Интервью с управляющим директором фонда «Подсолнух» Ириной Бакрадзе– часть проекта Агентства социальной информации, Благотворительного фонда В. Потанина и «Группы STADA в России». «НКО-профи» — это цикл бесед с профессионалами некоммерческой сферы об их карьере в гражданском секторе. Материал кроссмедийный, выходит в партнерстве с порталом «Вакансии для хороших людей»и платформой LES.Media.
В 1995 году вы окончили экономический факультет МГУ. Чем был обусловлен ваш выбор?
После школы я не мыслила так глобально. Был список вузов, куда я хотела бы поступить: МГУ, МГИМО, Институт управления. В МГУ меня потрясла атмосфера экономического факультета — замечательное красивое здание, светлые холлы, пальмы в кадках. И мне понравились студенты. Я поняла, что это место мое, и я хочу туда поступать.
Экономику я выбрала, потому что естественные науки — не мое. С другой стороны, я точно не гуманитарий. Экономика находится на стыке. Там есть и цифры, и связь с реальной жизнью.
Вы начали работать во время учебы?
Да. Мы все старались работать во время учебы. В девяностых годах хотелось уже скорее-скорее что-то делать, начать зарабатывать. Ведь вокруг нас столько всего происходим, а мы учим какую-то теорию и получаем фундаментальное образование. В том возрасте, замечу, мы не понимали прелести положения беззаботного студента.
Летние подработки у меня начались сразу. После первого и второго курсов мы работали летом в каких-то компаниях, банках — по специальности. На постоянную работу я вышла на четвертом курсе, несмотря на то, что училась на дневном. График позволял совмещать учебу и постоянную работу.
Первое мое место работы было связано с преподавателем. Он был одновременно заведующим кафедрой и президентом центра развития малого предпринимательства. В тот момент это было перспективное направление. В частности, центр работал и с Международным валютным фондом, и с Международным банком реконструкции и развития по проектам развития малого предпринимательства в России. Проработала я там год, а потом, еще до диплома, перешла в фармацевтический сектор. Потом я уже училась в аспирантуре.
Как вам удавалось все совмещать?
Всему свое время. По крайней мере, я так считаю. Если ты внутренне не готов к чему-то, то совместить это будет трудно.
Учеба в аспирантуре не занимает полный день — совмещать возможно. Когда были семинарские занятия в аспирантуре, я отпрашивалась на несколько часов, ездила туда и обратно.
Диссертация — это большая нагрузка. Но на тот у меня не было семьи. Работа заканчивается — у тебя еще целый вечер свободен и выходные. Все вполне можно совмещать, если ты от этого получаешь удовольствие.
Надо отдать должное компании — все меня понимали и шли навстречу. В самые горячие периоды — предзащита, защита — у меня была возможность несколько дней брать для подготовки. На момент защиты диссертации я уже работала директором по маркетингу. Это непросто, было много работы. С другой стороны, был плюс — я находилась на определенной позиции, и мне было легче распоряжаться своим временем. У меня не стоял вопрос — как мне отпроситься на час-два. Была задача совместить разные проекты.
Параллельно с этим мне очень захотелось выучить итальянский язык. Я взяла учителя, потом — уехала на несколько месяцев в Италию, в Университет итальянского языка и культуры. Взяла отпуск на работе. Спасибо моему руководству. Они поняли, что если они меня не отпустят, то я уйду, настолько это было для меня важно.
Затем я училась в бизнес-школе — это был период корпоративного обучения. Я работала в компании NBС Universal, которая являлась на тот момент частью большой семьи GE (General Electric) У GE есть внутренняя бизнес-школа для сотрудников, несколько кампусов по всему миру. Курс состоял из нескольких недельных модулей, все это сочеталось с работой.
У вас есть еще одно высшее образование — психологическое. Сейчас это модное направление.
В моем случае, дело, конечно, не в моде. Второе образование от первого отличается по всем показателем. В 16 лет сложно делать осознанный выбор. Потому что еще толком непонятно, что тебе интересно и чего ты хочешь.
В зрелом возрасте ты понимаешь, что тебе интересно. Не прибыльно, не перспективно, а именно интересно. Психология и философия меня давно интересовали — со времен учебы в университете, где у меня был замечательный учитель философии. Стали появляться мысли о получении образования. Но сначала не было денег, потом — времени: была работа, был маленький ребенок. Наконец, настал момент, когда все сложилось.
Я пошла учиться на психфак МГУ и ни разу не пожалела. Это сильно повлияло и на меня, на переосмысление моих взглядов на жизнь. Но главное, что это большое удовольствие.
“В любой работе есть что-то интересное”
Сколько времени вы работали на руководящих должностях?
В совокупности, больше 20 лет. Первая управленческая должность была обусловлена развитием фармацевтической компании, в которой я на тот момент работала. В какой-то момент руководство приняло решение об открытии собственного производства и переформатировании компании в разряд производителей. Это коренным образом меняет отношение к маркетингу. Будучи дистрибьютором, ты можешь пользоваться готовым набором «трафаретов», которые спускает тебе компания-производитель. Но когда компания производитель впервые выходит на рынок, маркетинг играет ключевое значение.
Меня поставили во главу, как перспективного сотрудника с соответствующим образованием. Это было чистое, непаханное поле деятельности. Какие препараты выпускать? Какой продукт и по какой цене продавать? Где продавать? Как работать с медицинскими специалистами. Все с нуля.
Для меня это был потрясающий опыт. Мой принцип — learning by doing, то есть самое лучшее обучение, это обучение в процессе, в работе. Можно прочитать миллион учебников и посетить 50 тренингов. И это здорово, если обучение качественное. Но в жизни часто все оказывается совсем не так. Практика приобретает важнейшее значение.
Мы работали методом проб и ошибок, здравого смысла, практик. Помогали коллеги из других департаментов. Конечно, у меня теоретическая база, образование. Но я думаю, что школа практических навыков, которые я получила, положительно влияла на всю мою последующую жизнь.
Когда я начинала, команды не было, ее нужно было формировать. Нас было двое, потом трое. На момент моего ухода из компании под моим руководством трудились свыше 30 человек: не только маркетинг, но и отдел регистрации и клинических исследований, отдел медицинской информации, полевое звено.
Мой непосредственный руководитель, президент компании, говорил, что хочет вырастить из меня руководителя высшего звена, а для этого нужно знать, как устроена вся компания целиком, как работает каждое подразделение, как работают взаимосвязи между различными департаментами. Начинала я работу в компании его персональным помощником, затем – работала в финансах, в отделе продаж, потом меня даже отправили на склад делать инвентаризацию. Я работала среди кладовщиц, грузчиков, считала недостачи, коробки.
Это был интересный опыт?
В любой работе есть что-то интересное. А мне вообще интересно все, что приносит результат. Я люблю живой процесс, понятную цель, понятный результат. Проводить на складе инвентаризацию не было мечтой моей жизни. Было сложно, было много проблем, но в этом был определенный драйв. Задача выглядела неподъемной, но уже через пару месяцев все стало чисто, гора была разобрана. Это и есть результат. Ощутимый, понятный. Когда ты поднимаешься по карьерной лестнице, то тебе крайне полезно знать, как устроен каждый департамент.
Из большой фармы — в большое кино
Если вбить ваше имя в поисковике, одна из первых ссылок — компания 20th Century Fox. Как вы оказались в кино?
Случайно, как и многое, что происходит в моей жизни. Мою карьеру в фармацевтике затрудняло то, что у меня ни медицинского, ни фармацевтического образования. В то время практически невозможно было сделать карьеру, если у тебя нет профильного образования в медицине или фармацевтике. Не знаю, как сейчас. Я всю жизнь чему-то учусь, но я не готова была получать медицинское образование.
Компания Universal Pictures (на тот момент — подразделение GE) была первым мэйджором, пришедшим в Россию. Рынка не было, профессионалов для работы в компаниях такого уровня – тоже. Компания набирала людей в команду. Это был в прямом смысле стартап, всего несколько человек. Мне предложили работу и я, недолго думая, согласилась. Было очень интересно поработать в компании такого уровня.
Не скажу, чтобы меня очень интересовало кино. Я много видела людей, которые мечтали работать в сфере кино — за 10 лет я много таких собеседовала. Магия Голливуда ослепляла. Но мне было гораздо интереснее погрузиться в корпоративную культуру, погрузиться в жизнь компании. К тому же работа в GE открывала новые профессиональные и карьерные перспективы.
Сама работа, безусловно, была очень интересной. Я бывала во многих студиях, штаб-квартирах, съемочных площадках в Лос-Анжелесе, видела, как снимается кино. Вживую общалась и с руководителями студий, и со многими актерами. Это опыт, который сложно получить в обычной жизни.
То, что магия кино не затмевала мне рассудок, — это однозначно плюс. Кино — это жесткий бизнес. Когда я набирала людей в команду, я смотрела на их профессиональные качества, а не на то, насколько они любят кино. Я и в фармацевтике, и в кино видела, что люди иногда приходят с избыточными знаниями. Но фильмы тоже нужно продавать. Порой переизбыток знаний мешает продавать продукт простому потребителю.
Аналогичная ситуация в фарме — приходили врачи, которые не могли перейти на позицию потребителя. Например, они видят только одно поле применения препарата. Но если ты не врач по специальности — будешь думать о применении препарата в смежной области, об освоении соседних рынков.
Как дилетантство помогает в работе
Но ведь вы упомянули, что продолжить карьеру в фармацевтике вам помешало именно отсутствие медицинского образования?
Давайте объясню. Мне это мешало с точки зрения карьерного роста. Я не могла найти соответствующие позиции в более крупных фирмах, потому что там было формальное требование — иметь медицинское образование.
У меня не было знаний в сложных рецептурных препаратах. Я, насколько возможно, погружалась в медицинскую тематику. Но проникнуть в эту область детально я не могла. Хотя это на моей должности и не нужно было. У нас были специалисты по медицинской информации. Я уверена, что некоторое дилетантство позволяет смотреть шире на проблему, задавать вопросы, которые специалисту в голову не придут, потому что он привык в своем русле смотреть на все обычным взглядом. Можно ли препарат, применяемый в гинекологии, применяться в неврологии? Может быть, на этот наивный вопрос будет дан аргументированной отрицательный ответ. А может быть и нет.
То же и в кино. Допустим, у нас есть прекрасный фильм с Джоржем Клуни об американском футболе. Профессиональный критик, в первую очередь, будет рассказывать о художественных достоинствах фильма, не взирая на то, что в России никто не знает об американском футболе, и можно предположить, что на такой фильм у нас никто не придет. А теперь представим, что в фильме есть вторая линия сюжета — любовная. А Джордж Клуни в мелодраме — это то, что расходится как горячие пирожки.
Эта проблема существует во всех областях и во всех компаниях, я думаю.
Безусловно, в любой компании должен быть узкопрофильный специалист, некий суровый цензор, который должен строго блюсти границу и не позволять дилетантству взять полный верх. Но на руководящих позициях необходимо быть, прежде всего, управленцем, иметь широкий взгляд на вещи и задавать правильные вопросы узким специалистам.
Знакомство с “Подсолнухом”
Когда вы узнали о существовании некоммерческих организаций?
О существовании фондов у нас в стране я узнала в 2006-2007 годах. Конкретно о фонде «Подсолнух» я узнала от Вари Авдюшко (кинопродюсер, учредитель фонда). Мы познакомились во время работы над фильмом «Особо опасен» — это голливудский проект, который Тимур [Бекмамбетов, второй учредитель фонда] делал на студии Universal. Тогда мы познакомились, общались на работе в сфере кино. Потом у нас сложились теплые отношения. Варя рассказала мне о «Подсолнухе».
Вас не удивило, что известный режиссер и продюсер занимаются проблемой первичного иммунодефицита?
Нет, меня это не удивило. Я даже вопросов никаких не задавала. Меня это, скорее, тронуло. Было чувство глубочайшего уважения, благодарности, а в чем-то — и преклонения перед этими людьми. Для меня было не важно, занимается фонд иммунодефицитом, онкологией или помощью семьям в трудных ситуациях. Я чувствовала уважение и огромнейшую благодарность за то, что люди, которые организовывают все это, дают возможность помогать.
В какой-то момент жизни я поняла, что хочу помогать. Помню свою беспомощность: я не понимала, кому помочь, где найти этих обездоленных, которых, я понимала, совсем не мало. У меня ведь даже бабушек в доме нет, чтобы помочь… При этом я понимала, что вокруг много несчастных людей — где мне их искать? куда идти? Когда фонды стали появляться, я была очень рада, потому что они сильно упростили жизнь таких, как я: фонды делают всю работу за нас, а мы просто можем выполнить свою потребность в том, чтобы помогать,.
Как вы перешли от отстраненной помощи до конкретной работы в этой сфере?
Случайно, как и все в моей жизни. Хотя говорят, что случайности не случайны.
Мы разговаривали с Варей — на тот момент я рассматривала разные варианты своей дальнейшей жизни: чем я хочу заниматься, где работать и так далее. В разговоре выяснились, что фонд уже долго искал руководителя, это было в 2016-м. И когда Варя предложила мне прийти в фонд, я не раздумывала ни минуты.
Чем занимается управляющий директор?
Само по себе название позиции как в коммерческих, так и некоммерческих организациях мало о чем говорит. Чем в фонде занимаюсь я? На мне управление всей деятельностью фонда. Я отвечаю за всю его работу. Учредители, президент задают вектор, а на мне лежит выработка стратегии: куда мы идем, что охватываем, чем занимаемся, какие проекты и программы реализуем. Дальше идет более приземленная специфика. На все программы нужно финансирование, ресурсы — на мне лежит финансовое планирование, формирование и развитие команды, оптимизация внутренних процессов, взаимодействие с ключевыми партнерами.
Помимо стратегических, финансовых вопросов, есть ряд направлений, которые я веду лично, поскольку наш фонд — достаточно компактная команда, не 150 человек, у нас нет большой иерархии. Все взаимодействие в медицине находится в моем ведении. Опыт в фармацевтике мне хорошо помогает. Взаимодействие с медицинскими и научными учреждениями, медицинскими экспертами в рамках реализации совместных проектов, участие в конгрессах, обучающие мероприятия, взаимодействие по разработке и реализации проектов на национальном уровне (создание национального регистра, внедрение программ диагностики и пр.) — на мне.
Взаимодействие с государственными органами, региональными департаментами здравоохранения, Минздравом, работа в комиссиях — тоже в моем ведении.
По другим направлениям у нас есть руководители проектов. Проекты согласовываются, утверждаются мной, дальше каждый занимается своей работой.
Прошлый год был первым годом работы фонда под вашим руководством. Расскажите, чего удалось достичь?
Мы сделали большой шаг вперед, существенно обогнав показатели всех предыдущих лет.
«Подсолнух» увеличил объем привлеченных средств более чем на 60%.
Важно, что мы не только увеличили объем адресной помощи, но и открыли ряд новых системообразующих проектов: начали работу со взрослыми пациентами, открыли новое направление – проект «Правовой иммунитет» – по юридическому сопровождению пациентов, вышли в регионы с пациентскими школами, сформировали пациентский комитет, с этого года запустили программу «Школа врачей» и многое другое.
Вам помог предыдущий опыт работы?
Если говорить о факторах успеха, то прежде всего, я пришла не на пустое поле. Фонд работал до меня 10 лет, за это время была проделана титаническая работа по повышению осведомленности о первичном иммунодефиците, по выстраиванию отношений с подопечными, медицинскими экспертами, партнерами, СМИ, накоплена уникальная экспертиза, создан пул волонтеров и, главное, сформирована команда с такой мотивацией, которую редко встретишь в коммерческом секторе.
На 10-летнем рубеже фонд столкнулся с проблемой роста – думаю, эта проблема характерна для многих НКО наших дней. И тут пригодился мой профессиональный и управленческий опыт – необходимо было четко обозначить, куда и зачем мы идем, поставить понятные цели и задачи, в первую очередь, финансовые, обеспечить команду ресурсами. Много времени нужно было уделить выстраиванию внутренних процессов, потому что активный рост предполагает прочный каркас: процессы коммуникации, финансовой аналитики, отчетности должны быть доведены до автоматизма, иначе любой проект просто застрянет в потоке нерешенных мелких задач. Конечно, помогает и мое знание внутренних корпоративных процессов коммерческого сектора изнутри. Меня не пугает слово ‘compliance’, я понимаю, сколько времени может уйти на согласование договора в большой компании, я знаю, каким образом происходят циклы планирования бюджета, и что значит подготовка к приезду руководства… Все это позволяет мне лучше понимать наших корпоративных доноров, позволяет говорить с партнерами на одном языке.
Ну и, безусловно, очень важно стратегическое видение. Такой подход позволяет грамотно определять зоны развития, формировать проекты, которые реально нужны и способны системно изменить существующую ситуацию. Это не отменяет ежеминутной адресной помощи, которая всегда была и будет первейшей задачей фонда, но уже сейчас важно понимать, какими мы будем через год, три, пять лет, и под это настраивать текущую деятельность, планировать финансовые потоки, развивать профессиональные качества команды.
О стереотипах в сфере НКО
Есть стереотип, что человек, приходя из коммерческого сектора в некоммерческий, сильно теряет в зарплате. До сих пор многие думают, что если человек работает в третьем секторе, то это значит, что он просто не пригодился в коммерческом.
Я скажу так. Надо четко разделять, о каком уровне специалистов мы говорим. Если мы говорим о руководителях, то когда топ-менеджер крупной компании приходит в НКО, он не просто теряет в зарплате, а теряет в несколько раз. Если мы говорим о специалистах на уровне менеджера, исполнителя, то он теряет не так сильно, особенно если это молодой специалист. Это один из мифов. Уровень зарплаты молодого специалиста в некоммерческом секторе сравним с тем, что получает молодой специалист в коммерческом секторе со студенческой скамьи. Если есть разница, то она не катастрофическая.
Что касается «не пригодился». Отчасти в этом есть доля правды. Но человек может не пригодиться не только потому, что он плохой специалист. Он может не пригодиться совершенно по другим критериям.
У меня большое количество друзей, знакомых, бывших коллег, людей примерно моего возраста, которые многого достигли, но находятся в сложной жизненной ситуации. Скорее даже не сложной, а интересной. Ситуация заключается в том, что, дорастая до определенного уровня, специалист дорастает и до очень серьезного компенсационного пакета. Зачастую в условиях, когда компания начинает считать деньги, когда наступает кризис, от таких дорогостоящих сотрудников начинают избавляться и ставить на их место более молодых (и более «дешевых»). Во многих компаниях существует такая тенденция.
Также, к сожалению, существует возрастной ценз. Есть действительно уникальные примеры людей, которые значимы сами по себе. Но в целом компании предпочитают брать на работу специалистов до определенного возраста. Проблема «пятидесяти» по-прежнему актуальна, несмотря на увеличение пенсионного возраста, и это в корне неправильно, на мой взгляд. По многим признакам, такие люди — наоборот, профессионалы высочайшего класса с большим опытом, они уже вырастили детей, им не нужно много времени уделять решению своих жизненных проблем. В этом возрасте они как раз и могут раскрыться, отдав себя интересному делу, задействовав накопленный за жизнь опыт. Но тем не менее, такие люди часто не востребованы на рынке труда. Это колоссальная проблема, она не уходит никуда. Поэтому в стереотипе есть и правда, и ложь.
Вы говорите о том, что в английском называют overqualified (слишком квалифицированный)?
Да, и об этом тоже! Если человек дорос до определенного уровня, то он может занять немного позиций. По ряду причин ему не интересно идти на позицию ниже, это не его уровень. Конечно, для таких специалистов некоммерческий сектор дает другие возможности, это то поле, где они могут воплотить свои идеи, мечты, применив все свои навыки. Здесь они не ограничены рамками. Это большие перспективы.
Благотворительность и бизнес
Сейчас вы сотрудничаете с Высшей школой бизнеса МГУ, рассказываете студентам о социально-ценностных аспектах бизнеса. Почему решили заняться этим?
Это только начало. Высшая школа бизнеса — относительно молодой факультет, они уделяют большое внимание развитию волонтерства среди студентов. Я читаю лекции в рамках курса, рассказываю о том, что такое благотворительный фонд, чем мы занимаемся, как все устроено, про что эта работа.
Моя основная цель — развеять мифы о благотворительности. Студенты думают о том, что в благотворительности работают святые люди, или что работа состоит в том, чтобы собрать мешок вещей и отнести нуждающимся, что там вообще не платят денег или платят копейки. Или, наоборот, думают, что в НКО отмывают грязные деньги.
Очень полярные мифы.
Именно! Тут «черное», тут — «белое»..Мне хочется на стадии студенчества показать, что такое некоммерческий сектор.
Я, живой человек, прихожу к ним, рассказываю. Вот — я. Вот — мой послужной список, образование, карьера. Я — директор фонда. А это — люди которые работают в благотворительности. Дальше рассказываю, чем мы занимаемся, что делаем. Немного теории. При этом мы вовлекаем студентов в волонтерские программы, когда они в течение года участвуют в наших проектах. Мы приглашаем студентов на практику. Спасибо моей команде, которая всегда активно отзывается и занимается практикантами, помогает рассказывать о деятельности фонда. Это меняет понимание студентов о том , чем мы занимаемся, что это за работа. Понимают, что работа в фонде, по большому счету, не отличается от того, чем занимаются в компаниях. Тут тот же маркетинг, продажи, финансы.
У нас есть дипломники, которые пишут свои дипломы по благотворительности, социальному маркетингу. Идеи о социальной ответственности бизнеса прививают уже в самой Высшей школе бизнеса. Это хорошо поставлено. Моя задача — не только привить, а показать, дать возможность поработать в фонде, реализовать свой маленький проект от и до. У нас есть волонтерские программы, где студенты получают навыки волонтерства. Мы ставим задачу менять отношение к благотворительности.
Это надо воспитывать со студенческой скамьи. Студенты должны понять, что здесь не святые работают, а профессионалы, такие же, как и в коммерческой организации, которые имеют те же самые знания, навыки. И им нужно понять, что это перспективная и интересная работа.
Смотреть видео
«НКО-профи» — проект Агентства социальной информации, Благотворительного фонда В. Потанина и «Группы STADA в России». Проект реализуется при поддержке Совета при Правительстве РФ по вопросам попечительства в социальной сфере. Информационные партнеры — журнал «Русский репортер», платформа Les.Media, «Новая газета», портал «Афиша Daily», онлайн-журнал Psychologies, портал «Вакансии для хороших людей» (группы Facebook и «ВКонтакте»), портал AlphaOmega.Video, Союз издателей «ГИПП».
