Павел Федосов – руководитель волонтерского проекта Фонда Андрея Первозванного «Особые встречи», в котором семь координаторов и порядка 120 волонтеров проводят еженедельные онлайн-встречи и периодически посещают жильцов 22 социальных и медицинских учреждений в Москве, Подмосковье и в других регионах России. С 2012 года он развивает при фонде Школу общественного действия – площадку, где лидерам социальных инициатив, активистам и волонтерам помогают обрести навыки проектной деятельности, стратегического планирования, фандрайзинга и работы с сообществами. Занятость в двух больших проектах он совмещает с репетициями, концертами и волонтерскими выступлениями в ПНИ, хосписах и тюрьмах.
Когда стал волонтером, не помнит: «Лет 15 назад…» Но вероятно, волонтерство в том или ином виде сопровождало его всегда. Ведь хоть эксперты и учат, как разложить все по полочкам, в жизни многое складывается по-своему.
Поволонтерить – это как с друзьями встретиться
Когда перед глазами проходит много волонтеров и есть собственный большой волонтерский опыт, наверное, можно уже понять, что в первую очередь приводит людей в эту тему?
Мне кажется, волонтерство должно покрывать какую-то потребность человека. И если говорить о моем опыте организации волонтерской практики, то это чаще всего потребность помогать другим людям. Когда мы опрашиваем участников наших проектов, зачем они к нам пришли, это самый распространенный ответ. Помощь другому человеку дает ощущение смысла, а потребность делать что-то осмысленное и хорошее у людей довольно большая. Хочется, чтобы жизнь твоя имела смысл, и чтобы ты это чувствовал, когда день прошел, ты засыпаешь и говоришь себе, что он прошел не зря.
Потребность помогать другим – это свойство сильных и уверенных людей или вовсе не обязательно?
Честно говоря, я не видел людей, которые себя стопроцентно уверенно чувствуют в жизни, да и сегодняшняя ситуация не располагает к этому. А в волонтерстве человек как раз получает какое-то чувство правды жизни, добра, вовлеченности во что-то серьезное и большое. Все это может дать внутреннюю опору. Это история про причастность – и к подопечным, и к таким же волонтерам, и к сообществу, заряженному чем-то настоящим и правильным.
Если волонтер действует в первую очередь по велению души и сердца, нужна ли какая-то школа, обучение для волонтеров?
Вопрос дискуссионный, и у меня, наверное, точка зрения не очень популярная. Мое ощущение, что какая-то специальная супершкола волонтера не нужна. Подготовить, объяснить базовые принципы, предостеречь от каких-то опасностей – этого достаточно. По крайней мере, в том виде волонтерства, с которым я работаю – в поддержке людей с особенностями в ментальной сфере.
Казалось бы, как раз здесь волонтерам и нужна особая, более серьезная подготовка…
Наша идея, что мы идем к этим людям так же, как идем в гости к другу. Мы же не посещаем перед этим подготовительные курсы!
Есть определенные вещи, которые надо знать и понимать. Но их можно проговорить за полчаса-час.
Например, как общаться с взрослым человеком с ментальными особенностями. Если ты говоришь слишком сложно, то он тебя не поймет, но если ты говоришь с ним как с ребенком, он это чувствует. Надо говорить просто и на равных.
Или, если ты не хочешь, чтобы тебя обнимали, когда приезжаешь в ПНИ, ты вправе обозначить свои границы. Если волонтеру некомфортно, не нужно терпеть, нужно говорить «нет». Это важно.
Волонтеры не обязаны со всеми обниматься, давать свой номер телефона, раздаривать то, что у них просят. Нужно понимать, что ты даришь свое время, внимание, поддержку, но не свои вещи и деньги.
Времени-то как раз всем и не хватает… Очевидно, что тех, кому нужно внимание, всегда будет больше, чем времени у волонтера.
Тут важно, насколько профессионально работают организаторы. У нас в «Особых встречах» составляется расписание на месяц, каждый соотносит его со своими возможностями и решает, когда может присоединиться, а когда нет.
Бывают такие люди – и у нас в проекте их несколько, – для которых волонтерство становится ежедневным служением, образом жизни. Они действительно каждый день с кем-то встречаются, кому-то помогают. Таких единицы, мы их очень ценим. Но у большинства – работа, учеба, разные дела, и они могут участвовать один-два раза в неделю или реже.
Атмосфера, которую мы пытаемся создать, далека от призыва к подвигу и супержертве. Волонтер не должен чувствовать себя виноватым, обязанным. Мы стараемся выстраивать волонтерство как веселое, радостное, интересное занятие, когда люди чем-то делятся от полноты своей жизни.
И все же поволонтерить в ПНИ – это не с друзьями в клуб сходить…
А это неплохой вариант, когда волонтер приходит на встречу со взрослыми людьми в ПНИ как в клуб с друзьями и общается неформально и легко.
Но часто приходят по-другому: «Здравствуйте, ребята! Сейчас я проведу для вас занятие. Вот презентация». В «Особых встречах» мы стремимся к отсутствию вот такого волонтерского патернализма, когда помощь идет сверху вниз. Мы хотим, чтобы это была история про равность.
Но при этом понятно, что ситуация в целом искусственная: жители ПНИ и волонтеры – люди из разных миров, с разных планет, и естественным органичным образом живая непосредственная дружба не складывается. Ее нужно специально создать. И первое для этого условие – системность встреч, чтобы возникали общие интонации, воспоминания, юмор.
Фото: Freepik.com
Есть координатор, есть костяк волонтеров, а также есть волонтеры, которые приходят, потом исчезают, снова появляются. Это такое облачное сообщество, но чтобы системность была, для координатора это должна быть профессиональная повседневная деятельность.
Почему не приходят волонтеры?
Часто ли в Школе общественного действия возникает запрос, как найти и собрать волонтеров? Актуальная ли эта проблема?
Да, это один из часто обсуждаемых вопросов. Может быть, я ошибаюсь, но мне кажется, что сейчас люди не хотят вдолгую вписываться в волонтерские истории, особенно молодые. Лет 20 назад было больше людей, которые говорили себе: «Да, я волонтер и каждую неделю хожу в такое-то учреждение», и это длилось год, два, три, четыре…
Сейчас надо находить баланс, чтобы человека не нагружать огромным чувством ответственности или вины, когда он что-то не может сделать, но в то же время давать ему ощущение нужности. С одной стороны, он должен знать, что если не сможет прийти, все будет ок, а с другой – не думать, что он абсолютно заменим, и что его присутствие не важно. Потому что если так, то в чем ценность именно его участия?
И здесь опять уместна аналогия похода в клуб с друзьями. Если тебя пригласили на день рождения, а ты не придешь, все расстроятся, но праздник все равно состоится.
Любой ли вид волонтерства может дать ощущение радостной встречи?
Мне кажется, если организатор, куратор, лидер конкретной группы – человек заряженный, делает это осмысленно, ему это интересно, то к нему придут люди, и они почувствуют в этой встрече ценность для себя. И неважно, к бездомным он ходит, в ботаническом саду за деревьями ухаживает или храмы восстанавливает.
Так в чем же тогда проблема? Почему НКО бывает сложно найти волонтеров?
Все-таки одной этой личной вовлеченности лидера недостаточно. Часто отсутствие волонтеров связано с тем, что поле волонтерской деятельности не оформленное. Есть много задач, в решении которых нужна помощь, и человека могут сегодня попросить столы таскать, а завтра в больницу ехать… У потенциального волонтера может сложиться ощущение, что надо просто прийти и умереть ради какой-то благородной идеи.
Правильное ощущение у него будет, когда говорят: «Вот структура нашей деятельности, вот кирпичик – такие-то задачи, вот кирпичик – такая работа. Ты можешь взять этот или тот кирпичик, в зависимости от твоих интересов и возможностей, и это будет иметь вот такое значение для общего дела». У волонтерской деятельности должны быть четкие организационные контуры. Волонтер понимает, что у него есть два часа в две недели и в них он готов заняться тем, что сам считает полезным. Координатор делает так, чтобы это желание совпало с потребностями организации и ее благополучателей.
Недостаток структурированности касается не только привлечения волонтеров, но и в целом деятельности НКО. В Школе общественного действия мы помогаем с этим разобраться. Ищем способы, как из большого массива душевных порывов, чувств, эмоций, удачного и неудачного опыта, болей, успехов сделать систему последовательной деятельности, которой можно заниматься долгие годы.
Чувства или стратегия?
С одной стороны, нужно гореть своим делом, а с другой – все должно быть четко структурировано. Как это совместить?
Должен ли гореть профессиональный организатор волонтерской практики? Вот тут вопрос. Да и вообще под метафорой горения я не готов подписаться. Кто горит, тот быстро сгорает. Да, должно быть желание, понимание, готовность, драйв. Драйв, безусловно, нужен. Но в жизни бывают разные моменты и состояния: иногда ничего не хочется, а идешь и делаешь, потому что понимаешь, что это должно быть сделано. Тут уже не горение, а чувство долга что ли?
Мне кажется, все самые хорошие, успешные проекты рождаются на стыке душевного стремления и выстроенной системы. Люди заряженные, готовые много делать, в какой-то момент чувствуют, что драйв пропадает. И вот тут подпоркой становятся профессионализм, организационная зрелость и так далее.
У нас на ШОДе была семья, в которой ребенок умер от онкологии, а сейчас они создали фонд. С одной стороны, есть их реальная боль. С другой – необходимость привлекать спонсоров, получать гранты, выстраивать стратегию. И вот тут сходятся, как у Пушкина, «волна и камень, лед и пламень» – боль и структура, душевный порыв и стратегическое планирование. В этой парадоксальности что-то настоящее и получается.
Фото: schantalao / Freepik.com
Как волонтерам справляться с выгоранием?
Очень важно разговаривать друг с другом про свой опыт, делиться чувствами и мыслями, переживаниями и сомнениями.
Социальное волонтерство – это очень радикальный опыт. Он действительно человеку бросает вызов. Ты приходишь туда, где умирают или болеют люди, или где они живут в ситуации отрезанности от обычного общества. Этот опыт надо в себя как-то упаковывать, как-то его осмыслять, соотносить с тем, что происходит в твоей жизни. И важно его проговаривать, выражать, обсуждать в беседах с другими волонтерами, с куратором твоей волонтерской практики, если нужно – с психологом.
Мне кажется, профилактика выгорания – это общение и открытость. А со стороны кураторов – внимательное отношение к волонтерам. И, конечно, волонтер должен заниматься тем, что ему действительно нравится, интересно, воодушевляет.
Поход к тяжелобольным людям или поездка в ПНИ далеко не каждого воодушевит. Особенно, если учитывать, сколько сейчас у людей своих проблем и переживаний. Или тут работает подход: когда человеку плохо, надо пойти и кому-то помочь – станет легче?
Я считаю скорее вредной мысль, будто, когда плохо, надо идти волонтерить, чтобы увидеть тех, кому еще хуже. Это может вогнать в чувство вины: «Вон люди как страдают, а я тут ною со своей депрессией». Но депрессия от этого не проходит! Не надо идти волонтерить, если человек чувствует, что это ему тяжело. Если у него, например, депрессия, куда ему еще идти в хоспис?
Тогда вопрос, стоит ли вообще людей призывать идти волонтерить?
Мы сейчас говорим о социальном волонтерстве, то есть той сфере, где часто приходится сталкиваться с человеческой бедой. Но есть и другие виды – событийное, культурное, экологическое и так далее. Совершенно не обязательно, что волонтерство – это какая-то жесть.
Более того, я бы шире смотрел. Думаю, надо вовлекать не конкретно в волонтерство, а в целом в разные практики горизонтальных связей, взаимной помощи, взаимного видения и разговора. Волонтерство – это только одна из граней этого процесса. А социальное волонтерство – часто уже работа с последствиями разорванных социальных связей. Из-за того что связи нарушены, кто-то становится бездомным, кто-то – одиноким стариком в доме престарелых или жителем ПНИ.
Фото: jcomp / Freepik.com
Надо, чтобы люди просто видели друг друга, были готовы поддерживать, в том числе своих близких, тех, кто рядом, были готовы доверять друг другу. Это история про социальную ткань доверия, взаимной ответственности, взаимного внимания, бережного отношения друг у другу.
Включение в эти процессы может происходить совершенно естественно. Вот мы сейчас с моей группой «Аэротеатр» ездили на гастроли и, так как это было по дороге, полным составом сыграли концерт в ПНИ. Для музыкантов это по большому счету был первый такой опыт. Мне кажется, они отнеслись к этому опыту очень трепетно и осознанно. И думаю, им неважно, называется это волонтерством или нет.
«Волонтерство» – это лишь слово, которое можно использовать как инструмент для запуска каких-то процессов, но если это слово не нужно, то можно его и не употреблять.
Очень большая часть социальной жизни не укладывается в такие понятия, как волонтерство или проект. И не нужно пытаться впихнуть ее в эти жесткие понятийные рамки. А еще – чем бы мы ни занимались, важно оставаться самими собой, а не просто быть волонтером или куратором какой-то деятельности. Благотворительность должна быть с человеческим лицом, а не с лицом неких безликих менеджеров, ведь она создается реальными людьми со своими судьбами, биографиями, характерами.
Очень важно сохранять способность чувствовать ткань жизни. При этом, если мы хотим, чтобы проект работал вдолгую и хорошо, нужны компетенции и системность. Гармонично сочетать живое ощущение и профессионализм – это уже мастерство… Его и хочется всем нам пожелать.
Этот материал — часть проекта «От первого лица: социальное волонтерство москвичей», который АСИ реализует при поддержке Департамента труда и социальной защиты населения города Москвы. Другие новости и статьи о московских социальных волонтерах — по ссылке.
