В центре «Благосфера» прошло очередное открытое интервью из цикла «С европейской точки зрения». На этот раз Евгений Гонтмахер побеседовал с академиком Российской академии образования, заведующим кафедрой психологии личности МГУ Александром Асмоловым. Он рассказал о роли учителя в современном образовании, университетоградах, детской профориентации и своих мечтах.
Моравский мыслитель и фабрика знаний
Нельзя сказать, что в России или где-то еще есть суверенная отгороженная система образования. Мы находимся в культурном пространстве, которое в XVII веке четко сконструировал моравский мыслитель и епископ Ян Амос Коменский. В его работах была предложена технология массового обучения как фабрика производства знаний. И потому урок и лекция как культурный образец существуют во многих странах.
Каждый раз, входя в аудиторию к студентам, первое, что я испытываю, — напряжение. Оно возникает потому, что если в физическом пространстве я стою перед вами, то в психологическом — я стою против вас, в оппозиции.
С новыми поколениями все ярче и сильнее возникает ощущение: «А кто ты такой, что можешь нам что-то говорить? Кто дал тебе право так или иначе на нас воздействовать?»
Это ощущение есть всегда, и тому есть три причины. Во-первых, урок – это всегда монолог. Во-вторых, это авторитарная форма общения. И, в-третьих, урок, как правило, закрытая форма общения. Отсюда в течение многих веков, как бы мы ни пытались выскочить из сюртука Коменского, мы все равно находимся в предложенной им технологии образования.
Мой учитель, Александр Романович Лурия, любил говорить: «Величие ученого определяется тем, насколько он задержал развитие своей науки». В этом смысле Коменский задал общее пространство между Россией, Европой и всем миром.
О свободе выбора
Понятие «вариативное образование», связанное с выбором, было сформулировано в 1992 году. Тогда в России стали появляться разные программы образования, были созданы школы-лаборатории, лицеи и гимназии, расширились возможности учителя преподавать по разным книгам. Вариативное образование возникло как ценностная установка, за которой стоит не просто идея выбора школы и учебников.
Вариативность — это основа разнообразия, основа поиска. На английском это слово лучше передает смысл: variability — способность к разработке разных вариантов развития.
Вариативность начинается с того, что подбираются ярчайшие по индивидуальности учителя. Почему в Финляндии и Норвегии сейчас такое мощное образование? Там очень трудно стать учителем. Там учитель – суперпрестижная и статусная фигура.
В разных странах есть разные программы обучения, их не боятся. Да, во многих странах есть урочная система, построенная Коменским. Но в целом в мире идея свободы обучения и разных программ – норма. Везде, где начинают отстаивать автономию школы, возникают разные программы. За любой серьезной программой образования всегда идеология.
Опасность общества, которое переживает подростковый этап, в том, что оно всегда хочет выбирать: идти либо одним путем, либо другим. Но смысл вариативности в том, что не надо быть за кого-то одного. Есть разные пути развития. Именно эту среду мы пытаемся создавать в школе, и по большому счету это немало получается.
Вариативность – это путь к выбору самого себя. Самый тяжелый выбор в жизни – это выбор самого себя. Что такое жизненный путь каждого из нас? Это история отклонений и сотканных альтернатив. Кем мы хотели стать, кем не стали – это множество вариантов. Моя мечта — создание в России идеологии выбора и свободы.
Город студентов
В разных странах Европы в XI веке появлялись независимые университеты: Оксфорд, Кембридж и другие. Когда государство дает автономию, появляются школограды, университетограды. Моя мечта, чтобы появлялись не только наукограды, но и университетограды. В России близок по модели, пожалуй, Томск, где каждый четвертый в городе – студент. Там больше автономии и возможностей. В таких местах возникает очень мощный слой, который разрабатывает необычные программы поведения, а не программы стандартов.
О профориентации
Профориентация – это узкоколейка детского развития. Когда «профориентаторы» начинают с раннего возраста ориентировать ребенка на те или иные пути, они делают рискованные вещи: ребенок может быть приговорен идти по дороге, которую ему укажут.
Профориентация в том виде, когда говорится: обучитесь тем или иным специальностям, — опасная вещь. Другое дело — служба навигации, поддержки, консультирования, когда ребенку надо помогать делать выбор и чувствовать, где он сильнее, зажигать его интерес, помогая ребенку влюбиться. Нужна служба не профориентации, а мотивации.
Останутся ли школы
На вопрос, исчезнут ли книги, ушедший в 2016 году Умберто Эко сказал: «Книги будут всегда. Они станут другими». Так же и со школами: они будут всегда, но станут другими и будут нести другие функции. Школы как один из институтов будут существовать, потому что школа — это пространство, где договариваются поколения. Учитель будет мотиватором и навигатором в мире информации. Сегодня каждый ребенок сам себе «Яндекс».
Сейчас в мире ключевые вызовы – неопределенность, сложность, разнообразие. Мы живем в мире, который стремительно меняется: студент Бауманки на первом курсе учит то, что к четвертому уже устареет.
В современном мире происходит огромное количество трансформаций, и ключевая задача личности XXI века — готовность к изменениям. Образование должно готовить универсалов, потому что мы готовимся к миру неопределенности, где базовым является умение видеть картину мира и не бежать от неопределенности. Самый большой страх — и в детском саду, и в школе, и в жизни — это страх войти в открытую дверь.
О ЕГЭ
Идея общей качественной развивающей оценки в разных регионах России, дающей возможность людям из разных городов поступить в разные университеты, сама по себе, с моей точки зрения, перспективная. Качественная оценка знаний в России необходима.
Когда я говорю о ЕГЭ, я говорю: единый, но не единственный. Если он вводится как единственная форма экзамена, вопрос в том, как она вводится. Идея ЕГЭ в том виде, в котором он существует, когда все сводится к репетиторству и контролю, ужасна. Сейчас экзамен превращается в средство контроля, а не развития.
Дело не в ЕГЭ, а в том, как он реализуется в нашей стране. Он не должен быть единственной формой экзамена. Наряду с ним необходимо восстановить другие формы качественной диагностики в школах.
Главное – задачи, которые даются на экзаменах. Если они даются как стандартные, как проверка только памяти, мы закладываем крах для наших детей. ЕГЭ должен быть трансформируемым культурным орудием, помогающим детям найти свой жизненный путь и не стать рабом отдельной школы и отдельного учителя.
Если люди погибают под колесами автомобиля, надо ли нам отменять автомобили? Нам надо просто ввести другие правила. Здесь то же самое: виноват не ЕГЭ, а то, как он реализуется на территории России. Это моя жесткая позиция, и я буду трансформировать систему ЕГЭ.
О мемах и культурных кодах
Сейчас в мире происходит резкий ценностный и культурный диссонанс между кодами разных поколений. Предполагать, что ребята, которым сейчас 10 лет, будут влюблены в Некрасова, — нонсенс. У нас разные мемы. Я как преподаватель каждый раз на это наталкиваюсь.
Если раньше я говорил студентам: «Как сказал Воланд», я знал: они поймут, что я говорю о Булгакове. Сейчас я могу провалиться в пустоту.
За этим стоит серьезное явление, слабо проанализированное. В коммуникациях между поколениями – разные мотивационные и ценностные установки, и это не сводится к памяти. За этим также стоит совершенно разное восприятие и понимание истории.
Кризис образования — во всех странах. Мы ищем пути развития, где бы они ни возникали. Поколения должны коммуницировать не только знаниями, но и смыслами. Моя любимая формула: не «сочтемся славою — ведь мы свои же люди», а «сочтемся смыслами — ведь мы свои же люди». Когда мой внук будет меня понимать, а я буду у него учиться, это будет другая история.
Подписывайтесь на канал АСИ в Яндекс.Дзен.
