Юлию Теуникову сольно, с группой «КоМПОзит» или в совместных проектах с коллегами можно послушать в столичных клубах и на некоммерческих фестивалях. Она ездит в концертные туры по России и ближнему зарубежью. Живет в Москве, вместе с мужем, музыкантом Петром Акимовым воспитывает двоих детей. И ей кажется вполне гармоничным – раз в пару месяцев взять гитару и поехать петь песни в колонию.
Наставнический центр Александра Гезалова много лет занимается помощью сиротам и выпускникам детских домов, а также семьям и детям, оказавшимся в трудной жизненной ситуации. В том числе проекты центра направлены на поддержку и социализацию осужденных – в местах лишения свободы и после выхода из них. Волонтеры центра посещают несколько женских и мужских исправительных колоний общего режима Московской и Владимирской областей.
Юлия Теуникова – певица, автор-исполнитель, музыкальный волонтер Наставнического центра Александра Гезалова:
Впервые в колонию петь я приехала еще в 90-е. Когда меня позвали, я подумала «почему бы и нет?» У меня принцип – выступать перед всеми. Я никогда не дифференцировала свою аудиторию, не стремилась подобрать ее по какому-то параметру. А тогда мы выступали вообще везде, где только можно было и где разрешали.
Сначала эти поездки были хаотичными. Потом мы с мужем стали раз в полгода ездить в женскую колонию вместе с приходом храма в Виноградове, который помогал там материально и устраивал концерты, но во время ковида это прервалось. А года два назад Александр Гезалов мне предложил заняться курированием музыкальной части и подбором артистов для поездок в колонии от АНО «Наставнический центр Александра Гезалова».
Юлия Теуникова и Петр Акимов. Фото: Мария Муравьева / АСИ
У моего мужа Петра сейчас на это не хватает времени, да и для того, чтобы ему довезти свой инструмент – виолончель, нужно отдельное место в машине, которое не всегда есть. А я езжу выступать и приглашаю других.
Надо сказать, что колония никогда не казалась мне каким-то другим миром и чем-то из ряда вон выходящим. Во дворе, в деревне, в тусовке всегда встречались люди из этой среды. И мне кажется, любой советский подросток с ней пересекался. Другое дело – кто какие выводы сделал. У многих сложилось представление, что если человек вот такой, то он сам виноват и пусть сам разбирается. Эта атомизация общества сохраняется до сих пор.
Сама я из социально устойчивой семьи, но дружила с соседкой по лестничной клетке из такой семьи, где было пьянство и половина родных села в тюрьму – в общем, полный набор. То есть, я с детства сталкивалась с неблагополучием, видела его, и у меня не было разделения жизни на две стороны – благополучную и нет.
Фото: Мария Муравьева / АСИ
Те, кого я встречаю в тюрьме, не глупее или рыхлее тех, кто на воле. Они могут быть даже в чем-то круче или умнее. Часто это вообще почти дети. Они оказались там, потому что росли в неблагоприятной жизненной ситуации. И таких там – процентов девяносто.
Конечно, когда приезжаешь в колонию, атмосфера там давящая – другой она быть не может. Люди не свободны, живут в достаточно закрытой системе, имеющей свои устои. И отношение в ней к человеку – это отдельный разговор. Благотворительным организациям и волонтерам остается только наблюдать и соблюдать разумный баланс, чтобы не навредить и продвинуть туда какие-то такие вещи, которые облегчат жизнь людям и стимулируют их к дальнейшей социальной адаптации. Для этого мы и ездим.
Например, в женскую колонию приезжают парикмахеры, косметологи, мастера маникюра, чтобы показать, что женщина имеет право за собой ухаживать и красиво выглядеть. Приезжают психологи и консультанты-юристы, чтобы человек мог решить вопросы в отношениях с детьми, с родственниками, с наследством. И к этому добавляется концерт.
Все это – не просто развлечение. Это возможность людям, многие из которых попали в тюрьму из среды, где не получали никакой поддержки, увидеть, что есть нормальная человеческая жизнь. И что, когда они выйдут на волю, именно к ней нужно стремиться.
В некоторые колонии мы ездим группой волонтеров, а куда-то я могу приехать с концертом одна. Согласование начинается заранее, и если человек едет первый раз, то в среднем недели полторы нужно на проверку документов. Когда приезжаешь, есть ряд заслонов, на КПП проходишь проверку, оставляешь телефон и другие неразрешенные вещи. Мне не страшно, потому что там все очень строго регламентировано. Сотрудник встречает, сопровождает, и ничего внепланового быть на таких мероприятиях не может.
Личный контакт как с сотрудниками, так и с осужденными – минимальный. Главные правила для волонтеров в общении с осужденными – избегать диалогов, не оставлять свои данные (телефон, адрес, страницу в соцсети) и ни в коем случае ничего не передавать с воли или на волю, потому что это может быть связано с криминалом. Но вот однажды девушка попросила аккорды песен для гитары, и мы потом обсуждали, каким образом можно их передать.
Когда играешь в таких условиях, всегда приходится немножечко себя притормаживать, потому что понимаешь, что ты не в клубе, где можешь позволить себе очень многое. Но, как ни странно, вольности оказываются не главным, и эти ограничения сути не меняют.
Репертуар я подбираю исходя из того, что в колонии есть запрос на знакомые песни. Включаю в программу известные вещи и русский рок 80-х, который до сих пор очень хорошо идет, фольклор – цыганский, балканский. Современную поп-музыку активно прочесываю и иногда нахожу то, что лично мне подходит и находит отклик у слушателей. В колонии существует негласное правило – не просить. Но даже если что-то просят, музыкант вправе отказаться. Я исполняю только то, что считаю уместным, что не несет негативную энергию и не провоцирует на какие-то отрицательные или низменные эмоции. В целом, требования к программе довольно простые – без негатива, ненормативной лексики и воровской тематики.
Свои песни я там пою редко, но, если есть интерес, знакомлю с ними охотно. Что-то новое, особенно связанное с философскими рассуждениями о жизни, чаще хотят услышать в мужской колонии. А женщины больше настроены на что-то эмоциональное, лирическое.
Кстати, в самой колонии встречаются крутые артисты, просто высший уровень! На смотре самодеятельности можно увидеть танцы, поставленные оказавшимся в тюрьме профессионалом, и услышать выступление филармонического певца.
В неволе – такие же обычные люди, и песни они воспринимают точно так же, только еще и не имеют возможности их свободно слушать. Они очень рады артистам. Недопонимания нет. Может быть, только в первые секунды происходит какая-то взаимная оценка, а потом случается контакт, и люди слушают, увлекаются, радуются хорошей музыке. Музыкант-волонтер получает много человеческого внимания.
Помимо меня есть еще несколько активных музыкантов, которые периодически ездят от Центра Гезалова. Это Юлия Тузова, Макс Орех, Владимир и Элина Гочуа, Вероника Захарова, Александр Галаганов, Юрий Грузинов, Светлана Золотоног, Яна Иванилова и другие. Но этого мало, и бывают ситуации, когда сложно совместить графики и найти артиста в поездку.
Когда я начинаю рассказывать потенциальным участникам о том, как это происходит, две трети сразу откалываются. Многих, на самом деле, пугает ранний подъем – выезжать в отдаленные колонии приходится в пять часов утра. Востребованных и занятых артистов напрягает, что выпадает целый день, а также то, что в колонии нет хорошего аппарата и есть проблемы с инструментами – приходится либо играть на том, что дают, либо везти свое, что не все могут себе позволить.
Фото: Мария Муравьева / АСИ
Сложно сказать, отказывается ли кто-то поехать волонтером в колонию потому, что не хочет с этим сталкиваться, из-за страха или непонимания, зачем помогать преступникам, которые должны понести наказание. Если заходит разговор об этом, я привожу простой аргумент. Отсидевшие люди все равно есть и будут среди нас, и чем больше мы их вовлекаем в нормальную жизнь, тем лучше социальный климат.
Объяснять приходится нечасто, потому что вокруг меня много людей, понимающих и включенных в благотворительную и волонтерскую деятельность. Просто у многих из них есть другая нагрузка. И осужденным, действительно, помогают не в первую очередь. Так получилось, что сейчас я могу это делать, поэтому делаю.
Я еду в колонию не для того, чтобы что-то дать, и не уверена, что могу этим сделать кому-то лучше. Я еду на встречу с людьми, и я хочу, чтобы эта встреча состоялась. Музыка дает такую возможность.
Я очень люблю природу, тишину, бродить в лесу одна, и в этом черпаю силы. А в колонии ты все время под наблюдением. Это очень тяжелая ситуация. Мне кажется, даже просто час посидеть, когда тебя никто не дергает, пусть и на ограниченном пространстве в присутствии других людей, это уже отдых какой-то, уже переключение. И люди, которые находятся в этом зале, раскрепощаются, у них начинают блестеть глаза, они, может быть, забывают о своих проблемах…
Фото: Мария Муравьева / АСИ
Этот материал — часть проекта «От первого лица: социальное волонтерство москвичей», который АСИ реализует при поддержке Департамента труда и социальной защиты населения города Москвы. Другие новости и статьи о московских социальных волонтерах по ссылке.