«Абрамкинские чтения»: кризис как возможность?

Сколько заключенных в РФ

«Пятнадцать процентов взрослого населения нашей страны сидело или сидит, не считая тех, кому сесть еще предстоит», — говорил Валерий Абрамкин в 2013 году.

За четыре года ситуация изменилась не значительно. По доле заключенных в обществе Россия занимает первое место в Европе, третье — в Азии (после Туркменистана и Таиланда) и шестое — в мире.

По абсолютному числу заключенных в мире лидируют США, за ними идет Китай, а далее следует РФ, с населением куда меньшим, чем в США или Китае.

Эти данные привел Искандер Ясавеев, старший научный сотрудник Центра молодежных исследований НИУ «Высшая школа экономики» (Санкт-Петербург).

Пятерка тематических лидеров преступлений и наказаний выглядит так: за убийство приговорены 144 432 человека, за преступления, связанные с наркотиками, — 134 245 человек, за кражи — 75 245 человек. За разбой — 41 619 человек, за грабеж — 33 133 человека. Иначе говоря, наркоманов и наркодилеров сидит приблизительно столько же, сколько воров, разбойников и грабителей: 134 тыс. против 150 тысяч.

Распределение заключенных в России по срокам лишения свободы в 2015 году было следующим: менее года — 13 338  (3%); от года до трех лет — 101 313  (19%); от трех до пяти лет — 122 991  (23%); от пяти до 10 лет — 193 234  (37%); от 10-ти до 15 лет — 62 244  (12%), свыше 15 лет — 31 962  (6%). Больше всего российских заключенных приговорено на сроки от трех до 10-ти лет.

В Швеции, Японии, Германии свыше 80%, а в Японии — в 90% случаев лишение свободы не превышает двух лет. Средний срок лишения свободы на Западе – пять-шесть месяцев, в России – пять-шесть лет.

Репрессивная установка по отношению к правонарушителям характерна для всего российского общества. Для сравнения: в «кровавой» царской России было около 80 заключенных на 100 тыс. жителей (в сопоставлении с данными переписи 1897 года о численности населения России – 129,2 млн человек).

Как отметил Искандер Ясавеев, Валерий Абрамкин в свое время писал: «До 80% наших преступников – это преступники ситуативные… Если таких людей поменять с кем-нибудь на воле – как бы случайным образом поменять, — то ни в тюрьме, ни на воле ничего не изменится…».

Пытки: эксцессы или система?

Одна из самых острых тем, волнующая правозащитников, — пытки. Три года назад, на I Абрамкинских чтениях печальную статистику приводил доктор юридических наук, криминолог Яков Гилинский. «Пыточная система работает повсеместно, не прекращаясь, она на потоке во всех регионах РФ. Ежегодно пытают от 3,5% до 4,5 % населения РФ, в местах лишения свободы до вынесения приговора пыткам подвергались от 40% до 60% человек», — говорил он.

По словам Льва Пономарева, исполнительного директора Общероссийского общественного движения «За права человека», члена федерального политсовета Объединенного демократического движения «Солидарность», в этом отношении мало что изменилось: пытки и издевательства остаются все еще очень распространенным явлением. «Пытки применяются и при расследовании уголовных дел, и в пенитенциарных учреждениях. О них все знают, но картина остается прежней», — подчеркнул он.

В этом году тему пыток обсуждали в связи с делом Ильдара Дадина. Басманный суд Москвы приговорил его к наказанию в виде трех лет колонии по делу о неоднократном нарушении проведения митингов или пикетирования.

В ИК-7, по словам Ильдара Дадина, записанным его адвокатом Алексеем Липцером, сотрудники колонии на протяжении месяца подвергали его жестоким пыткам и истязаниям. Дело получило широкий общественный резонанс, и в колонию ИК-7 выезжала омбудсмен Татьяна Москалькова, доктор юридических наук, доктор философских наук, заслуженный юрист РФ и генерал-майор полиции в отставке. Омбудсмен встретилась с Ильдаром Дадиным, но следов побоев не обнаружила.

Однако, как сообщил Лев Пономарев, она не поленилась встретиться, помимо Дадина, еще с тремя заключенными, и все они подтвердили факты пыток в этой колонии.

«ИК-7 используется как место заключения террористов, которыми, например, считаются жители Северного Кавказа, выезжавшие в Сирию для войны на стороне ИГИЛ, запрещенного в РФ, но отказавшиеся от этой идеи и решившие вернуться, — пояснил председатель Комитета за гражданские права Андрей Бабушкин. — Потому и порядки в этой колонии страшнее, чем во многих других».

Недавно в ИК-7 Карелии пытались попасть члены Совета при Президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека (СПЧ), однако не получили разрешения от Федеральной службы исполнения наказаний (ФСИН).

В связи с делом Ильдара Дадина правозащитники обращались к Президенту РФ. Игорь Каляпин, глава Комитета против пыток и член СПЧ, рассказал Владимиру Путину об истории Ильдара Дадина на встрече президента с членами СПЧ. Андрей Бабушкин передавал письмо о ситуации Дадина в администрацию президента. Это случилось перед Новым годом, и Владимир Путин обещал дать поручение разобраться с этим случаем. Но после Нового года никаких явных изменений не произошло.

Лев Пономарев подчеркнул, что даже в тех случаях, когда в верхних этажах власти действительно есть или просто декларируется добрая воля, она, как правило, ничем не подтверждена и не обеспечена «снизу».

Чтобы больше влиять на ситуацию, СПЧ должен получить статус субъекта общественного контроля, уверены правозащитники. «Такой статус имеет, например, Совет по русскому языку, который очевидным образом контролирует соблюдение гораздо меньшего числа прав и свобод граждан», —  отметил Андрей Бабушкин.

Изменить ситуацию с нарушениями прав человека в местах лишения свободы на системном уровне можно за счет создания национального превентивного механизма по предотвращению пыток и жестокого обращения (НПМ), считают правозащитники.

После того как в 1996 году Россия вступила в Совет Европы, Европейский комитет против пыток (ЕКПП) неоднократно напоминал о необходимости присоединения к Факультативному протоколу ООН, принятому Генеральной ассамблеей в 2002 году, о том, что в государстве должны быть созданы один или несколько национальных превентивных механизмов.

НПМ – это не правозащитная организация, а независимый орган, состоящий из избираемых общественников, которые имеют особые полномочия. Для них, например, доступны посещения любого учреждения (полицейского, исправительного и прочих мест изоляции) без предварительного уведомления, беседы наедине с лицом. НПМ готовит независимые отчеты и опубликует их в стране и направляет в ООН. Члены НПМ — люди неприкосновенные, государство не имеет право применять к ним никаких санкций.

Среди стран, в которых, как и в России, нет НПМ — Республика Чад, Сейшельские острова, Коморские острова, Тунис, Уганда, Албания, Беларусь, Греция, Ирландия, Латвия, Литва. При этом национальный превентивный механизм действует, например, в Молдове, Азербайджане, Казахстане, Киргизии и на Украине.

Финский опыт

Соседняя с Россией Финляндия тоже далеко не всегда была либеральна в отношении заключенных. Но в какой-то момент финны задумались о том, что большой процент людей в тюрьмах – это национальный позор и несчастье, причем не только для заключенных, но и для членов их семей и других близких. А также и о том, что содержать людей в тюрьмах попросту дорого.

О финском опыте существенного сокращения числа заключенных рассказал Искандэр Ясавеев. Он подчеркнул, что в Финляндии была проведена большая работа, прежде чем количество заключенных и само тюремное заключение стало осознаваться в финском общественном сознании как серьезная и неотложная проблема, требующая общественного  вмешательства и решения. «Существуют весомые основания полагать, что в тех странах, где в тюрьмы отправляется непомерно большое число людей и где сроки лишения свободы аномально велики, людям причиняются ненужные страдания, а ресурсы расходуются неэффективно», — так это сформулировал финский криминолог Патрик Торнудд.

В разное время в Финляндии было и 350  заключенных на 100 тыс. человек населения, например, в 1919 году, и 250 — в 1946 году, и 200 — в 1960 году. Этот уровень держался в районе 150 заключенных на 100 тыс. человек в 60-е годы, а начиная с 70-х резко пошел на спад.

Сейчас в Финляндии число заключенных на 100 тыс. жителей – 55,  и даже тяжелые уголовные дела суды стараются найти малейшую возможность наказания без заключения. 57% дел – штраф по решению суда, 24% – условный срок, 12% – тюремное заключение (средний срок – семь месяцев, за кражу – 2,6 месяца), 5% – общественные работы, 1% – отказ от наказания. Все заключенные могут освобождаться и освобождаются условно-досрочно. Даже заключенные пожизненно могут быть освобождены через 12 лет решением суда или помилованием президента. Наибольшее число сроков правонарушителей, реально осужденных к лишению свободы, составляют сроки от года до трех лет.

Основные выводы финских криминологов (И. Анттила, П. Торнудд) таковы: «Цель уголовной политики – минимизация и справедливое распределение социальных затрат, вызываемых преступностью и контролем над нею. Тюрьмы не имеют никакого исправительного эффекта, они необходимы обществу только лишь для подкрепления определенных норм и ожиданий. Эта цель может быть достигнута без суровых наказаний, если обеспечивается их неотвратимость, в этом случае продолжительность тюремного срока не имеет определяющего значения. И последний вывод: заключенные – «козлы отпущения» существующей системы».

Искандер Ясавеев отметил, что на успешность реформ тюремной системы в Финляндии повлияло несколько факторов. Это: ориентированность на экспертов, а не на популярные мнения в вопросах уголовной политики и отсутствие карательной риторики у политиков и медиа. Кроме того, реформы были поддержаны судейским корпусом, а идеология «лучшей уголовной политикой является хорошая социальная политика» получила распространение и признание. «Разумеется, в осуществлении реформ были значимы и экономические аргументы», — добавил он.

Существенное сокращение числа заключенных явно и очевидно не оказало какого-либо влияния на уровень преступности в Финляндии.

Кризис и реформы

Правозащитники считают, что к нынешнему моменту произошел «откат» реформ и их достижений, даже в сравнении с началом нулевых годов. Многое из программы реформ свернуто, а в некоторых областях ситуация, возможно, стала еще хуже. Однако именно сейчас появились и некоторые новые возможности для реформ, пусть и в определенном смысле парадоксальные.

В ситуации кризиса государство вынуждено экономить, в том числе на пенитенциарной системе. Сейчас в РФ уже сокращаются расходы на питание заключенных, их предполагается снизить до 64 рублей на человека в день, и это – не предел, в том смысле, что сократить могут еще и еще.

Кризис может оказаться возможностью для реформ системы исправительных наказаний, считают правозащитники.

Государство больше расположено к реформам, если они позволяют ему экономить бюджетные средства. Когда у государства кончаются деньги, в том числе, на содержание колоний и тюрем, оно становится более заинтересованным в отношении внешнего наблюдения за пенитенциарной системой и в плане разного рода позитивных общественных инициатив, которые не требуют бюджетных затрат.

В этой связи обсуждался и вопрос частных тюрем, которые существуют в США и некоторых европейских странах. Такие тюрьмы потенциально выгодны государству в отношении затрат на заключенных и на содержание тюрем вообще. С одной стороны, этот опыт в определенном смысле можно считать обнадеживающим, но правозащитники напомнили, что ситуация в Британии и США показывает, что порой в частных тюрьмах положение  заключенных еще хуже, чем в государственной системе.

Однако очевидно, что ситуация в российской пенитенциарной системе не может быть изменена, пока общество в целом, включая власти разного уровня, не осознает эту ситуацию как позор, проблему и экономическую бессмыслицу, которая сама по себе есть источник воровства и другого криминала. Как считают правозащитники, большинство россиян все еще настроено репрессивно в отношении правонарушителей, да и сами законопроекты в этой области оставляют желать лучшего, что показывает, например, общественная реакция на попытку декриминализации побоев в семьях.

«Одна из основных проблем – это проблема изменения в целом уголовной политики и отношения государства и общества к преступлению и наказанию, которой, к сожалению, ни руководство страны, ни наука, ни правозащитное сообщество не успевает или не хочет заниматься, — считает Валентин Гефтер, директор Института прав человека. — Вместе с тем, группы энтузиастов, которые занимаются не только текущей трудной работой в ОНК или в правозащитных организациях, а также те, кто думает о реформировании системы в целом, поставили перед собой задачу разработать программу ее модернизации по многим параметрам, и, в первую очередь, с точки зрения радикального снижения численности тюремного населения».

Справка

Абрамкинские чтения в этом году организовали Центр содействия реформе уголовного правосудия, Московская Хельсинкская группа, Институт прав человека, Международное общество «Мемориал».

Валерий Абрамкин (19.05.1946-25.01.2013) — правозащитник, диссидент, бывший политзаключенный, который провел шесть лет в тюрьме за издание свободного московского журнала «Поиски». Всю свою жизнь после заключения он посвятил реформированию российской пенитенциарной системы и уголовной юстиции. Он считал, что «в любой структуре можно найти людей, с которыми можно разговаривать и делать какие-то дела, ориентированные на защиту прав». Основанный им в 1988 году Центр содействия реформе уголовного правосудия — ведущая российская правозащитная организация, работающая в пенитенциарной сфере. Абрамкин был членом Постоянной палаты по правам человека Политического консультативного совета при Президенте РФ, с 2002 года — членом Комиссии при Президенте РФ по правам человека, членом Общественного совета при Министре юстиции РФ (с августа 2003 года), Комиссии по правам человека при мэре города Москвы. С 1992 года на Радио России по инициативе Валерия Абрамкина выходит радиопередача о заключенных и для заключенных «Облака».