.
Вы предъявляете к претендентам какие-то особые требования, например, наличие определенного образования или личностных характеристик?
— Специального образования, математического или юридического, не нужно. Кандидат не обязан быть профессором или хирургом, даже если он занимается фандрайзингом для университета или больницы. Но он должен верить в миссию своей организации. Если не уверен в том, что его «продукт» качественный и нужен обществу, ничего не получится. Естественно, потенциальному фандрайзеру необходим «эмоциональный интеллект». Фандрайзер должен любить разговаривать с людьми, а им должно быть приятно с ним общаться. Надо понимать, что от участника курса потребуются серьезные временные затраты. Поэтому, скорее всего, на курс придут люди, которые надеются извлечь пользу из обучения.
Будут ли они изучать психологию? Убедить людей расстаться с деньгами, да еще и с неочевидным (по крайней мере, сразу) результатом – дело непростое.
— Именно этому будет посвящена большая часть курса. Это немного похоже на искусство продаж. Есть два момента. Первый – надо убедить человека, что ему нужен именно этот качественный «продукт», второй – «продукт» должен быть, действительно, качественным. Как лучше сформулировать свойства продукта мы тоже будем обсуждать. У организации должна быть миссия, видение, стратегия. Должны быть доказательства того, что она эту стратегию выполняет, а миссию — реализует. Чудес мы не обещаем — нельзя сделать так, чтобы в плохо работающую организацию пришел профессиональный фандрайзер и «нафандрайзил кучу денег». Ему придется вернуться к руководителю организации и сказать: «Нам нужно кое-что поправить». Основным результатом курса будет понимание требований к организации и рекомендации, как ее можно улучшить. А не только знания о том, как построить фандрайзинговый отдел или провести благотворительную кампанию.
Тем не менее, в отличие от многих стран с вековыми традициями сбора пожертвований в России эта традиция прерывалась на десятилетия и сейчас воспринимается неоднозначно.
— Важно понимать, что любой нормальный человек не любит просить деньги. Это тяжелая работа, которая часто ассоциируется с чем-то недостойным. Необходимо избавиться от этого морального дискомфорта, иначе работать в этой профессии невозможно. Вот как можно решить эту проблему. Эндаументы – средства для некоммерческих организаций, которые не имеют акционеров. Вы просите не для себя. Вы не призываете человека дать вам денег, а предлагаете дать их на проекты, в которых участвуете. Фактически, предлагаете стать партнером. Организация должна доказать, что умеет эффективно тратить средства жертвователей в текущем режиме. Доказать, что она зависит не от одного человека — в ней должны смениться руководители. И что она тратит деньги не только эффективно (в том смысле, что не пускает их на ветер), но и на важные для общества цели. Фандрайзер должен сделать так, чтобы человек, расставаясь с деньгами, был благодарен за возможность участвовать в проекте. Человек, жертвующий средства, не может сожалеть об этом.
Сейчас в России существуют порядка 80 эндаументов. В подавляющем большинстве они созданы одним-двумя, максимум, тремя очень богатыми людьми. Вы будете учить организации создавать эндаументы «с миру по нитке». Зачем? Олигархов на всех не хватает?
— Это очень важный вопрос. Действительно, богатых людей на всех не хватит. Но даже не это главное. Именно массовый сбор средств (так называемый розничный фандрайзинг) позволяет измерять качество работы организации. Вуз, собирающий деньги с выпускников, знает, что он делает правильную работу, если те дают деньги. То же самое и музей, и больница, и оркестр. Если им удается собирать деньги, значит общество ценит их деятельность. Связь, конечно, не прямая. Но представьте себе: вы получаете письмо от собственного вуза с просьбой о пожертвовании. Если вы сохранили к нему теплые чувства и уверены в том, что обучение вам помогло – возможно, пожертвуете. А если считаете, что не получили качественного образования, скорее всего, не пожертвуете. Поэтому качество играет очень важную роль. Оставим университеты – возьмем Театр имени Н. Гоголя. Приходит новый художественный руководитель — труппа возмущена. Московские чиновники говорят: «Театр работает плохо, за 20 лет – ни одной громкой премьеры, одни и те же спектакли идут годами, посещаемость 20%». Как измерить качество работы театра? Делает ли он полезную работу? Должен ли об этом судить один человек, пусть даже глава Департамента культуры города Москвы? Если бы это был негосударственный театр, в который ходили бы люди и жертвовали деньги, ответить на этот вопрос было бы проще.
Вы своих студентов с первого курса приучаете к мысли о том, что рано или поздно к ним обратятся с просьбой о пожертвовании. Как они на это реагируют? Для США это типично, для России – не очень.
— Наши выпускники – люди очень молодые. Школе всего 20 лет. Мы принципиально не можем собрать столько денег, сколько вузы со столетней историей. Но в некотором смысле нам повезло: многие российские университеты у своих выпускников денег не просят. Поэтому большая часть нашего эндаумента – это пожертвования богатых людей, к которым их университет почему-то с подобной просьбой не обратился. Но наши выпускники тоже жертвуют, и это важно.
Как, по-вашему, изменилось отношение к благотворительности в целом в российском обществе за последние годы?
— Законодательство стало лучше, продвинулись технологии сбора средств. Например, можно собирать деньги онлайн или через affinity card (платиновая карта VISA банка «Русский стандарт», 1% от потраченных с ее помощью средств идет на благотворительный счет. Она есть у РЭШ, у фонда Чулпан Хаматовой – опять-таки, VISA Сбербанка). Люди стали богаче и начали осознавать, насколько важны независимые от государства и интересов бизнеса институты. Мы видим, что многие жертвуют средства незнакомым людям на проекты, о которых они слышали в Твиттере или блогах. Три года назад это было нереально. Думаю, перелом произошел во время летних пожаров 2010 года, когда россияне в массовом порядке начали собирать вещи для погорельцев и помогать в тушении пожаров. Мы стали богаче и «нормальнее». Да, России не хватает социального капитала, доверия друг к другу. По этому показателю мы далеко позади стран с сопоставимым уровнем доходов и развития. Но наше общество, безусловно, взрослеет.
Фото с сайта Российской экономической школы
Подробнее о конкурсе можно узнать здесь
