«Отдел боли» Театра.doc (часть команды, специализирующаяся на гражданском театре. — Прим. ред) собрал акцию из материалов дела сестер Хачатурян и других историй о насилии.
«Мне бы хотелось, чтобы, несмотря на весь ужас и драматизм текста, люди постарались преодолеть свой страх. Необязательно говорить об этом в зале, нужно лишь выработать собственное отношение к этому и главное — перестать бояться. Для меня важность этой акции состоит в объединении, в идее сестринства, взаимоподдержки, помощи», — поделилась журналистка Дарья Донина, соавтор акции «Три сестры». Вместе с ней над мероприятием работали сотрудницы Театра.doc: режиссер Зарема Заудинова, актриса Дарья Башкирова, и сотрудница «Отдела боли» Дарья Баранова.
Агентство социальной информации записало монологи участниц акции: о пережитом насилии и о том, как психологические и физические травмы могут подтолкнуть человека к мыслям о мести.
Дарья Башкирова, актриса
Мне было 15, когда я очень сильно влюбилась. Он был старше меня на пять лет. Я не могу вспомнить, когда мы от очень большой и счастливой (как мне тогда казалось) влюбленности спустились в то, откуда я потом уносила ноги. Все это длилось 8 лет. Эпизоды были разные: мог таскать меня за волосы, доводил меня до истерик. А потом он просил прощения.
Мне стало казаться, что меня не любят, потому что я недостаточно хорошо выгляжу. Что я очень высокая и занимаю слишком много места. И я пошла худеть, занималась спортом месяц.
Однажды мы ругались. Он сидел на краю ванны, я стояла перед ним. У него было абсолютно спокойное выражение лица, он просто слушал, как я говорю, что мне что-то не нравится. И посреди этого всего с абсолютно спокойным выражением лица дал мне кулаком под дых. Это очень подлый и действенный способ заткнуть. Потому что когда тебя бьют под дых, у тебя спирает дыхание, и дальше ты все силы тратишь на то, чтобы восстановить его. Но у меня тогда только начал появляться пресс, поэтому я сгруппировалась — у меня не сперло дыхание. Вместо того, чтобы подумать нормально ли то, что меня бьют под дых, я лишь подумала, какой у меня классный пресс!
У этой истории относительно хороший конец, потому что через пару лет я получила по лицу и ушла. Я нашла в себе силы уйти. Он говорил, что меня боится.
Я думала, как же это так, почему он меня боится, если он меня бил. А потом поняла: он боится, что я буду об этом говорить. Поэтому я об этом говорю.
Алиса Таежная, кинокритик
Мне было 17 лет, когда я начала встречаться с парнем. Как многие неуверенные в себе девочки тинейджерского возраста, я хотела встречаться с человеком постарше, чтобы стать умнее, набраться с ним волшебных знаний, как устроен мир. Моему молодому человеку на тот момент было 25-26 лет. В начале он активно ухаживал за мной, делал комплименты. А потом постепенно стал критиковать и унижать…
Потом начал очень сильно ревновать, ведь когда я училась в университете, у меня очень много было друзей. Мы были с ним довольно долго — 2 года, я мечтала с ним записать альбом: у меня был хороший голос, а он хорошо играл на синтезаторе. Я очень ждала записи альбома, и чем больше ждала, тем громче и страшнее становились наши ссоры. Рукоприкладства в тот момент не было, но один раз бросил об стену мобильный телефон. Наверное, тогда я впервые очень сильно напряглась.
Я сказала об этом маме. Мама ответила: «Алиса, никакой ты альбом с ним не запишешь», и рассказала историю про мою бабушку, муж которой устраивал ей бесконечную выволочку с побоями и унижениями. Все началось с какой-то легкой критики, а бить стал только после того, как бабушка родила первого ребенка и стала окончательно уязвимой.
Зарема Заудинова, режиссер Театра.doc
Я наполовину чеченка. Когда мне исполнилось 12 лет, мама решила, что мне надо познакомиться с родственниками. Грудь у меня уже выросла, и задница тоже — я была абсолютно сформировавшейся девушкой с мозгами 12-летнего ребенка.
Когда я приехала, там был двоюродный брат, ему было 30 лет. Он был чемпионом края или района по боям без правил. Он закончил университет с красным дипломом, и вообще он был очень классным. В доме у них висела груша. Однажды, когда никого не было дома, он сказал: «Давай я тебя научу?».
Он надел на меня перчатки и показывал, как надо бить, а потом начал меня сжимать, кусать за шею, ухо. Я не понимала, что происходит, начала кричать, но дома никого не было. Я начала вырываться, но не могла, потому что он был 30-летний взрослый мужик… А потом кто-то пришел домой. И я убежала.
Я никому не стала об этом рассказывать, потому что мне никто бы не поверил.
Потом не выходила из комнаты целыми днями и читала. Когда спрашивали, почему я не выхожу целый день, я отвечала: «Вы знаете, я так люблю читать!».
Потом мама сказала, что я должна поехать учиться в город и жить у этих родственников. У мамы не было денег, чтобы снимать мне квартиру. Тогда я достала бабушкин «Димедрол»… Меня откачали. И только в марте этого года я поняла, почему я сожрала этот «Димедрол»: каждую секунду мне было страшно и стыдно.
Елена Костюченко, журналистка
Три года назад мне позвонили из подмосковной больницы, назвали имя человека и спросили, кем он мне приходится. Я не могла сказать, что 10 лет назад этот человек пытался меня изнасиловать. Я ответила, что знаю его. Врачи сообщили, что у него инсульт, и они обзванивают телефонную книжку: “Может быть, вы приедете, навестите?”. Я согласилась.
Меня встретили, завели к нему в палату. Я его, конечно, узнала, и он меня тоже узнал. Я села на свободную койку, и мне даже сказать было нечего, я пришла просто на него посмотреть.
Через 10 минут зашли в палату и сказали: «Может, вы погулять с ним хотите?». Я опять согласилась. Его поднимают, переваливают на инвалидную коляску. Он парализован, привязан к креслу ремнями и, несмотря на это, пытается повернуть шею и понять, куда это я его везу. 20 минут я его катала, потом повезла обратно. Потом меня попросили забрать его недели через две. Естественно, я там больше не появилась.
Этот человек был другом нашей семьи. Когда он напал на меня (а у него такие огромные кулачища) он разбил мне нос и губу. У меня потекла кровь. И он, увидев мою кровь на нем, пошел мыться в душ — брезгливый был такой человек… А я схватила его телефон и успела позвонить маме. Когда я слышу истории про насилие, я понимаю, какая я везучая.
Юлия Ауг, актриса
Сначала был очень счастливый брак. Это длилось несколько лет, а потом мой муж ушел от меня, сказав, что хочет другой жизни. Ушел к моей лучшей подруге.
Я сидела на кухне и курила. Он пришел и тоже закурил. Я у него спросила: «Скажи, пожалуйста, зачем ты это делаешь? Ты же видишь, что твоей маме больно [из-за развода]». Он взял сигарету и стал прижигать мне к руке. У меня вот здесь вот (показывает на руку) есть два шрама. Я не могла кричать, потому что боялась разбудить свекровь. Я спросила Степана: «Ты понимаешь, что мне больно?». Тогда он меня ударил по лицу. Мне всю жизнь казалось, что папа научил меня драться, что я могу ответить. Но выяснилось, что после такого удара ответить невозможно. Наверно, это называется нокаут.
Когда я пришла в себя, я тоже попыталась ударить его. А он меня схватил, потащил в ванную комнату и стал бить лицом об край ванны. Бил, пока моя кровь не залила всю ванную комнату. И ушел спать. А я остаток ночи мыла ванную, чтобы никто из проснувшихся не увидел этой крови.
Под утро я поняла, что у меня нет лица: нос сравнялся с щеками и глаз тоже не было. Я попыталась это загримировать, но не очень хорошо получилось. Когда все проснулись, стали делать вид, что они ничего не замечают, что у меня нормальное лицо. Только моя трехлетняя дочь спросила, что со мной. Я сказала ей, что заболела.
Светлана Александровна, моя свекровь, которую я очень боялась расстроить, спросила меня: «Ты, наверное, ночью в ванной упала и ударилась, да?». Я сказала «да». Она мне принесла «Троксевазин» и сказала, что надо намазать, пока синяки свежие…
Я спала в комнате дочери на полу. Точнее даже не спала, а обдумывала, как я убью Степана. Я до сих пор помню, как я, взрослый 29-летний человек, серьезно обдумывала способы убийства человека, который меня избил.
Я абсолютно точно знаю, как рождается это желание — убить человека.
Катрин Ненашева, художница, акционистка
Катрин рассказала о том, как подверглась пыткам на территории т.н. «Донецкой народной республики»
Завешенное окно, закрытая комната, тихо, ничего не видно и не слышно. Главное, что не слышно себя. Внутри только страх есть. Твои легкие — это страх, твои кончики пальцев — это страх, твои кисти рук — это страх, твое чертово тело — это страх. Тогда я очень хотела умереть. Я даже лего в шестом классе на Новый год меньше хотела, чем тогда умереть.
Они называли себя офицерами, полицейскими, говорили, что защищают родину, «а за родину нужно страдать!». На меня надели мешок черный, наручники, в грузовике уже стали избивать. Потом был кабинет. Меня били лицом об пол, об углы стола, таскали по полу. У меня не было крови. Потому что, когда твой абьюзер — это государство, он знает, как бить так, чтобы твоя голова не растекалась кровью по кафелю. В какой-то момент он спросил меня: «Чей Крым?». Я сказала, что Крым находится на территории РФ. Это был неправильный ответ. Тогда он стал меня душить, и очень долго душил. А потом он мне говорит: «Ты ложись на мой рабочий стол и поспи. А если не будешь спать, расстреляю».
Уже много времени я живу с одним вопросом. Это очень странный вопрос (Показывает листок с надписью «А если отомщу?»).
Мой психолог мне говорит, что если продумывать сцены убийства своего насильника, тебе будет становиться легче. Это такая терапия».
***
Фотографии предоставлены организатором акции.
Подписывайтесь на канал АСИ в Яндекс.Дзен.
