Такие случаи, как в Казани, конечно, исключительны. Но надо понимать, что в современном мире, где такие случаи уже не единичны и о них известно, могут быть последователи школьного шутинга. Нет возможности сделать так, чтобы ни один ребенок никогда не сделал ничего подобного, к сожалению.
Мы не можем никак проконтролировать или изменить то, что происходит в голове каждого конкретного ребенка, но мы можем изменить условия, которые могут стать триггером подобных ситуаций. Сделать школу пространством, которое ты не мечтаешь взорвать, где нет места конфликтам и унижениям, за которые ты годами мечтаешь отомстить, местом, где ребенок с расстройством или особенностями развития не становится изгоем, но при этом вовремя получает адекватную профессиональную помощь.
Важно изменить школу и ее пространство так, чтобы никому из детей не хотелось сделать что-то подобное. Когда дети находятся в ситуации стресса, постоянно ограничены, подвергаются унижениям – эти условия способствуют тому, что агрессия накапливается. А чувство униженности, недооцененности — лучшая почва для прорастания самых безумных и неадекватных фантазий о возмездии.
Если мы фантазируем на тему идеальной школьной системы, ключевая задача – создавать пространство, которое будет способствовать адекватному развитию в безопасной среде. При этом если кому-то нужна помощь, она должна оперативно оказываться.
Фото: Wavebreak Media / Фотобанк Лори
У меня ребенок старшеклассник, так что я это вижу не только по историям, которые проходят через наш фонд. Когда мы говорим о тех же приемных детях, один из самых ключевых триггеров – это школа. Например, у семьи все было хорошо, пока ребенок не пошел в школу. Вот там началось: школа ребенка «выдавливает», начинаются конфликты, в школе на таких детей неадекватно реагируют и так далее.
У нас создали удивительный «продукт»: в школе ребенок является не центром процесса. Задачи в его отношении ставятся совершенно не связанные с тем, с чем, нам казалось бы, должны. Вроде как школа готовит к будущей жизни, дает знания, ребенок должен там чему-то научиться и потом сориентироваться, куда и как в своей жизни идти. На самом деле у нас школа – это институт подготовки сначала к ОГЭ, потом к ЕГЭ. Это формализованный институт подготовки к тотальной проверке, где количество бюрократии превышает объем самого процесса обучения в разы.
Если мы говорим про московскую школу, то дополнительно к этому она существует в режиме борьбы за рейтинги, которые приводят к увеличению финансирования.
В результате у нас для учителей ключевым показателем являются цифры, результаты экзаменов и олимпиад. При этом они должны быть сконцентрированы на процессе написания бесконечных программ, отчетов, формуляров. Сама система экзаменов и проверок выстроена так, чтобы максимизировать, а не минимизировать стресс для ребенка и наглядно показать ему систему недоверия и контроля (видимо тренировка взрослой жизни такая). Создана насыщенная высоким уровнем стресса и тревоги атмосфера.
Для меня удивительно, что дети как-то справляются, выживают и не каждый второй потом устраивает что-то подобное в школе. Учитывая то, как много лет школа выстраивает систему, где ребенку не доверяют, не поддерживают его и где он должен стремиться сам к бесконечным достижениям и не может совершать ошибок, при этом его реальные способности, потребности и проблемы — никого особо не интересуют. Учителя, зажатые между молотом и наковальней — требованиями, которые невозможно выполнить, задачами, которые не работают на детей, и родителями, которые чуть что пишут жалобы в департамент, — в очень редких случаях, несмотря на все это, остаются на стороне ребенка, становятся ресурсом для его поддержки, развития, взросления, реального просвещения и насыщения знаниями.
Что изменить?
У школы должно быть другое целеполагание. Вся эта история с экзаменами, истериками, которые происходят в выпускных классах, должна быть прекращена, это безумие и бессмыслица.
История с бюрократизацией школьного процесса тоже абсолютное безумие. Если проверяющие инстанции настолько не доверяют директорам, которые не могут выстроить, с их точки зрения, процесс обучения в школе, что они должны контролировать каждое действие каждого учителя, то мне кажется, это какой-то уровень паранойи, при котором людям стоит обращаться к врачам.
Нам нужно менять формат работы школ, педагогических вузов и курсов повышения квалификации для того, чтобы учителя не только знали свой предмет, но и получали современные, практикоориентированные знания по психологии и педагогике. С акцентом на трудности взросления, на разные особенности детей и особенности их поведения, на конфликтологию, восстановительные технологии, на коррекционную педагогику.
Фото: Оксана Гильман / Фотобанк Лори
Важный момент в том, что школа – это пространство, где ребенок проводит большую часть времени с семи до восемнадцати лет. Там он социализируется и растет, развивается, становится взрослым. Причем в коллективе посторонних и разных людей. Там он учится всему тому, что потом понесет в свою жизнь.
Все говорят про то, как важна семья и что она закладывает основу взрослой жизни. Это понятно, но начиная с семи лет, влияние школы и школьной среды становится все большим и все более значительным.
В этой ситуации, мне кажется, умение общаться, умение решать конфликты, взаимодействовать в коллективе разных людей – то, что должно быть обязательным навыком обучения в школе. Это не фон, а активная задача, которой нужно с первого класса уделять большое внимание, учить их общаться, решать конфликты, дружить, проявлять себя в этих условиях.
Психология, конфликтология и медиация – это сквозные темы, которые должны включаться в школьную программу воспитания.
Каждая ситуация конфликта – это поле для обучения. Надо объяснять: что мы делаем или точно не делаем, если произошел конфликт? Что мы делаем, если у нас не получается с кем-то дружить? Как мы решаем эти вопросы? И это все – с первого класса. Это одна из ключевых задач классного руководителя. Учителя и директор должны не абстрагироваться от конфликта, а реагировать на то, что происходит между детьми, чтобы научить их решать вопросы не с помощью затаенной обиды, слез унижения дома и мечты о дробовике, с которым они вернутся в школу после 18 лет.
Знания, полученные в школе, ребенок часто с собой не уносит: мало кто помнит школьную программу через два года после окончания школы. А способы коммуницировать, социальные роли, опыт насилия или унижения, лицемерия и конкуренции – это мы забираем с собой. Психологическая, педагогическая и воспитательная часть должна строиться с точки зрения того, что школа – плацдарм для обучения социальному взаимодействию, который потом человеку пригодится в жизни.
Пространство понимания и доступности
В школе должно стать больше психологов и специалистов по социальной работе, потому что сложные ситуации, которые бывают в том числе у ребенка в семье, сильно влияют на то, каким ребенок будет в школе. И вместо того чтобы игнорировать до последнего очевидную беду или требовать, чтобы родители что-то исправили, школа должна помогать.
Мне кажется, что инклюзия – основной ключик, чтобы изменить нашу школу. Когда вместо того чтобы гнаться за рейтингами и собирать «лучших детей» мы будем делать так, чтобы каждого ребенка школа смогла принять. Нужно понимать объем знаний, который может усвоить ребенок, нужны возможности для его реализации, возможности для выстраивания коммуникаций, чтобы он мог с кем-то дружить. Если мы будем создавать пространство, где каждому ребенку будет удобно, шансы, что мы выстроим пространство, где люди будут чувствовать себя униженными, не ценными и захотят потом отыграться, крайне низки.
Инклюзия — это не только про детей с инвалидностью. Это про индивидуальный подход. Про помощь в обучении тем, кому сложно с учебой, контролем поведения, с отношениями с другими детьми. А сложно по разным причинам бывает большому количеству детей, у которых нет никаких диагнозов и которых поэтому школа просто игнорирует.
Фото: James Sutton / Unsplash
Да и отклонения или другие особенности психики могут проявляться не сразу: что-то начинает развиваться в подростковом возрасте. Школа должна обращать на это внимание. Но не в формате контроля, а имея механизмы помощи. Мы обращаем на это внимание, потому что у нас есть специалист, который может ребенку помочь. А не для того, чтобы вызвать родителей и потребовать у них забрать ребенка из школы.
Сейчас в среднестатистической школе я не вижу инклюзивной системы образования. Да, есть отдельные уникальные школы. Там либо ответственный директор, который считает это своей задачей, либо родители с особенными детьми, которые сами добились этого. Но среднестатистическая школа не является инклюзивной. Инклюзия должна стать естественной частью каждой школы.
Запреты ≠ решение проблемы
Невозможно запретить компьютерные игры или еще что-то. Дети разберутся, как поставить VPN и обойти подобные ограничения. Это мир, который уже существует. Вы можете пытаться ограничивать, но невозможно полностью запретить. Если ребенку что-то нужно, он все эти ограничения обойдет.
Если мы говорим об охранных системах: сегодня все школы имеют ту или иную систему охраны, даже родители обычно не могут войти в школы, но, как видите, это еще ни разу не помогло ни в одной из трагичных ситуаций.
Фото: Taylor Wilcox / Unsplash
Если усиливать систему безопасности без ограничений, то ребенок будет понимать, что идет в место, где его видят потенциальным преступником. Это опять история про пространство недоверия и для кого-то некая провокация. Выстраивать из школ пространства, близкие к тюрьме, не надо.
Первые шаги по улучшению ситуации государство сделало уже достаточно давно. У нас федеральное законодательство содержит много правильных и полезных постулатов, в том числе связанных с инклюзией.
Но очень часто такие формальные слова люди на местах не знают как реализовывать. Плюс сама эта система построена на рейтингах, отчетности. Пока все инструменты реализации не приведены в порядок, все наше законодательство будет красивой картинкой ни о чем.
Ключевая задача – привести реальность в соответствие с требованиями во многом грамотного законодательства. С точки зрения того, как устраивать финансирование, организацию учебы. А где его не хватает — менять. Чтобы появилась задача: не допускать буллинга, решать конфликты между детьми, не допускать в школе унижения, выстраивать индивидуальные маршруты обучения для детей, у которых есть трудности. Вообще — увидеть в классе реального ребенка. С его потребностями, способностями, с тем, на что он откликается, а что вызывает затруднения. С его проблемами и ресурсами. С семьей как партнером, а не конкурентом за ребенка.
И сильно поменять подход к экзаменам. Все это безумие, в которое загнали детей – бессмысленно и ничего не говорит о знаниях, которые есть у человека. Нужно это менять.
Записала Марина Некрасова
