Как вы считаете, специалисты третьего сектора чем-то существенно отличаются от специалистов бизнеса? Ведь рабочий процесс и в НКО, и в коммерческой компании строится примерно одинаково — и в фонде Тимченко наверняка есть бухгалтеры, юристы, менеджеры.
Вы правы, но у нас есть принципиальные отличия — мотивация и ценности сотрудников. Ведь в первую очередь мы работаем не для максимизации дохода. Конечно, деньги важны, ведь мы все живые люди, многие с семьями, но я говорю о приоритетах. Лучших представителей некоммерческого сектора отличает способность увидеть рядом с собой уязвимых людей, готовность взять на себя ответственность за решение их проблем и самоотверженно работать, не жалея времени, сил, ресурсов.
Довольно высокие требования.
Но это оправдано. Решение социальных проблем — дело долгое, рискованное и очень трудозатратное, поэтому у каждого из нас должна быть сильная мотивация, которая создает иммунитет против выгорания. Нужно иметь «длинное дыхание».
Когда я начинала работать в фонде чуть больше десяти лет назад, в секторе чувствовался большой кадровый голод. В первую очередь, дефицит специалистов общего профиля. Все сильные профессионалы, которые подтвердили свой высокий уровень и были востребованы на рынке, работали в бизнесе. А в НКО практически никогда не шли.
Не шли при равных зарплатах?
У нас никогда не было равных зарплат. Например, звезда-пиарщик, когда принимает решение, идти ли в НКО, сравнивает нас с «Газпромбанком» или с «СИБУРом». По уровню зарплат мы точно не сможем конкурировать с такими крупными компаниями. Но дело не только в зарплатах. Раньше к некоммерческим организациям не относились как к месту профессионального роста, то есть не воспринимали их как один сектор экономики, где можно себя проявить и сделать карьеру.
Однако не так давно ситуация начала меняться — на НКО стали обращать внимание. Наверное, люди из бизнеса поняли, что «всех денег не заработаешь», что работа на благо общества может быть удивительно интересной и престижной.
Некоммерческий сектор за это время показал себя важным участником общественной жизни. В него потихоньку потянулись финансисты, юристы, пиарщики, айтишники. Мы, конечно, этим радостно пользуемся.
А как обстоят дела именно с профильными специалистами?
Безусловно, НКО нужны руководители программ, фандрайзеры, менеджеры грантовых конкурсов. Когда мы ищем кого-то на такие позиции, обращаем внимание на опыт, результаты, уровень компетенций. Но невозможно не учитывать, что этим специальным навыкам пока мало где учат. Поэтому такие люди, как правило, становятся профессионалами «в бою». У них в багаже годы опыта и десятки набитых шишек.
Сейчас третий сектор — это уже более привлекательная среда для карьеры?
Я часто говорю, что у людей, которые приходят в некоммерческий сектор из коммерческого, есть три иллюзии. Я и сама пришла из бизнеса в фонд с этими иллюзиями и уже рассталась с ними. Первая иллюзия: здесь всё легко, и если ты справлялся в бизнесе, то НКО для тебя — детский сад. А если что-то не получается, значит, ты ленишься или недостаточно профессионален. На самом же деле цели в нашей области достигаются очень нелегко, и здесь сложнее опираться на стандартные решения и подходы.
Вторая иллюзия: здесь работают ангелы, этот мир совершенно другой — идеальный, дивный. Это не так. У работников НКО, безусловно, особая мотивация, но это по-прежнему обычные люди со своими особенностями и потребностями.
Третья иллюзия частично связана с первой: быстрых побед добиться легко, было бы желание. Это не так. Я неслучайно говорила о «длинном дыхании». Мы работаем ради изменений в жизни людей и проходим очень долгий, тернистый и творческий путь. Но если тебе это удается, то даже от небольшого успеха чувствуешь себя счастливым. Происходит чудо — ты видишь, что благодаря усилиям твоей команды жизнь людей хоть немного улучшилась. Никакая сверхприбыль не сравнится с этим ощущением. Радость от того, что удалось сделать что-то хорошее для людей, — это очень сильное чувство.
Если хочешь заявить о себе как о профессионале и сделать карьеру, придется всем вокруг о своих хороших делах рассказывать?
Для кого-то признание не так важно — достаточно того, что ты не зря «гремел кандалами». Но есть и более честолюбивые люди, которые подключат пресс-службу, распространят информацию в публичном пространстве, и это сработает на имидж и репутацию. И поскольку у нас не так много сильных управленцев, грант-менеджеров, фандрайзеров, то это помогает карьере. Ты становишься востребованным, за тобой начинают охотиться.
Какими категориями Фонд Тимченко измеряет свой успех?
У нас это гораздо сложнее, чем в бизнесе, где есть абсолютно объективное мерило результатов — деньги или производные от них (доля рынка, объем продаж, стоимость акций). А если ты творческий человек или ученый, то ты можешь показать что-то реальное, созданное тобой, — картину или свой научный труд, например.
В нашем же деле много неопределенностей. Сделать свой результат полностью счетным и объективным не удастся, особенно если работаешь с причинами проблем и нацелен на долгосрочный системный результат. Потому что ты никогда не сможешь точно отделить свое воздействие от других внешних факторов. Например, мы хотим улучшить систему долговременного ухода за уязвимыми пожилыми людьми. А на результаты влияют еще государственная система, другие некоммерческие организации, демография, экономика, ценности и культура общества.
Расскажите о своих первых шагах в сфере помощи пожилым.
Десять лет назад, когда мы начинали программу «Старшее поколение», эта тема была практически табуированной и маргинальной. Благотворители не хотели этим заниматься, а когда мы рассказывали о своей программе, наш выбор считали странным. Тогда была больше распространена помощь детям или учреждениям культуры.
Когда у нас появились первые результаты, мы не просили СМИ: «Напишите, какие у нас замечательные сотрудники». Мы приносили им удивительные истории о пожилых людях. Например, о том, как женщины в глухой архангельской деревушке создали театр и «втянули» туда своих односельчан, в итоге единственного соседа-мужичка спасли от алкоголизма. Ведь он единственный актер-мужчина, и если запьет, то спектакль не состоится.
Казалось бы, в средствах массовой информации должны понимать, что из этого можно сделать отличную историю! Но тогда мы регулярно получали ответы: «Тему старшего поколения мы не освещаем. Она не входит в нашу редакционную политику. Мы не хотим расстраивать нашу аудиторию, а тема вызывает неоднозначные эмоции». Для меня это было невероятным открытием.
Сейчас всё изменилось?
Мы работаем с этой темой уже больше десяти лет и видим, что теперь люди старшего поколения интересны и государству, и некоммерческим организациям, и СМИ. Но, конечно, мы не присваиваем себе эту заслугу. Мы только внесли небольшой вклад.
Какие программы сейчас в приоритете у фонда Тимченко?
У нас есть четыре стратегических направления: социокультурное развитие малых территорий, решение проблем социального сиротства, развитие непрофессионального детского спорта и поддержка старшего поколения. Но мы начинали «входить в эту воду» с более простых и понятных для нас проектов.
Например, был проект «Смотреть и видеть» в Ивановской области — оплата операций по удалению катаракты у пожилых людей в сельской местности. Государство по идее должно было предоставить им возможность прооперироваться бесплатно. Но представьте себе бабушку, живущую в глухой деревне, которая почти ничего не видит уже несколько лет. Ей нужно съездить в город, собрать справки, получить направление у врача, затем сделать анализы и привезти врачу результаты, вернуться домой, потом поехать на операцию и снова вернуться. Кто всё это организует?
И вот одна местная коммерческая, но социально ориентированная клиника взяла на себя все эти хлопоты — проехать по деревням, провести проверку зрения у пожилых людей и найти тех, кто нуждается в операции. Пациентов привозили в клинику, брали у них анализы, через некоторое время снова привозили на операцию и возвращали домой. А потом еще проведывали их в деревне, проводили контрольный осмотр. Все транспортные и прочие расходы клиника брала на себя. Фонд оплачивал только стоимость операции, причем по цене даже немного ниже рыночной.
Это пример проекта, где результат можно увидеть четко и довольно быстро, верно?
Да, здесь мы могли предоставить учредителям точный отчет: сколько потрачено денег, сколько проведено операций, сколько пожилых людей стали лучше видеть. Поскольку операции по удалению катаракты проводятся очень быстро и дают практически стопроцентный результат, всё сходится.
Но проблема в том, что такая поддержка пожилых сродни попытке вычерпать море ложкой. Потому что мы не решаем проблему доступности офтальмологической помощи на селе системно. Если маленькая НКО на регулярной основе помогает местным бабушкам здесь и сейчас, это нормально. Но наши ресурсы позволяют решать социальные проблемы, волнующие наших учредителей, более системно, чтобы получать устойчивые результаты. А чем дальше ты продвигаешься в этом направлении, тем сложнее и долгосрочнее становятся проекты, и тем больше усилий требуется, чтобы оценить результат.
Вы затронули очень важный вопрос: в Ивановской области фонд взялся за проблему, но она остается в других регионах. Есть два варианта: создать и финансировать сеть по всей стране или научить и заставить работать государство.
Мы участвуем в работе общественных и экспертных советов при Правительстве РФ, Министерстве труда и соцзащиты, уполномоченном по правам человека и др. А также сотрудничаем с регионами — предлагаем им тестировать наши идеи. Например, наш проект развития шахматного обучения в школах реализуется уже в 16 регионах.
Какую стратегию вы используете для диалога с государством?
Есть два типа воздействия НКО на государство. Первый — давление и принципиальная оппозиционность. Это создает баррикады и барьеры внутри общества, и мы не думаем, что это лучший путь.
Вы можете говорить властям: «Это ваша ответственность, а не наша. И мы будем на вас давить, пока вы не сделаете то-то и то-то». Но это не даст результатов. Нужно предложить: «Давайте объединяться. Давайте подумаем, где мы можем вас усилить, где можем быть вам полезны. Давайте мы, как частный семейный фонд, возьмем на себя риск — протестируем идеи, вложим средства. Вы будете участвовать вместе с нами и разделите ответственность за результат. Когда увидите реальную пользу, сможете использовать этот инструмент, а мы пойдем дальше».
Наш десятилетний опыт показывает, что результаты, которые достигаются совместно, и ценятся больше, и применяются по-настоящему.
При этом мы считаем, что роль НКО в деле общественного контроля и конструктивной критики государственных структур очень важна.
И кстати, за годы работы с регионами я встретила немало совершенно потрясающих чиновников. Они живут рядом с людьми, за которых отвечают, и порой справляются с невероятно сложными задачами не благодаря, а вопреки обстоятельствам. Чем ближе чиновники к «земле», тем человечнее действуют.
В регионах не хватает сильных ресурсных центров?
Конечно. Почти все сильные центры стали нашими партнерами по реализации общероссийских конкурсных проектов. И мы видим, что иногда одному центру приходится работать на очень большую территорию — например, на три субъекта сразу.
Вы сказали, что в России остро не хватает сетевых структур, которые бы доходили непосредственно до «земли». Были ли у вас попытки объединиться с кем-нибудь, чтобы решать эту проблему?
Расскажу о нашем опыте во время пандемии. 2020 год стал для фонда очень сложным и насыщенным. Наши учредители потратили больше трех миллиардов «благотворительных» рублей, чтобы решить экстренные проблемы — закупить средства индивидуальной защиты и медицинские товары. Команда фонда работала как штаб, мы запустили пять антикризисных проектов.
Мы смотрели на страны, которые первыми попали под каток коронавируса, и понимали, что наиболее уязвимыми станут люди старшего возраста. И уже 23 марта мы с альянсом «Серебряный возраст» из Самары создали коалицию «Забота рядом». А через неделю в нее вошли уже 70 некоммерческих организаций со всей страны.
Какие ключи к проблеме вы вместе нашли?
Одинокие пожилые люди оказались заперты в своих домах и физически не могли получить продукты, пенсию, лекарства. При этом далеко не все из них находились на учете в социальных службах, к тому же соцзащита и здравоохранение тогда тоже начали буксовать. Нашей основной задачей было найти «невидимок» и объединить соседские сообщества.
Можно ли показать результат этой совместной работы наглядно? Скольким людям успела помочь коалиция за почти полтора года?
На данный момент мы нашли 4,8 тысяч «невидимых» одиноких пожилых людей, а всего оказали помощь 91 тысяче бабушек и дедушек. Участники не разошлись по своим «полянкам». Мы продолжаем развивать на местном уровне систему общественной заботы, которая объединила бы государственные ресурсы, НКО и соседские сообщества. Этого очень не хватает для повышения качества жизни уязвимых пожилых людей в России.
С марта прошлого года в коалицию вошли более 338 некоммерческих организаций из 67 регионов России, Казахстана, Эстонии и Кыргызстана. Мы создали 25 территориальных ресурсных центров и выстроили инфраструктуру управления. Стучу по дереву и верю, что это только старт.
Правила стойкости
О том, как устроена российская благотворительность и шире – социальные некоммерческие организации, широкой общественности известно мало. Дефицит информации призван восполнить совместный проект рейтингового агентства RAEX и Агентства социальной информации, которые организовали серию углубленных интервью с лидерами благотворительных и социальных НКО, ведущими экспертами «третьего сектора». Эти интервью также являются частью работы по созданию рейтинга благотворительных НКО России, подготавливаемого RAEX на средства Фонда президентских грантов.
На сайте АСИ интервью публикуются при поддержке Фонда Потанина.
