Фонд официально зарегистрирован в 1993 году. С момента начала работы организации российская армия практически постоянно реформируется. В частности, два года срочной службы заменили на один. Существует точка зрения, что эта реформа по ряду причин успешно победила «дедовщину» и неуставные отношения в военных частях. Исходя из вашего опыта, количество трагических инцидентов, происходящих со срочниками, уменьшилось, увеличилось или осталось примерно на том же уровне?
Что касается сокращения срока службы, то это, безусловно, важный момент для тех людей, которые служат. Для человека, который идет в армию, принципиально важно – потеряет ли он два года или только один. Так что само по себе сокращение – это прекрасно, это такой компромиссный шаг: если пока нет возможности полностью перейти на профессиональную службу, то сокращение обязательной службы можно только приветствовать. Что касается преступности и преступлений в армии, то, конечно, прямой связи с сокращением срока службы нет, потому что дело не во временном отрезке, а в «концентрации добра и зла», то есть в том, как относится командование к солдатам, к правонарушениям, как расследуются любые преступления в в/ч. Не важно, сколько времени вы проведете в армии – столкнуться с преступлениями и правонарушениями вы можете, к сожалению, в любой момент, если командование и офицерский состав равнодушны и циничны.
Помимо сокращения сроков, много других перемен – стали лучше условия службы. Насколько это важно?
Люди стали лучше питаться, разрешили мобильные телефоны… Это очень хорошо, но это, увы, не отменяет преступлений. Например, мобильный телефон стал играть роль банковской карточки и инструмента для рэкета, а вовсе не для того, чтобы позвонить в прокуратуру и пожаловаться на нарушение своих прав. Бытовая обстановка никак не влияет на то, что какой-то садист, попавший в армию, издевается над теми, кто слабее его. Такие случаи нам известны. Качественных улучшений мы, к сожалению, не наблюдаем, поскольку они требуют не внешних, бытовых изменений, а изменений на гуманитарном или, если хотите, на идеологическом уровне – другого отношения к людям: их банально нужно беречь, воспринимать как нечто важное и самоценное, а не утилитарно как «дойных коров» или «пушечное мясо»…
То есть проблема, как обычно, «в головах»… Понятно, что качественные изменения – это всегда длительный процесс. У нас есть причины надеяться на то, что когда-нибудь реформирование армии пойдет по этому пути?
Пока не изменится отношение к призывникам – нет. У нас реформирование армии проходит в марксистской парадигме «бытие определяет сознание». У меня мнение противоположное. Я считаю, что сознание определяет бытие. И до тех пор, пока призывники – это пушечное мясо, пока о них можно вытирать ноги, о качественных улучшениях говорить не приходится. Пока люди вокруг призывников озабочены только тем, как извлечь материальную выгоду, как поменьше работать и побольше отдыхать, и пока им все равно, что в это время происходит с солдатами, ситуация с травматизмом, гибелью военнослужащих улучшаться не будет. Пока ваша работа вам не интересна и является просто способом извлечения прибыли – ожидать качественных изменений не стоит.
Что в этой ситуации можно сделать «здесь и сейчас» — пока коренных сдвигов не предвидится? Какие меры нужны, чтобы снизить риск инцидентов, подобных тем, с которыми работает «Право матери»? Что нужно в первую очередь для того, чтобы насилия в армии стало меньше, чтобы более эффективно работали механизмы защиты призывников?
Более качественно должны работать органы прокуратуры и следственные органы. Все жалобы и инциденты, особенно с гибелью людей, должны расследоваться качественно, не для галочки. Это будет являться залогом того, что мы сможем предотвратить подобное в будущем.
От людей, которые туда идут служить, мало что зависит, потому что они попадают в уже работающую систему. Человек может сказать: «Я не буду никого бить», — но вокруг всегда найдутся желающие. Система так устроена, она это поощряет. Отношение к людям, которые жалуются, пытаются отстаивать свои права, совершенно неадекватное, неправильное. Человек, который пишет заявление в прокуратуру, оказывается, не «молодец и законопослушный гражданин», а «стукач». За ним отныне будет тянуться негативный шлейф. Одно противоречит другому: выдаются мобильные телефоны для того якобы, чтобы была возможность пожаловаться в прокуратуру, но таких людей тут же называют «стукачами»…
Опять мы пришли к тому, что преобразование армии невозможно без изменений в сознании всего общества. Внутри армии можно что-то сделать?
Можно. Ведь армия — это особая система, отдельная структура. За счет этого можно локально создать правильные условия, эффект теплицы. Даже если среда вокруг хуже, в воинской части вполне можно поддерживать нормальную дисциплину, рабочую атмосферу. Выгонять с первого раза всех алкоголиков, казнокрадов. Выгнать тех, кто поднимает руку на восемнадцатилетнего юношу за то, что он в канцелярии пил чай с конфетами, – у нас есть такой случай, приведший к гибели срочника. Если таких офицеров и контрактников сразу увольнять, станет понятно, что такое поведение не допустимо. От командиров зависит многое. Если у командира есть цель навести порядок в своем подразделения, какого бы масштаба оно ни было, и он умеет это делать, — то у него все получится. Желание плюс умение – они могут решить все.
Говорят, что от совершения преступления заставляет отказаться не строгость наказания, а его неотвратимость. «Право матери» раз за разом добивается справедливого наказания для виновных в смертях проходящих срочную службу. С вашей точки зрения, работа фонда помогает системным изменениям, способствует тому, чтобы военные части существовали в правовом поле?
Когда мы апеллируем к закону и защищаем права семьи погибшего, когда мы призываем к ответу с помощью закона (с помощью прокуратуры, которая, безусловно, должна к преступлениям против призывников относиться куда более непримиримо, чем сейчас), это, конечно, способствует улучшению обстановки. Во-первых, человек, привлеченный к ответственности, не убьет следующего, во-вторых, правосудие увидят остальные. В этом смысле да, неотвратимость важна. Но я не согласна насчет тяжести. Мы работаем с преступлениями, которые совершают люди на особой государственной службе, и тут (особенно если это связано с гибелью человека) строгость наказания важна. Никаких минимальных наказаний, никаких условных сроков за превышение полномочий, которое привело к гибели срочников. Во всех наших процессах мы требуем максимально сурового наказания для того, кто виновен. Он не шоколадку украл, из-за него молодой человек погиб, не родятся его дети, его внуки, родители навечно в горе – за такое нужно наказывать максимально строго.
При всей остроте проблемы, почему этим в России занимается фактически одна общественная организация?
Потому что это тяжело. Этим надо заниматься профессионально, нужно много учиться, — это не носки и тушенку в армию посылать. Нужно найти и буквально вырастить профессиональных юристов, которые будут заниматься этой специализированной темой. Ей особо-то не учат в институте. Это требует больших сил, рационального и интеллектуального подхода к организации процесса работы. Проще приехать в часть «с гостинцами», а там уже все помыто, почищено… После чего довольные тетеньки и дяденьки из очередного «комитета» пройдутся по части, пожмут командиру руку и сфотографируются на память. Но ведь это явно не поспособствует ни искоренению «дедовщины», ни раскрытию преступлений в армии.
Наша работа связана с юриспруденцией, в первую очередь с уголовным процессом. Во-вторую — с гражданским, и затем с социальными правами семей погибших. Этим могут заниматься только профессионалы. А их очень мало в нашей стране.
Фонд «Право матери» осуществляет свою деятельность, в частности, на средства, полученные от «Гражданского достоинства» в рамках конкурса президентских грантов. Какую часть от общего объема финансирования организации составляет президентский грант, стало ли легче работать, когда появились «государственные деньги»?
Мы были очень удивлены и рады, что получили в 2014 году первый грант. Мы пытались получить государственные гранты с момента их появления, честно подавали заявки, параллельно сразу в несколько мест. Но с 2007 года нам постоянно отказывали в российских госденьгах. Мы убеждены, что родителям погибших российских солдат надо помогать именно на российские деньги. Но увы, раньше делать это было просто невозможно. Сначала российских грантов не существовало в принципе. Когда они появились, их раздавали на что угодно, но не защиту прав родителей погибших солдат. Мы получили грант, только когда оператором стало «Гражданское достоинство». В 2014 году это было 70% нашего финансирования. Остальные 30% – частные пожертвования от наших граждан.
В последнее время фонд сделал заметные успехи в привлечении частных пожертвований. Права человека – одна из тех тем, на которые в России жертвуют не очень активно. Как вам это удалось?
В 2013 году из-за закона «об иностранных агентах» мы решили попробовать выжить без иностранных грантов. Подошли к этому профессионально, как вообще ко всей своей работе. Я пошла (за свои личные деньги) учиться в Высшую школу экономики на курс «Менеджмент социальных проектов». Это был прекрасный курс, нам читали лекции известные преподаватели «вышки», а не только наши коллеги по некоммерческому сектору проводили мастер-классы, как это обычно бывает. Мы защищали квалификационную работу. Все серьезно. Нужно учиться, это самое главное.
Что касается практического фандрайзинга – мы перепробовали все, вплоть до раздачи листовок. Чтобы понять, какие формы фандрайзинга подходят твоей организации, надо потратить много времени. И сколько ты вложишь в эту работу, столько и получишь. Поиск сторонников – это процесс непрерывный, этим нужно заниматься круглые сутки.
В итоге весь 2013 год мы сумели проработать исключительно на частных пожертвованиях. Они составляли 100% нашего финансирования. Мы собрали огромное количество пожертвований по сравнению с предыдущими годами. Люди нас очень поддержали, чтобы мы не закрылись, чтобы могли дальше работать. Это придало нам сил, вдохновило нас.
Вы отказались от иностранных грантов из-за закона «об иностранных агентах». В реестр «агентов» за последние месяцы были принудительно внесены авторитетные правозащитные организации. Какова в целом ваша оценка этого закона?
Естественно, нас очень печалит ситуация с законом «об иностранных агентах». Я понимаю, какие здесь могут быть мотивы с точки зрения государственных интересов, но в реальности это была пощечина для тысяч организаций. Нельзя так относиться к людям, которые вкладывают свое время, тратят свою жизнь на решение сложных, неприятных проблем. Проблемы инвалидов, мигрантов, семей погибших солдат – это все не сахар. И если люди добровольно взвалили на себя такую ношу, то государство должно их поощрять и говорить лишь: «Чем вам помочь? Только работайте дальше, пожалуйста!» А у нас эти люди получают обвинения в том, что они работают против своего государства. Против государства действуют воры, которые разворовывают наши налоги и пенсии, а совсем не те, кто за найденные на свою работу копейки пытается помогать несчастным людям (бесплатно для самих этих людей).
Что нужно «Праву матери» от государства для повышения эффективности работы?
От государства мы хотим, чтобы «Гражданское достоинство» оставалось оператором президентских грантов. Они очень квалифицированно и качественно подошли к своей работе. Нам прислали подробное письмо, где было указано, сколько баллов мы получили, какая часть заявки была написана лучше, какая хуже. Это был потрясающий анализ, настоящее учебное пособие. Это говорит еще и о том, как эти заявки рассматривались, насколько они честно, открыто и прозрачно работают. До этого так делали только иностранцы (Европейская комиссия, например).
Каков ваш прогноз на будущее, ждать ли нам каких-либо положительных перемен, касающихся института армии?
Если вся военная прокуратура, все военное следствие захочет всегда работать нормально, сажать виновных, что-то изменится. Если перестанут призывать больных, что-то изменится. Военкомов должны оценивать не за количество, а за качество призывников. Важно, как государство оценивает своих служащих, которым оно платит деньги. Все хотят считать эффективность НКО, а давайте лучше посчитаем эффективность чиновников! Насколько одна призывная комиссия навредила нашей родине, отправив в войска больных людей? Посчитаем так по каждому военкомату и сразу выясним, кто у нас тут «агент», и кто работает против страны. Ведь больного человека фактически отправляют на смерть, он просто умрет от своей болезни через месяц или два. У нас есть такие примеры. Получается, что для призывной комиссии план призыва важнее человеческой жизни. И за то, что они призвали больного юношу и тот умер, никому из призывной комиссии фактически ничего не будет? И эта ситуация устраивает государство? Почему? Не должна устраивать!
Если мы хотим, чтобы все было по-честному и качественно, то давайте менять систему оценки работы этих людей. Менять систему оценки работы следователей, прокуроров. Если их будут оценивать качественно, возможно, половину или две трети придется уволить. Зато остальные будут стараться. И новые люди придут. Какова цель, таковы должны быть и методы. Каковы методы, таковы будут и результаты.
Видео: Вадим Кантор
