«Ребенок воспринимает одиночество как смерть». Мария Саморукова, «Дорога жизни»

«Я любила все, что связано с
 вниманием»

Мария, давайте начнем с детства.
 Расскажите, пожалуйста, о ваших отношениях с родителями. 

Мама меня растила одна.
 Отец ушел от нас, когда мне было два месяца,
 и мама справлялась, как могла. Я считаю, что она сделала все, что было в ее силах.
 Она отлично справлялась.

Да и сама я была не то чтобы проблемным ребенком: была покладистой,
 у меня всегда был порядок, мама никогда не делала со мной уроки,
 я была очень самостоятельной, с синдромом отличницы.
 Это не значит, что получала, конечно, одни пятерки.
 Но всегда старалась быть хорошей девочкой.


А чем вы увлекались?

Я любила все, что связано с 
вниманием, его мне всегда не хватало.

Любила петь, рисовать, танцевать. Мне все это очень нравилось, но больше всего нравилось, когда меня хвалили и говорили, какая молодец. Для меня это было действительно важно. 

То есть боязни сцены у вас нет? 

Нет, вы знаете, сцены я всегда боялась. Просто желание чего-то добиться было сильнее этого страха. Последний раз я пела на сцене, когда училась в универе. Меня заявили на конкурс «Алые паруса». Я жутко нервничала
 и била себя по щекам. 

Но все равно хотели стать певицей? 

Да, это было моим четким намерением, несмотря на то, что мама была не в восторге. Я пробовалась в театральные, пробовалась в Норд-Ост. Еще до того, как там все случилось, естественно. Меня не взяли. Сказали, что им нужен чистый голос, а у меня — эстрадный. 

Поступила в итоге в академию МГИИТ на факультет туризма и гостиничного дела, но даже там пошла в кружок по пению. У нас была замечательная женщина-преподаватель,
 она очень хорошо поставила мне голос.


Двигаться куда-то дальше из этого
 университета я не могла, потому что была привязана к оплате. А он к тому же был довольно недорогой. Я понимала, что мама не сможет платить больше денег. 

После выпуска пошли работать по специальности? 

Да, в итоге ушла в ресторанный бизнес. После выпуска подумала, что это 
прикольно, потому что ты общаешься с людьми. А общаться с людьми я любила. Всегда и до сих пор.


Пошла сразу в 17 лет работать по специальности. Устроилась в «Шоколадницу». Это мое первое место работы было.


Мама была довольна?


Я к тому времени уже съехала, приезжала домой набегами, максимально сепарировалась. Но да, мама была спокойна, что у меня есть, что поесть.


«Веселилась не потому, что было весело»

Как вы проводили время вне учебы? У вас была веселая молодость?


Конечно.
 Но она была такая пограничная, я бы сказала.


У меня максимально тяжело проходил подростковый возраст. 
И юношество тоже было для меня очень тяжелым периодом, было много депрессивных эпизодов.
 И в целом я была на пути к самоуничтожению.
 То есть я веселилась не потому, что мне было весело. 

Сейчас, как взрослый человек, понимаю, что если бы я еще лет в 14 обратилась к психологу,
 то не наделала бы кучу ошибок, которых можно было избежать.


По поводу психолога, к сожалению, это зависело не от вас. 

Да, конечно.
 Я тогда и не знала, что есть психологи.
 Откуда бы мы о них узнали, кроме как от мамы.
 Но тогда это не было 
так распространено, как сейчас. 
И, конечно, помощи тогда 
было меньше.


Я посмотрела ваши ранние фотографии. У вас там и байки, и косухи.
 Вы прямо рокер!

Кем я только не была, но да, и такой период в жизни тоже был.
 Я застала вот эти 2007-2008 годы.
Была чуть ли не главным представителем субкультур. 

А как мама к этому относилась?


Конечно, ей все это не нравилось.
 Но она, кстати говоря, не наседала, просто всегда мне напоминала, что пить, курить и употреблять наркотики — это плохо, ребенка в подоле принести — тоже плохо.
 Плохо, но если что, мы разберемся. Как-то так.


То есть в любом случае она была на вашей стороне.


Да, насколько могла. По крайней мере она правда очень старалась.


«Приводи ее в гости, хоть помоется ребенок»

В одном из интервью вы говорили, что в вашем окружении было много неблагополучных семей. Это как-то связано с обеспокоенностью мамы касательно вашей жизни?

Вполне возможно. Расскажу с самого начала. Мама меня поехала рожать из Москвы в
 Казахстан. Первые три месяца я там и прожила, соответственно. 
А потом мама вместе со мной вернулась домой, в Москву.


И вот всю жизнь я живу здесь. В детстве, конечно, видела разные семьи. Мне кажется, просто тогда время было такое.
 Сейчас общий уровень благополучия у нас вырос.
 А раньше все справлялись, как могли.

Тогда-то для меня стало понятно,
 что я должна кому-то помогать. Однажды я познакомилась с очень хорошей новенькой девочкой, которая пришла к нам в класс. Звали ее Света.
 И как-то раз мы с ней шли из школы, 
и она мне сказала, что живет
 с мамой в подъезде. Спят в подъезде 
на матрасе.
 Конечно,
 я в ужасе была, сказала об этом маме, она тоже ужаснулась. Говорит: «Если хочешь, приведи ее в гости, хоть помоется ребенок, поест». И я Свете об этом сказала.


В этот же вечер 
пришла ее мама, привела Свету и вручила ее нам вместе с пачкой макарон. Сказала, что заберет ее, как сможет, и все. 

Света у меня прожила
 недели две. Мы спали на одной кровати, ели вместе, в школу ходили,
 уроки делали. Это было в начальной школе.

Представляю шок вашей мамы.


Да, а что делать?
 Я часто притаскивала котят с улицы. Поэтому, увидев Свету, она подумала: «Ну ладно…». 

А что с котятами? 
Мама и их принимала?


Запомнили ли вы еще кого-нибудь кроме Светы? 

О, да. История со Светой произошла в пятом классе. А уже в седьмом классе меня отправили в санаторий, что-то у меня тогда с сердцем было. Там были дети из детских домов. Видела я их впервые, но мы быстро подружились. 

Одного из них звали Миша. Сейчас не знаю, конечно, как он, но хотелось бы найти его.
 Я не помню его фамилию. 

В общем, мы с ним очень долго дружили. После санатория постоянно созванивались. Он из детского дома сбегал, чтобы приехать ко мне в гости. 
Мы кушали, мультики смотрели. Хорошее было время. 

Еще чуть позже произошла встреча с двумя странными (так мне тогда показалось) девочками. Они вдруг появились у нас на площадке, и мы стали вместе гулять. Они были такими прикольными и веселыми. Оказалось, что они живут в подвале в доме напротив.
 Мама пьющая, жить негде, вот и жили втроем в подвале обычной пятиэтажки.
 Они тоже ко мне ходили носки стирать.


Мама всех принимала?


Нет, вот о них мама уже не знала. Я приводила их, когда она была на работе. Если бы я еще про двух девочек сказала, мама, наверное, с ума сошла бы.

Вы до этого в разговоре упомянули мужа. Его вы тоже встретили на одной из сходок? 

Нет, мужа я нашла как раз в ресторанном бизнесе. Я тогда занималась обучением персонала в одном из заведений.
 И у меня был коллега, с которым мы до сих пор дружим, — Олег. А мой муж был (и остается) его лучшим другом и одноклассником. 

И вот, значит, мой будущий муж стал ко мне ходить в ресторан, старался угадывать мои смены. Честно говоря, я бы вообще не
 посмотрела на него никогда в жизни. Совсем не мой типаж. Я его и не замечала в общем-то, когда он приходил.

А однажды на одном из кофейных чемпионатов проходит мимо меня лысый, в кожаной косухе, весь такой брутальный, задевает плечом и говорит: «Тебе привет от Олега». 

Я очень испугалась, подумала, 
господи, какому такому Олегу я сделала какое-то зло? При этом единственный Олег, которого я знаю, — это мой коллега. Я ему звоню, говорю, скажи, что это твой друг! Он говорит, мол, да-да, все нормально,
 просто ты ему нравишься. Я подумала: «Боже мой».

А потом он стал ко мне все чаще 
ходить, и как-то так получилось, что мы стали с ним переписываться.

Все как завещали классики: «Он был лучшим другом моего знакомого».

Муж всегда меня поддерживал и поддерживает. В самом начале моего пути в этой сфере единственное, что его беспокоило, чтобы я себя не травмировала. Он знает, насколько я могу принимать близко к сердцу те или иные вещи. 

«Чем я помогаю своим страданием?»

Почему вам хотелось этим заниматься? Это след, оставленный Светой, Мишей и другими детьми? 

Я просто осознала, что все живут по-разному, и кто-то живет гораздо хуже, чем другие. Увидев однажды, что людям страшно и больно,
 что они не чувствуют себя в безопасности, отделаться от этого невозможно, если ты эмпатичный человек, каковым я всю жизнь и являюсь. Ты просто это не можешь остановить в себе.


Сейчас уже, как взрослый человек, который проходит
 бесконечно весь этот стресс на работе, я «установила» себе фильтр. Раньше его не было, поэтому в любую проблему вписывалась всегда без эмоций.


Как вам кажется, эмпатия — это хорошее качество или скорее нет?
 Насколько я знаю, психологи сходятся во мнении, что эмпатами не рождаются, а становятся.


Вы правильно про эмпатию сказали. Это действительно люди, которым приходится в детстве угадывать чувства своих близких. Эмпатия помогает ребенку «выжить» в определенных условиях, в которых он растет.


В общем и целом это хорошее качество, если ты умеешь его контролировать:
 не растрачиваешь себя, не убиваешься, не истеришь, когда настолько хочется как-то помочь, но ничего не получается.

А контролировать свою эмпатию важно, потому что избавиться от нее невозможно. 
Зато она помогает в любых коммуникациях: я очень быстро и легко 
нахожу точки соприкосновения с людьми, даже если наше общение началось с негативной ноты, всегда знаю, почему люди ведут себя тем или иным образом, могу урегулировать любой конфликт, потому что хорошо понимаю обоих участников.

Я, собственно, поэтому пошла учиться на психолога.
 Хороший специалист должен уметь чувствовать людей, а не просто 
слышать и слушать. 

Когда вы пошли учиться на психолога?

После 2020 года, когда вышла из декрета, в какой-то момент уволилась из ресторанного бизнеса и пришла работать координатором в фонд «Дорога жизни».

Мне было не просто в начале пути. 
Задала сама себе вопрос: «А зачем я сюда пришла,
 если я просто страдаю? Я чем-то помогаю своим страданием?». Ответ, думаю, вам понятен. 

И тогда я пошла в терапию и выяснила, 
какие травмы поспособствовали определенным событиям в моей жизни. Научилась регулировать себя и не растрачиваться. 

А потом мой психолог сказала, что мне подойдет такая работа. И я поняла, что оно и правда мне надо. Уже на тот момент очень многие нянечки обращались ко мне с вопросами по детям, на которые я не могла ответить. И переадресовывать их специалисту получалось не всегда: это долго и энергозатратно. 

Поэтому теперь я способна регулировать некоторые моменты сама при необходимости.


А какой вид терапии вы практикуете? 

Я закончила обучение как когнитивно-поведенческий терапевт. Планирую учиться долго,
 потому что мне это все очень интересно. 
Сейчас, например, изучаю другое направление — кризисную психологию. Дальше, скорее всего, возьмусь за групповую.  

Синдром отличницы в действии!

Конечно, конечно!
 Я это осознаю, но проблемой это становится только тогда, когда ты видишь в
этом проблему. А пока что — одни только плюсы!


«Желание быть мамой основано на травмах»

Мария, а расскажите, как полученные знания помогают в работе с детьми? 

Сейчас (в зависимости от ситуации, конечно), спокойно говорю: «Твоя мама пока что очень занята и не может за тобой ухаживать. Она попросила нас приглядеть за тобой. Но мама любит тебя, безусловно». 

И важно понимать: даже если ребенка привезли с побоями, мы обязаны это сказать. Базовая любовь необходима всем детям. Она нужна не только для их самооценки, а вообще для всего. Для их будущего. 


А как разговаривать с детьми, у которых погибли родители?


Тут сложно. Нянечек не допускают к таким разговорам.
 Это очень важно. Занимается этим обычно больничный психолог. 
Потому что все должно пройти четко, гладко и недвусмысленно для ребенка.
 Няня должна быть просто рядом: держать ребеночка в этот момент за ручку,
 утешать, подбадривать и после ухода врача продолжать ему говорить,
что родители всегда будут рядом, что он не один.

Психолог от фонда не может проводить такие разговоры? 


Ну, вы же понимаете, что дети, за которыми мы ухаживаем,
 по документам — не наши. На нас нельзя возложить никакие обязательства,
 мы просто не имеем на это права, поэтому, конечно,
 если что-то случается, больница обязана вызвать специалистов.
 Мы, конечно, всегда готовы, если нужно. У нас есть психологи, но юридически мы не можем такие вещи делать.

Наша задача — следить за тем, как нянечки общаются с детьми, что они им говорят,
 объяснять им, какую часть информации детям сказать можно как есть, какую вообще нельзя, а какую преподносить в виде полуправды.

А как вообще больницы идут на контакт?


По-разному, к сожалению.
 У нас есть больницы, которые сами на нас целенаправленно вышли.
 А есть, конечно, больницы, которым приходится писать,
 звонить, напоминать.


Вот у меня сейчас есть две такие больницы, с которыми
 я пытаюсь построить взаимоотношения уже очень долго, но они не хотят пускать фонд, несмотря на то, что 
мы все равно в этих больницах лежим, просто по доверенностям. Они просто не хотят с нами подписывать договор, но причину никто не может назвать.


Хотя ладно, вру: один раз они ответили официальным письмом, что у них нет такой категории детей.
 В ответ мы написали, что вообще-то мы лежали в вашей больнице с такой категорией детей на протяжении N-лет. 
И все, на этом наше взаимодействие опять прекратилось.


Давайте для читателей проясним, что значит «мы лежим в больнице». 

Происходит это так: детский дом обращается к нам за помощью, то есть за сопровождением няни. Мы «выделяем» няню, детский дом оформляет на нее доверенность, и она ложится в больницу с ребенком. Поэтому «мы ложимся». И поэтому мы знаем, кто в каких больницах у нас наблюдался. 

Вы всегда любили детей?

Не могу точно сказать. Меня 
постоянно оставляли с младшими соседскими 
детьми.
 И это не могло мне нравиться, потому что я же хотела жить
 свою жизнь, как и любой подрастающий ребенок. 

Когда стала взрослеть, начала замечать мамочек с колясками. Мне тогда казалось, что это очень обременительно и вообще не моя тема.
 Я хотела строить карьеру, хотела чего-то добиться.
 Синдром отличницы толкал меня вперед,
 и я точно не планировала «заземляться» с детьми на плечах.


А где-то после 21 года у меня возникла навязчивая идея,
 как будто голос в голове этого требовал.
 Не знаю, как это объяснить. Просто ни с того ни с сего почувствовала, что мне это надо.
 Я должна родить ребенка каким угодно способом.

Это было еще до терапии, естественно. Потом уже я поняла, что мое материнство, мое желание быть мамой 
основано на травмах.
 Моей целью было залечить себя через любовь к детям.
 Сейчас все, конечно, иначе, я очень люблю своих детей.

«Про маму спрашивают все, кто умеет говорить»

У вас было трое детей, когда вы стали волонтером «Дороги жизни». Это и без того тяжелый труд, но вы решили помогать еще и другим детям. 

Да, я тогда как раз родила третьего ребенка и была в декрете. Просто наткнулась на пост в соцсетях, что фонду нужны подгузники в одну из больниц. Оказалось, что она находится через дорогу от моего дома. Я просто взяла пачку подгузников и отнесла.
 Подумала: «В смысле, я живу рядом,
 и не могу ничего сделать?
 Ну это же неправда».

Я прекрасно понимала: я в декрете, у меня третий ребенок родился, денег нет.
 Но все равно отнесла эти подгузники, так как знала, что не уснула бы спокойно. Но потом я ощутила, что этого мало. Предложила друзьям в соцсетях тоже поучаствовать.
 И люди реально откликнулись. Мы собрали еще больше памперсов и снова отнесли.
 Так я делала каждые две недели, по-моему.
 В итоге няня взяла у меня номер и, как потом оказалось, передала руководителю программы.

Она мне позвонила и предложила познакомиться. Спросила, почему хожу тайком. Я сказала, что все нормально, мне так комфортно. Она сказала, так нельзя, надо встретиться. А когда встретились, стали работать в паре и после долгого волонтерства мне предложили стать координатором. 

Как вы на это отреагировали? 

Согласилась, конечно! Во время декрета мне это было удобно. 

А что сказал муж? 

Он меня поддерживал, но, конечно, думал, что это все только на время декрета. А потом я вернусь на свою «нормальную» работу с нормальным графиком и нормальной зарплатой.
 А фонд — это же сложно и непонятно.
 Но когда моему младшему сыну исполнилось полтора года, я приехала в ресторан и написала заявление на увольнение. Сказала, что не вернусь. 

Это далось не всем легко. Моим родственникам особенно. Друзья сказали: «Ты чего, Маша? Зачем ты этой ерундой занимаешься? Ты денег там нормально не 
заработаешь. Какой там карьерный рост? Зачем тебе все это надо? 
У тебя такие замечательные дети. А ты выбираешь других». 

А на самом деле единственное, что я выбираю, — это помогать. И вообще чужих детей не бывает. 

Изменилось ли отношение близких к вашей работе в фонде, когда вы стали руководителем направления «Брошенные дети в больнице»?

Официально руководителем направления я стала в начале этого года. 
Мама теперь не так сильно переживает, даже гордится. Теперь все меня понимают и поддерживают. 

Насколько сильно изменились ваши обязанности с новой должностью?

Не сильно. 
Все то же самое, только чуть больше
 ответственности.
 Раньше, когда у меня был руководитель, по каждой проблеме я звонила ей, потому что она должна 
быть в курсе. А теперь сама себе говорю: «Так, ну ладно, давай вот так сделаем».


В последнее время термин «госпитализм» стал чаще использоваться. Расскажите, что это такое 
и почему дети не должны лежать одни в больнице?

Ребенок, который долгое время лежит один в палате, замораживается. На лицо психические последствия: задержка развития, депривация и так далее. 
Когда он вернется к себе домой или попадет в приемную семью, его очень долго
 придется отогревать.


Для ребенка одиночество подобно смерти.
 Для него все останавливается. Он даже перестает расти.
 И этого нельзя допустить. Мы стараемся сделать все возможное, чтобы дети через такое не проходили.


Скажите, Мария, все дети про маму спрашивают?


Все, кто умеет говорить.
 Только один раз у нас было такое, когда пятилетний мальчик сказал, что не хочет домой.
 Вот настолько ему было плохо дома. А с няней спокойно, хорошо.


Обычно дети гораздо позже понимают,
 что неблагополучная семья — не самое безопасное место. А он сразу же, на контрасте, видимо, когда поступил к нам, заявил, что не вернется. С малознакомой няней ему было комфортнее. 

К слову, об этом: начинают ли дети видеть в няне какую-то новую маму?


Да, бывает, конечно. Если так происходит, нянечка 
должна немного «притормозить» ребенка.
 То есть, если ребенок называет няню «мама», она должна сказать:
 «Нет, не мама, я няня, мама там-то и там-то». 

Дети быстро формируют привязанности, особенно те, для кого няня — первая женщина, с которой выстраиваются доверительные отношения. И все же потакать им в этом нельзя. 

Какой самый трогательный случай вы запомнили 
на работе?


На самом деле таких случаев очень много, но, наверное, могу выделить самый прикольный, 
от которого до сих пор еще бегут мурашки. 
Это уже клише, конечно, но у нас был мальчик, которого мама новорожденным оставила в мусорном мешке
 на детской площадке.


С тех пор дедушка регулярно присылает нам фотоотчеты, чтобы мы могли наблюдать за тем, как он растет. Дедушка покупает ему костюмчики, водит в садик, устраивает фотосессии. И с бабочкой есть фотка, и в полях каких-то, и на мотоцикле.
 Короче, прекрасную жизнь живет ребенок.
 Это очень круто.
 И очень круто, когда ты видишь результат своей работы.


К слову, про матерей и мусорные мешки. Вы, как человек, который обучается на психолога, скажите, существует ли материнский инстинкт? 

Ученые говорят одно, а жизнь может показать другое. Тут вопрос не в материнском инстинкте, а в химии, в головном мозге.
 Если происходит сбой, мама не испытает этот пресловутый материнский инстинкт
 по отношению к своему ребенку. 
Нельзя сказать, что это нормально, но да, так бывает.


Многие думают, что у них родится пупсик, который будет только смотреть и улыбаться. А рождается супербеспокойный ребенок, который бесконечно плачет. Либо ребенок с патологиями рождается. И все. Не сошлась картинка. Женщина не может принять своего ребенка. 

Если женщина разумная, она обратится к специалистам, 
которые ей помогут. Но некоторые выбирают мусорный мешок. 

Как вы думаете, чему вас научила ваша работа?


Стрессоустойчивости.
 Раньше я думала, что я достаточно стрессоустойчивый человек. До тех пор, пока не окунулась в работу фонда. Сейчас, спустя почти пять лет, если происходит какая-то внештатная ситуация, реагирую просто: «Хорошо, что мы можем с этим сделать?». Без эмоций и истерик. Но этот навык дался мне тяжело. 

Вы когда-нибудь думали уволиться из фонда? 

В какой-то момент эта работа стала смыслом. Я не очень представляю себе,
 что уйду из «Дороги жизни». Конечно, я это не исключаю, к тому же должна же я буду когда-нибудь пойти дальше…
 Может быть, уйду полноценно работать психологом. Но не уверена, что фонд когда-то сможет выйти из меня.


А как вам кажется, на вашей должности всем под силу было бы работать?

Каждый мог бы подумать о том, чтобы помогать людям. Если у этих людей это вызывает какие-то хорошие эмоции, и они понимают, 
зачем это делать, то тогда можно попробовать себя в роли именно сотрудника НКО. Но нужно 
понимать, что излишняя эмоциональность навредит работе. Нужно все очень
 хорошо взвесить. 

Нет ли ощущения, что в НКО как раз-таки идут 
преимущественно люди суперэмоциональные? 

Да, наверное, так и есть.
 Но, сталкиваясь с реальностью, приходится 
подавлять эту эмоциональность. 
Фильтр нужен обязательно.


Случалось ли такое, что вы чувствовали, что выгораете?

Было, конечно.
 Было, когда я сделала все, что могла, но не смогла помочь ребенку.
 В первый раз в своей жизни.
 Я не могу подробно рассказать историю.
 Была очень тяжелая ситуация, и мне хотелось просто кричать.
 Вот просто выйти на улицу и орать от бессилия,
 потому что я ничего больше сделать не могу.
 А в итоге этот ребенок все равно вернулся в эту ужасную семью.


И вот это меня, конечно, очень подкосило, 
потому что, вроде бы делаешь кучу всего, да?
 Все 500% выдаешь.
 Позвонила всем, кому могла, собрала всю нужную информацию,
 подключила разные органы, запустила процесс.
 А все равно ничего не вышло.
 Это просто внутри уничтожает максимально. 
Я несколько недель в каком-то депрессивном состоянии находилась,
 потом долго пыталась себя из этого состояния вытащить.


Вы это восприняли как личный проигрыш?


Не могу сказать, что личный проигрыш, наверное,
 мне было просто тяжело смириться, что я не всесильна.
 Вот эта вот доля фанатизма во мне, безусловно, есть.
 Я привыкла доводить
 дело до конца.
 И если я действительно хочу что-то сделать, всегда
 это сделаю хорошо чего бы мне это ни стоило. Здоровье положу, но сделаю.


«Чтобы нас не было»

Что вы любите больше всего в своей деятельности?


Мое самое любимое и очень редкое, что получается получить от работы,
 это результаты и итоги. Увидеть их за этой ширмой многозадачности
 сложно.
 И очень бодрит, наполняет энергией, когда я присутствую 
при каких-то значимых и хороших событиях.
 Например, когда к нам приходит приемная семья, и мы видим, что ребенок счастлив. Думаешь: «Все, мы довели
 дело до конца».
Просто это бывает очень редко, к сожалению.


Все результаты такой работы, наверное, скорее долгосрочные?

Да-да,
 иногда терпения просто не хватает.
 Очень сложно отдавать детей и не знать, что дальше.
Душа-то всегда за них болит. 
По-другому не получится. Мы же все привязаны.
 Не только дети к нам, но и мы к детям.
 Не факт, что семья захочет общаться дальше.


Мы же хотим все и сразу.
 Чтобы и видно сразу, и потрогать можно. Но у нас все-таки отсроченный результат, к сожалению. 
Мы не можем сейчас на 100% оценить, что с этим
 ребенком, с которым провела няня полгода, будет все хорошо. 
Мы не знаем, каким человеком он вырастет.
 Мы просто верим и надеемся, что все, что мы сделали,
 станет для него большим подспорьем в будущем.

Мы дали ему любовь, объяснили, что такого хорошо, а что — плохо, вложили в него всю душу.
 Но в дальнейшем мы не узнаем о нем, возможно, никогда.
 То есть тут все держится только на нашей вере, что все будет хорошо.
 По крайней мере то, как было плохо, уже не будет точно.


Как бы вы оценили роль фонда в повышении качества жизни детей и в целом детского благополучия?


В нашу программу может попасть абсолютно любой ребенок. Родители ехали на машине, авария, родители погибли. Ребенок куда едет?
 Он едет к нам.
 И мы единственный фонд, который системно по всей Москве и Московской области занимается поддержкой именно таких детей.


Да и люди, — я вижу это по своему окружению, — становятся
 более внимательными, расширяют свой кругозор, начинают понимать, 
что дети чужими не бывают.
 И я очень рада, когда ко мне обращаются мои
 знакомые и говорят: «Маша, мне кажется, у меня соседи 
ребенка бьют».
 Они же вполне могли бы не реагировать на это, сказав, что это не моя проблема. Но люди включаются, начинают искать пути, как помочь этому ребенку. 

И чем больше мы рассказываем о своей деятельности, тем больше людей, когда придет время, привлекут внимание к проблеме, а не сделают вид, что это их не касается.

Какой результат вашей деятельности вы хотели бы видеть?


Скажу глобально.
 Мы очень хотим,
 чтобы нас не было. Чтобы в нас не нуждались.  

Чтобы детей не бросали. Чтобы они не
 попадали в больницы. Чтобы мама не пила, а папа не 
бил. Чтобы уровень жизни был выше. Чтобы люди друг о 
друге заботились. 

Тогда в нас не будет нужды. Дети будут
 дома — счастливы, накормлены и в безопасности.


Да, понятно, что это иллюзорно, утопия. 
Но это не мешает нам об этом мечтать.

Интервью с Марией Саморуковой – часть серии «НКО-профи», созданной Агентством социальной информации и Благотворительным фондом Владимира Потанина в 2017 году. «НКО-профи» – это цикл бесед с профессионалами некоммерческой сферы об их карьере в гражданском секторе. Материал подготовлен при поддержке Фонда Потанина.