Об опыте борьбы за права граждан, о выстраивании диалога власти и общества беседуют студенты-журналисты и представители федеральных и региональных СМИ в проекте «МедиаАктивисты».
У чиновников нет времени слышать людей, и критика им не нужна
Активная редакция — угроза местным чиновникам?
Да, я с этим тезисом полностью соглашусь. Цель многих региональных проектов — вовлечь людей в процесс, чтобы голосовали за ремонты дворовых территорий, дорог, установку детских площадок. Но оно бы и так делалось. Это вообще же задача власти — заниматься благоустройством. Но власть хочет представить, что это не «мы решили», а «вы решили, мы — исполняем».
А когда появляется активная редакция (а у нас в городе их несколько), которая поднимает волнующие граждан проблемы, то, конечно, чиновникам не нравится. У администрации нет времени слышать людей. Они вроде бы и хотят, но сидеть и разговаривать они не могут.
В чем это проявляется?
Характерный пример — федеральный проект «Вам решать». Нужно предложить территории, где требуется благоустройство дорог, детских площадок, контейнерных площадок. Представитель администрации мне жаловался, что голосование идет медленно. Нужно его активизировать.
Я начинаю смотреть и говорю: «А кто эти проекты заявлял?» Он говорит: «Мы сами. Потому что население у нас инертное». А где население должно было узнать, что оно может выдвинуть эти проекты? Публикуют информацию там, где никто не читает.
У людей нет интереса к заявленным проектам, так как они не решают их проблем, соответственно, и голосовать не хотят, просто игнорируют голосование. В итоге выбирают те проекты, которые чиновники активнее продвигают.
Получается, существуют проблемы в государственной коммуникации? И ваша газета и соцсети могли бы стать посредниками между обществом и государством?
Да. Это одна из мыслей, которые я заложила в свой диплом в РАНХиГСе. 15–20 лет назад редакция была «решалой» проблем населения. Ее целями были сбор информации и озвучивание проблем населения на страницах издания. Сейчас я поняла, что некоторые проблемы любят тишину — тогда они быстрее решаются.
Сейчас СМИ становится эффективным коммуникатором между властью и населением. Потому что граждане с нами честны и открыты. А власть нам, мне кажется, доверяет. Мы можем представлять им конкретику.
Я вот, бывает, какую-нибудь бабушку слушаю-слушаю-слушаю-слушаю, а оказывается, что зерно там — одно предложение. Я записываю конкретное предложение с контактной информацией и звоню руководителю нужного отдела. И вопрос решается. А бывает, я прошу описать проблему в письменном виде. Получается более результативное общение: проблема структурируется, а у меня появляется набросок для интервью.
Почему власть не хочет, чтобы СМИ освещали социальные проблемы? Боится критики?
Власть боится критики, все верно. Более того, им не нужна критика от слова совсем. Ни конструктивная, никакая.
Им нужно только «хорошо». Их нужно только хвалить. Они и в соцсетях такое пропагандируют. Раньше у них были отключены комментарии. Сейчас комментарии вернулись, это нужно в обязательном порядке. Но как они на них отвечают…
Там никакой конкретики нет. «Да, мы вас услышали. Да, мы приняли к сведению. Да, мы передадим». Конечно, люди ищут другой способ, редакция рассказывает о ситуации как есть. Мы можем прямо озвучить истинную причину.
Я считаю, что в критике рождается истина. Не зря же: одна голова хорошо, а две лучше.
А как выстроить диалог с властью?
С прошлым главой нам удалось выстроить диалог. У нас была договоренность: если мне в редакцию сообщают о каких-то остросоциальных проблемах — я ему пишу в Telegram, подробно описываю. Он изучает вопрос, вызывает замов, дает обратную связь. Я обратную связь даю людям, которые ко мне пришли.
Важна личность руководителя. И коммуникация однозначно должна быть выстроена с первыми лицами города. Выстроить цепочку: власть — редакция — население. Этот треугольник должен всегда соблюдаться. Важны честность и доверие. Если человек спросил у редакции, он от редакции и должен получить ответ. Власть не должна ломать это и напрямую идти. Честность со стороны редакции — не пользоваться связями для решения личных вопросов.
Если раньше боялись только сотрудников муниципальных организаций, то сейчас — и коммерческих компаний
В «Красном колесе» Солженицына было выражение «невоспламеняемые русские дрова». Как вы думаете, пассивность — это отличительная черта современного российского общества?
20 лет назад, когда я начинала работу, было совсем другое законодательство. Была возможность выходить на митинги, проводить массовые мероприятия. Даже в наших маленьких городах, когда люди с чем-то были категорически не согласны, могли устраивать пикеты. Выходили группами, обсуждали, требовали, чтобы к ним пришли депутаты, представители исполнительной власти, управляющих компаний.
Если мы в редакции чувствовали, что по какому-то вопросу идет недовольство населения, например, рост тарифов, плохой вывоз мусора, мы всегда стремились посадить за стол переговоров лидеров мнений, услышать каждого и попробовать договориться. Лидеры мнений, услышав разъяснения властей, идут потом в свои сообщества и объясняют причины.
Сейчас изменилось очень многое. Во-первых, лидеры мнений не настолько публичны, как были раньше. Тогда мы их всех знали. Сейчас это те, кто ведут блоги, телеграм-каналы в нашем маленьком городе. Зачастую они неизвестны, лицо свое не демонстрируют. Выбрасывают и негатив, и позитив, новости какие-то. Но не дают при этом личную оценку происходящему. Они ждут исключительно обсуждения со стороны общества.
А люди сейчас побаиваются высказываться. Если посмотреть нашу соцсеть, то есть человек пять, наверное, которые постоянно ругают власть, еще человек пять — хвалят, и есть люди — слушатели. А вот если наступает какой-то момент…
Например, когда хотели закрыть одно из учреждений культуры в нашем городе, поднялись все: и те, кто любят, и те, кто ненавидят власть, и те, кто боится, и те, кто привык отсиживаться. Встали все. Количество комментариев под этими постами зашкаливало, у людей не было границ боюсь — не боюсь.
Однако когда наша редакция организовала встречу с представителем власти, который был уполномочен выслушать население, пришло человек 12, максимум 15. А поддержку в соцсетях оказывали все: вот мы не пришли, но мы вас поддерживаем, мы не дадим закрыть учреждение культуры.
Люди опасаются преследований, штрафов. Большинство, кстати, получают сразу на работе за такие публичные высказывания, в том числе в соцсетях. Если раньше боялись только те, кто в муниципальных организациях работают, то сейчас боятся даже сотрудники коммерческих компаний.
Вмешиваются только тогда, когда касается тебя и твоей семьи. Если это просто сосед, знакомый и даже если они считают, что поступают по отношению к нему неправильно, люди промолчат. Я связываю это с изменениями законодательства на федеральном уровне. Делается все, чтобы люди шли официальным путем: общались с властью официальным путем, официальной жалобой, участием в опросе, обращением.
Другой пример. В старой части Кстово построили кофейную фабрику в непосредственной близости от жилых домов. При жарке зерен пахнет совсем не кофе, а чем-то сильно жженым. У людей дерет глаза, они кашляют, у некоторых — обострение астмы. Они не могут проветривать помещения. В течение последних трех лет люди вокруг этой фабрики задыхаются: они создали чаты, пишут, какая сильная вонь, переписываются с властью официально, инициировали создание при депутатах рабочей группы.
Депутат (кстати, тоже житель данной территории) инициировал создание положения об измерении запахов, которого нет на федеральном уровне. Далее обучили за свой счет аттестованных нюхачей, те ездят каждый день нюхают. Всем понятно, что фабрика наносит огромный вред.
Раньше собралась бы толпа, жители старого Кстово, и просто перекрыла бы въезд на фабрику. Сейчас они продолжают дышать и терпеть…
А что делать, чтобы они перешли к действиям? Как воспламенить людей?
Я не хочу быть революционером, который шашки наголо и всех призывает. Делаю то, что в моих силах. Иногда я опасаюсь за членов своей семьи, за последствия, которые могут быть. Но если на чаше весов благо, изменение жизни других людей, я иду и делаю. И очень часто за это, конечно, огребаю.
В какой-то степени иногда я перехожу границы и угрожаю: буду писать серию статей, блогерам, во все инстанции, пока вы не исправите ситуацию.
Я иду, разговариваю, объясняю, показываю… ну иногда кричу (смеется). Бывает, один разговор на повышенных тонах с чиновником снимает количество проблем, которые были не решаемы годами.
Фото предоставлено Натальей Беспаловой
Иногда нужно здорово наорать. То есть чиновник настолько в шоке, что на него орут, и почему-то он начинает слышать то, что люди ему миллион раз объясняли спокойно. И даже просили. Бывает, приходят, просят-просят. А иногда не надо просить, нужно жестко объяснить свою позицию.
Иногда бывает и наоборот: люди приходят, кричат, топают ногами, пытаются добиться своего, а он их не слышит. А ты приходишь и спокойно объясняешь. И удивительно — делают. То есть действовать нужно по обстоятельствам, и к каждому человеку можно найти подход.
А с точки зрения людей, как заставить их быть более активными — больше информировать об их правах, о механизмах, с помощью которых они могут регулировать общественные процессы, принятие важных решений.
Убедиться на личном опыте в наличии проблемы и начинать искать единомышленников
Бывает, что приходится убеждать людей в реальности той или иной проблемы?
Когда мы провели первый опрос «Вернуть ли молочную кухню в нашем городе?», мы получили такой ответ: «А зачем? В обычных магазинах же есть молочные продукты». Люди, у которых нет детей, не очень понимают разницу: молочная кухня делает продукты для деток от нуля до трех лет по рецептам ГОСТа.
Что именно вы делали, чтобы вернуть молочную кухню?
Изначально ко мне пришли несколько мамочек. Они мне объяснили, что молочная кухня нужна, мы съездили, попробовали.
Первое — убедиться на личном опыте, что какое-то общественное, социальное изменение действительно нужно. Второе — я начала находить единомышленников. Я переговорила с несколькими депутатами, общественными деятелями, почетными гражданами. Мы пошли к главврачу местной ЦРБ, выясняли причину: закрыли из-за нерентабельности. Важно было понять, отсутствие в городе молочной кухни — это проблема маленького коллектива или это проблема всего города?
Мы запустили опрос: нужна ли молочная кухня? Мы стали собирать подписи в поддержку открытия. Между опросом и сбором подписей была серия статей, интервью с врачами, представителями нижегородской молочной кухни, примеры из жизни тех, кто вырастил детей на молочном питании, рассказы о продуктах.
Наверняка были те, кого больше устраивали денежные выплаты, а не бесплатная молочная продукция.
В ходе опросов мы выяснили, что в основном льготная категория живет в селе. Им ежемесячно выплачивается денежка на карточку, кататься в город им невыгодно или у них есть свое хозяйство — для них важнее выплата. Мы поняли, что отменять выплату смысла нет, большое количество людей разозлим.
Стали рассматривать молочную кухню на платной основе, чтобы каждый желающий мог купить по льготной цене. Попытались снизить стоимость продукции, чтобы она была по-настоящему приемлема для всех. Например, йогурт стоил 15 рублей.
Как так получилось?
Мы подключили предпринимателей, обратились в торговые центры, получили аренду бесплатно. Выгода торговому центру очевидна: мамочки с колясками ходили туда-сюда, туда-сюда.
Раньше предприниматели перечисляли по 15–20 тысяч, теперь могут по две-три тысячи
Почему бизнесу было интересно, выгодно сотрудничать?
У нас две категории предпринимателей, которые участвуют в социальных акциях.
Есть люди, которые помогают по какому-то мановению души и часто просят не афишировать: «Наташ, у меня вот есть 20 тысяч рублей, я хочу сделать какое-то хорошее дело. Я знаю, у тебя всегда много проектов, пристрой их, пожалуйста, я тебе доверяю».
Другим нужно немножечко напоминать. Мы, например, собираем на инвалидную коляску. Я всегда озвучиваю стоимость решения проблемы. И говорю: «Нас много. Кто сколько может». И бывает, кто-то половину суммы закрывал сразу. После пандемии стало намного хуже: те, кто раньше перечислял по 15–20 тысяч, теперь могут по две-три. Но помощников стало больше. Я связываю это с тем, что мы стали больше рассказывать о наших делах, раньше редко писали об этом.
Есть вторая категория предпринимателей. Они любят, чтобы о них или об их бренде где-то публично сказали, поблагодарили. Всегда пожалуйста, печатаем благодарности, пишем в газете. Им нравится: они вырезают и хранят эти публикации. Кому-то приятно, чтобы их в администрацию пригласили, поблагодарили публично на мероприятии.
Как вы находите благотворителей?
Когда возникает какая-то проблема и на нее нужна какая-то сумма денег, я анализирую, к кому могу обратиться. Например, иду я на маникюр. А у нас же город маленький, многие мастера — владельцы своего бизнеса. Сижу, рассказываю, что есть мальчик, которого мама воспитывает одна, он тяжело болеет с рождения, количества болезней не хватит пальцев рук пересчитать, но к возрасту шести-семи лет он сможет стать полноценным членом общества, если сейчас не упустить время.
Нужна постоянная реабилитация: специальная ортопедическая обувь и одежда, дорогостоящие занятия. А мама воспитывает одна, а суммы постоянно большие. И мастер мне говорит: «Слушай, я много не могу, но могу в месяц полторы тысячи рублей тебе переводить на эту семью. Отчет тоже никакой не нужен. А еще могу маме маникюр бесплатно делать». Я специально не просила, она сама предложила, по силам. И так происходит постоянно.
Есть люди, от которых я вообще не ожидаю, у них нет ничего, кроме своей работы, своей зарплаты. Но услышав проблему — стараются помочь.
И не было у нас еще ни одного проекта, который бы мы не закрыли за неделю-две. Все через личное общение, когда ты переживаешь, передаешь свои эмоции — люди заряжаются, многие тоже становятся соучастниками твоей проблемы, они тоже о ней рассказывают дальше.
«Мы имеем право решать, кому помогаем»
Как вы определяете приоритетность проблемы, ее актуальность?
Иногда бывает по три звонка в день, бывает — 10. Звонки, мессенджеры, почта. Приоритетность очень простая. Первое: это проблема одного человека или это проблема группы людей, какого-то сообщества? Если это проблема конкретного человека, может ли он ее решить без участия СМИ и меня лично или он уже исчерпал все свои ресурсы и для него обращение к нам — последний крик о помощи?
Сложно бывает расставить приоритеты, когда нужны деньги на разные проблемы. В этом случае я спрашиваю: «А что вы можете делать сами? Насколько вы способны подождать?» Одна мамочка, которой мы с помощью благотворителей помогаем, постоянно рассказывает о достижениях сына, его новых навыках. Я прямо спрашиваю: «Помощь какая-то нужна?» Отвечает: «Нет, мы пока справляемся».
А часто благодарят за помощь?
Из 100 случаев один. Если проблема решается прямо сейчас, могут сказать спасибо и побежать. А так… У молочной кухни я как-то услышала: «Ага, рожать собираешься, о себе заботишься».
Получается, что надо не столько решать проблему за других, а вовлекать их в решение?
Да. Бывает, говорят: «Ну вы же газета. Вы должны это сделать».
Я первое время очень переживала, что не всем могу помочь. Лишь набравшись опыта, возраста и в какой-то степени наглости, я могу утверждать, что мы не должны делать за всех все. Мы имеем право решать, кому мы помогаем. Бывает, что обижаются.
Погорельцы погорельцам рознь. Однажды сгорел дом у женщины. Двое внуков, родители погибли. Мальчишки учатся, не работают. Бабушка пенсионерка. Дом их единственное жилье. Ночевали по соседям, по родственникам. Мы включились, начали помогать.
Другая ситуация. У многодетной семьи сгорел дом. Но у них была квартира, куда они и переехали. Папа с мамой в работоспособном состоянии. У них хорошая зарплата. Детей много. Конечно же, сложно. Но экстренной необходимости помогать всем миром, собирать на дом, который является, по сути, их загородной дачей, я не увидела. Хотя это были мои знакомые, проанализировав, я поняла, что редакция не должна объявлять сбор средств для них. Не общаются теперь со мной.
Я нахожусь во всех чатах нашего города и знаю активистов
Почему вы продолжаете выпускать печатную версию?
Некоторое время назад мы решили узнать, нужна ли вообще газета сегодня. Спрашивали людей разных возрастов: «Откуда вы сейчас черпаете информацию о жизни города?» Опросили больше 800 человек за 10 дней. Более 60% опрошенных черпают информацию из местных газет и официальных источников информации. На третьем месте — соцсети, каналы, подслушки.
Мы также измеряли уровень доверия разным источникам информации. На первом месте были газеты, потому что они у нас независимые, объективные. На втором — официальные источники администрации, на третьем — соцсети.
Почему? У журналистов есть ответственность. И мы увидели здесь точки роста. Мы поняли, что печатная газета нужна, потому что есть сформированный бренд. Есть узнаваемость, высокий уровень доверия.
Фото: Luis Cortés / Unsplash
Мы видим свое будущее в омоложении нашей аудитории, в смене форм распространения и скорости подачи информации. Мы определили для себя несколько ресурсов на основания опроса: «ВКонтакте», «Дзен» и Telegram. Я вижу, как сейчас востребовано видео. Будем осваивать, добавлять видеоформаты.
Я нахожусь во всех чатах нашего города, которые создали сами жители, определила активистов — и когда я вижу какие-то проблемные моменты, я им напрямую пишу. И многие активисты уже сами мне пишут, скидывают в личку: трубу прорвало, площадку сломали.
В нашем городе нет предпринимательского сообщества. Я выступила инициатором — люди откликнулись. Создание сообщества позволяет транслировать свои ценности, объединять людей, которые хотят помогать, но не имеют больших финансовых возможностей. Объединившись, мы сможем сделать очень многое.
Я выросла тогда, когда у журналистов были возможности и ресурсы. Если власть не может или не хочет решить проблему — мы можем справиться с ней своими силами.
Автор интервью — Юлия Норина
Редактор проекта «МедиаАктивисты» — Александр Гатилин
