«Человечность и бережное отношение никому еще не помешали». Ирина Фесенко, «Святое Белогорье против детского рака»

Ирина, если посмотреть ваш профиль в «ВКонтакте», кажется, будто вся ваша жизнь так или иначе связана со «Святым Белогорьем против детского рака» и проектом «Добромаркет Черешня». Благотворительность всегда была в вашей жизни?

Не скажу, что так было всегда. Я погрузилась в тему благотворительности несколько лет назад, когда пришла работать в общественную организацию «Святое Белогорье против детского рака». Даже чуть раньше: сначала я просто была волонтером.

Давно, еще до этой истории, была совершенно другая размеренная жизнь. Я жила на севере России много лет, работала в нашей алмазной столице (так называют город Мирный в Якутии, который известен своими богатыми запасами алмазов. – Прим. АСИ).

А кем именно вы работали, если не секрет?

Я работала техником электросвязи на телефонной станции в организации, которая связана с добычей алмазов. Потом, когда мы с семьей переехали в Белгород, стала работать в магазинах косметики, работала с парфюмерией, кремами… Всегда тянуло к красоте.

Хобби у вас тоже связаны с такой «красивой» сферой?

На хобби, честно говоря, сейчас остается очень мало времени. Не могу сказать, что у меня есть какое-то определенное хобби. Цветами не занимаюсь. Крестиком не вышиваю. 

Я до сих пор помню первого ребенка, которому решила помочь

Между Мирным и Белгородом – почти пять тысяч километров… Почему вы с семьей решились на такой дальний переезд?

В тот момент нашей старшей дочке нужно было идти в первый класс. Мы посидели, подумали с мужем и решили: «Хватит нам уже тут мерзнуть, надо переезжать».

А выбор пал на Белгород, потому что я сама отсюда родом. Поэтому решили, что поедем в родное место.

Как я понимаю, уже переехав в Белгород, вы узнали про онкодиагноз у одной из дочерей, что и связало вас со «Святым Белогорьем против детского рака». Расскажите, пожалуйста, что случилось?

Началось, как и всегда в таких случаях, с болезни ребенка. Очень долго не могли поставить диагноз, мы долго ходили по врачам. В результате в больнице все-таки выявили онкодиагноз. Когда проходили лечение, мы не обращались в фонд, а справлялись своими силами. 

В то время сотрудники фонда не часто приходили в отделения больниц, где проходят лечение дети, поэтому я не особо сталкивалась с этой стороной жизни. Но знала, что есть такой фонд, они нам даже предложили помощь. К счастью, у нас была возможность ездить в Москву и проходить лечение своими силами.

Лечение было долгим, около года. А когда мы вернулись в Белгород, то дочери нужно было продолжать принимать таблетки. Примерно в то время девочки из «Святого Белогорья против детского рака» начали приглашать нас на разные мастер-классы. 

Были занятия по рисованию, по фото… Дочка сама выбирала, куда пойти, и мы время от времени заглядывали туда. Помню, что уже в тот момент мне очень понравилась атмосфера: такая добрая, уютная. Тебя и чаем напоят, и поговорят с тобой, и поддержат.

А в какой момент вы решили, что хотите помогать организации?

Даже не скажу, что был какой-то переломный момент, после которого я решила помогать. Это было словно само собой: когда мы вернулись после лечения, я по своей инициативе начала материально иногда помогать. То подгузники купим и привезем, то еще что-нибудь.

Но зато я до сих пор помню первого ребенка, которому решила помочь. Это был мальчик, и я помню, как мы со старшей дочкой ходили в магазин, покупали ему ползунки и распашонки. Его семья оказалась в трудной жизненной ситуации, еще и диагноз добавился сверху.

А еще получилось так, что в тот момент жизни я не работала. Еще когда мы были на лечении с дочерью, я была беременна и ждала ребенка. Потом мы вернулись, я родила, все было хорошо. И в момент, когда младшего ребенка нужно было отдавать в садик, я поняла: мне надоело сидеть дома.

Решила просто прийти в организацию и спросить: вдруг у них есть должность? Я пришла к Евгении Владимировне (Евгения Кондратюк, руководитель МОО «Святое Белогорье против детского рака». – Прим. АСИ) и спросила, нет ли работы для меня? 

«Жень, можно мне остаться здесь?»

Вас сразу пригласили руководить проектом «Добромаркет Черешня»?

Все было сложнее. Евгения Владимировна сказала, что скоро организация планирует открывать физкультурный зал «Илья Муромец». Она мне сказала: «Ты подожди немного, мы скоро откроемся и пойдешь туда работать администратором». Я согласилась, прошло время, но открытие зала перенесли. И тогда меня позвали просто в организацию помогать в разных делах.

Постепенно я стала участвовать почти во всех мероприятиях организации. Времени было очень мало свободного, но мне это нравилось. Например, наша организация навещает детей в онкологическом отделении: и я стала ходить туда вместе с коллегами.

Знаю, что многие люди, когда сложности проходят, стараются отдалиться от фондов – они напоминают им про сложный этап в жизни, о котором хочется быстрее забыть. Вам не было страшно вновь вернуться в больничные стены?

Нет, у меня такого не было. Наоборот, я туда вошла с теплыми воспоминаниями, потому что так или иначе, но это часть твоей жизни. Где-то полгода мы с дочкой лечились в этом отделении, и это не забыть.

Вместе с Натальей Паниной (координатор по работе с детьми и семьями «Святого Белогорья против детского рака». – Прим. АСИ)  я стала ходить к детям и мамам, общаться, разговаривать. Обычно такие посещения происходят два раза в неделю: семьям приносят вещи по запросу, а также организуют для них разные встречи и события.

Я так втянулась, что забыла, что изначально меня позвали на должность администратора в физкультурном зале. И когда ремонт закончился, и Евгения Владимировна сказала, чтобы я готовилась, то я поняла – это не то.

Я понимала, что там буду сидеть просто одна. Пришла к ней и говорю: «Жень, можно мне остаться здесь?». Никто не был против, и так я осталась в команде.

Я отлично помню, как себя ощущала, находясь на ее месте

Получается, вы сами были на месте этих мам, и поняли, что хотите им помогать… Вспоминая лечение дочери, насколько вы тогда ощущали потребность в психологической поддержке?

Это очень нужно. Мне кажется, вообще важно, чтобы в больнице был психолог. Когда мы лежали в отделении и дочка проходила лечение, психолога у нас не было. Он появился в штате позже.

Но мне кажется, и кроме психолога должна быть поддержка. Психолог к тебе отнесется, как специалист. А вот просто по-человечески с тобой может поговорить только человек, который это пережил. Он тебя лучше всех поймет: какие у тебя переживания, о чем ты часто думаешь. 

И приходя, мне всегда хочется маму настроить на нужный лад, потому что я отлично помню, как себя ощущала, находясь на ее месте. Даже если тебе скажут что-то просто ободряющее, ты уже будешь чувствовать себя увереннее. 

Бывают разные тревожные моменты, сомнения. Но ты сам это проходил, и ты понимаешь, как и что лучше сказать. И когда у мамы хотя бы немного меняется настроение после разговора – это уже хорошо.

Насколько тяжело с эмоциональной точки зрения это давалось вам самой?

Мне не было тяжело. Наверное, потому что у меня не было большого перерыва между моментом окончания лечения и моментом, когда пришла работать в организацию. То есть не было этапа «передышки», я все равно продолжала вариться в этой теме.

Хотя у нас в семье все было уже нормально: дочь пошла в школу, лечение закончили. Но я все равно продолжала общаться с мамами, с которыми вместе были в отделении и проходили этот путь. 

Сейчас некоторые из них – это наши подопечные, и я все равно поддерживаю с ними контакт. Но часто уже не просто как мама, а как сотрудник благотворительной организации.

Многие наши сотрудники прошли такой же путь 

Мы много говорим о поддержке в отделении, а как поддерживают мам после лечения? Вы сами ходили с дочкой на мастер-классы: было ли там поддерживающее комьюнити?

Да, и в отличие от отделения больницы, в организации работал психолог. Он работал с мамами, и я сама к нему часто ходила.

Ну, и между собой мы, мамы, тоже общались. Вообще многие наши сотрудники – та же Наталья Панина, с которой я познакомились в первую очередь, – прошли такой же путь. У нее тоже выявили онкодиагноз у дочери, они лечились, а потом она пошла работать в организацию. Мы сейчас с ней и коллеги, и подруги. От нее было очень много поддержки, еще когда я даже не пришла в штат.

Во время разговора вы уже несколько раз упоминали коллег. У вас теплые взаимоотношения в команде?

Да, очень. У нас уже не отделяется работа от личной жизни, все переплетено и связано. Очень много ниточек, которые связывают во всех сферах деятельности. Это не только работа. У нас дети дружат друг с другом, иногда мы вместе собираемся в выходные и куда-то едем. Мы можем вместе поехать на профессиональную конференцию, а можем собраться и вместе блины печь. Вот недавно мы поставили рекорд по выпеканию блинов. 

У нас нет такого: пришел, отработал и ушел, забыв про все. Здесь такого нет.

А как вам удается отделять рабочее от личного?

Мне кажется, я так и не научилась отделять. Например, я всем своим родственникам все время рассказываю, что у нас происходит, где была, с кем общалась. Они в курсе всего – будто сами здесь. Но не могу сказать, что это сильно портит жизнь: если хочется побыть одной, то я все же абстрагируюсь.

«Нам же тоже надо семьи свои кормить»

Кстати, про работу в благотворительности. До этого вы работали в коммерции: были ли у вас какие-то представления о деятельности благотворительной организации?

Не могу сказать, что у меня были какие-то стереотипы или мифы. Я себе представляла, что благотворительный фонд собирает деньги, а потом помогает людям, которые в них нуждаются. Ну так оно и есть в целом: только внутри этого процесса много шагов.

В распространенный миф, что люди в благотворительности не зарабатывают, не верили?

Я когда шла в организацию, то знала, что сотрудники получают зарплату и немножко отличаются от волонтеров. Мы работаем, мы получаем зарплату, все хорошо. Хотя многие нас до сих пор называют волонтерами, но это неправильно. 

И бывает, что некоторые спрашивают удивленно, когда говорю про работу: «А вы еще деньги получаете?» Я всегда отвечаю: «Ну да, нам же тоже надо семьи свои кормить».

Им сказали вырезать листовки: они сидят, вырезают. Им сказали собирать наборы для беговой акции – помогают. Многие уже не представляют, как можно по-другому. Они привыкли, да и деваться некуда (смеется). 

Было что-то, что поначалу давалось непросто?

Я не могу сказать, что были какие-то сложности, связанные именно с работой. До этого я какое-то время провела в декрете, и, мне кажется, сложности у меня были, как у любой мамы, которая возвращается на работу. Сначала не хватало времени на все, но со временем все наладилось.

Твоя задача – не только продавать и отдавать вещи

Сейчас вы – руководитель проекта «Добромаркет Черешня». Звучит, как очень ответственная должность. Как вам кажется, какими компетенциями и качествами должен обладать такой специалист?

Не нравится мне слово «должен». Я бы скорее говорила про то, что «желательно», потому что руководители тоже все разные, и нельзя сказать, что с одним набором компетенций он всегда хороший, а с другим – нет.

Из таких желательных качеств – это ответственность. Это очень важно на руководящей должности, всегда и везде.

Еще желательно, чтобы ты был понимающим руководителем, слышал своих сотрудников, внимательно относился к своим подопечным, мог войти в чужое положение.

Например, в «Добромаркете» у нас среди подопечных есть многодетные и малоимущие семьи. Есть родители, которые воспитывают детей с инвалидностью, они тоже в организации под опекой. У них часто возникают потребности не только в одежде, но и в какой-то обычной бытовой помощи.

Например, нужно кому-то покрасить стену дома. И ты ищешь возможность, идешь и помогаешь. Потому что твоя задача – не только продавать и отдавать вещи.

Но ведь руководитель – это иногда и про строгость. В любой сфере есть не очень добросовестные благополучатели. Как вы поступаете, если к вам приходят и просят десятую пару зимних сапог в течение одного сезона?

Конечно, мы стараемся быть в то же время прагматичными. Время от времени мы проверяем, кто, когда и сколько взял. Это касается не только «Добромаркета», но и других наших проектов.

Например, мы помогаем людям из приграничных территорий. И бывают истории, когда людям нужно по пять курток и по десять пар сапог. Мы в такие моменты всегда объясняем, что нуждающихся много: давайте дадим всем возможность обратиться за помощью.

То есть люди не тратят деньги: у нас есть сертификаты «черешня», на них вещи и берут. Поэтому прийти и набрать гору вещей просто так не получится.  

Кстати, в своем посте вы пишите: «Мы даем возможность людям одеваться красиво и стильно». А кто чаще всего к вам приходит? Может есть портрет типичного покупателя?

Очень много разных людей приходят в магазины. Есть молодые люди, которые выискивают что-нибудь интересненькое. Есть мамы в декрете, многодетные, которые про себя вообще забывают и берут только детские вещи. Редко заходят мужчины, но если вдруг жене удается затащить мужа в магазин, то мы его тоже приоденем. 

Есть у нас среди клиентов настоящие модницы, которые обожают наряжаться: бусики, туфельки, платьица. Есть бабушки, которые тоже очень любят приодеться и выбрать что-то интересное. А еще у нас очень много постоянных клиентов.

Поэтому мы стараемся следить за ассортиментом, который вывешиваем в зал. Наши консультанты делают все, чтобы в магазине было красиво и комфортно.

Мы никогда не «толкаем» товар

Кстати, про консультантов: как работают такие специалисты в благотворительном магазине? В коммерческом магазине понятно: главное – повысить продажи. А у вас как?

Мы никогда не «толкаем» товар, даже если за покупкой приходит обычный человек, который покупает их за свои средства. Мы стараемся оказать побольше помощи.

Наши консультанты всегда в контакте с подопечными и с любым другим покупателем, который приходит. О наших постоянных покупателях они знают практически все: их размеры, предпочтения, вкус в одежде. Знают, что у них происходит, потому что важно быть на одной волне.

И это работает. К нам не приходят со словами «Сколько стоит эта кофточка, вот вам деньги, до свидания». Нет, у нас по-другому. Посетители могут час пробыть у нас, примерять все, общаться.

Был ли какой-то случай во время работы с подопечными, который вас до сих пор сильно греет при воспоминаниях?

На самом деле, таких случаев очень много. Я вспоминаю и слова благодарности, и объятия, и разговоры по душам. Иногда даже слеза может упасть у человека от радости. Все это вдохновляет: потому что благодаря нашей работе у человека в жизни становится больше счастья.

Причем это не только мамы, у которых дети с онкозаболеваниями. В последние годы было много беженцев, потом начали приезжать люди из Шебекино. Мы всех их поддерживаем, и они очень благодарны за это.

В принципе вырос запрос на вещевую помощь. Наш центр психологической помощи по сути превратился в центр гуманитарной помощи. Мы там выдаем вещи, бытовую химию, продукты и все прочее. 

У меня нет убеждения, что если вещь б/у, то ее не надо брать

А что вы больше всего любите в своей работе?

Я очень люблю собирать образы, потом это красиво компоновать, фотографировать, обрабатывать в фоторедакторе. Мне нравится весь процесс: от придумывания до воплощения. Потом выкладываешь пост с этими вещами и тебе тут же пишут: «А можно эту кофту забрать?» Вот когда такое происходит – это вообще прелесть. 

Бывает, что покупаю что-то себе в нашем магазине. Очень люблю «Добромаркет». Мы, сотрудники, можем брать здесь себе что-то наравне с другими посетителями. У меня нет убеждения, что если вещь б/у, то ее не надо брать. Если она классная, почему бы и нет?

Кстати, а откуда чаще всего к вам попадают вещи?

В основном приносят люди: отдают те вещи, которые им уже не интересны, не подходят или разонравились. Бывает, что купили себе новые вещи, но поправились или похудели. Часто попадаются классные и дорогие бренды.

У нас перед входом в магазин стоят контейнеры специально для сбора вещей: там одежду и оставляют. Они есть рядом с нашими магазинами в Белгороде, Старом Осколе… Сейчас мы готовимся к открытию магазина в Туле: там тоже будет прием и выдача вещей.

Между Тулой и Белгородом почти 500 километров. Как контролировать работу точки, когда она на таком удалении?

Это большая и долгая работа. Во-первых, нужно найти продавцов и обучить их, прежде чем они смогут самостоятельно вести работу. Так что пока приходится часто ездить и заниматься всем на месте.

Это я выгораю потихоньку или мне просто надо поспать?

Пока мы говорим, я слышу, как порой много возникает вызовов перед руководителем благотворительного проекта. А где вы повышаете свои компетенции?

Тут на помощь приходит команда: например, меня до сих пор учит и направляет Евгения Владимировна. У нас иногда проходят мини-обучения на пару часов: мы выбираем, чему бы хотели научиться, о чем бы хотели узнать побольше, а она с нами на эту тему общается. Иногда может поговорить с тобой индивидуально: делится полезными мелочами, секретами руководства.

И я поняла: сколько бы меня Евгения Владимировна не учила, я все равно мягкий человек. И ничего с этим сделать не могу.

Когда я общаюсь с подчиненными о каких-либо задачах, всегда прошу их выполнить, а не указываю свысока. Я всегда прошу: «Пожалуйста, девочки, тут такая задача, давайте это сделаем».

Мне кажется, что человечность и бережное отношение никому еще не помешали.

Быть таким руководителем – это настоящий труд. У вас были моменты, когда вам казалось, что вы близки к выгоранию?

Я вчера думала об этом вопросе, когда мыла окно в нашем новом магазине в Туле (смеется). Стою и думаю: это я выгораю потихоньку или мне просто надо поспать хорошенько? 

Потому что часто устаешь так, что сил нет ни на что. А потом поспишь, пообщаешься со своим ребенком, куда-нибудь сходишь или просто поешь вкусно. И уже кажется, что не все так плохо, пойду-ка я дальше работать.

Так что я считаю, это у меня просто бывает усталость. Как и у всех, наверное.

Кстати, работу в НКО часто называют «работой со смыслом». Как вы для себя понимаете это выражение?

Для меня смысл в том, чтобы дальше вставать и идти заниматься полезным делом. Не хочется говорить высокопарные слова, все просто: смысл – помочь другим. Сделать их немного счастливее. Хотя бы чуть-чуть радостнее. 

Например, у семьи нет денег, а им обязательно нужно ехать на лечение и обследование в Москву. И ты берешь и помогаешь им. Этим уже все сказано.

Возможно, мне это особенно важно и понятно, потому что сама проходила через все это. И знаю, какой в этом есть смысл для тех, кто только борется с заболеванием.

Подопечные, спонсоры, помощники – все уезжали из города

Если я правильно понимаю, вы работаете в организации около шести лет. За время вашей работы в организации как менялось «Святое Белогорье против детского рака»? Может появились новые акценты в помощи?

Не могу сказать, что что-то сильно менялось, скорее, добавлялось работы. Мы начинали с помощи детям с онкозаболеваниями, которые проходят лечение и обследования, – это направление так и осталось. Возможно, даже удалось его расширить. 

А с начала СВО у нас стало еще больше работы. Мы в Белгороде начали оказывать помощь людям из приграничных территорий, и это добавило нагрузки. Мы открыли филиал помощи в Курске, и сейчас многие местные жители тоже получают нашу помощь.

Последние несколько лет дались для Белгорода непросто. Не замечали ли вы, что подопечные начинают уезжать из города в связи с военными действиями?

Да, мы действительно заметили некую текучку прошлой весной, когда было особенно неспокойно в Белгороде. Были периоды, когда неделями бомбили город, постоянно была тревога, невозможно было просто выйти на улицу. 

Буквально было так: только воздушная тревога отзвенела, все отбабахало, ты быстро садишься и летишь на машине домой. Если на улице в этот момент, то либо ты успел в подъезд свой забежать, либо в какой-то соседний. У нас двери автоматически открываются во всех домах, когда объявляют воздушную тревогу.

И вот это был момент, когда люди уезжали, очень много людей. И подопечные наши, и спонсоры, и наши помощники-волшебники, которые поддерживают нас, – все уезжали из города. Но сейчас, в последнее время, стали возвращаться, потому что здесь у людей дома, семьи, родственники. 

Хотя все равно неспокойно. Где-то дня три у нас не было воздушной опасности. Я уже ехала из Тулы на машине, и вдруг на телефон приходит оповещение, что нужно в укрытие. Сразу позвонила дочке: в безопасности ли она, успела ли выскочить в коридор, хорошо ли с ней все? Так что это до сих пор сильно влияет на нашу жизнь и работу.

Без юмора вообще никуда ни пойдешь

Говоря про ваших подопечных – как они меняются? Ощущаете ли вы, что благодаря вашей работе их жизнь и их близких становится лучше?

У нас сегодня был чудесный пример: наши подопечные мамы с утра приехали в организацию и подарили всем девочкам-сотрудницам цветы и пирожные (мы говорили с Ириной накануне 8 Марта. – Прим. АСИ). Такая благодарность – это превыше всего. В эти моменты понимаешь, что мы здесь работаем не зря, и они искренне благодарны нам за эту помощь. 

А если говорить о помощи в целом, мне кажется, что мы все больше и больше помогаем. По моим ощущениям, сейчас мы помогаем каждому, кто к нам обращается за помощью. В поездках, в оплате лечения, в оплате жилья. Мы помогаем всем.

Мы развиваем и направление паллиативной помощи: у нас есть отделение и выездная служба. Там тоже коллеги работают отдельно по паллиативным детям. Они на связи и днем, и ночью. У них есть специальный телефон: родители могут позвонить в любое время, и их свяжут с докторами хосписа. Это огромное подспорье.

Как вам кажется, что вам с коллегами позволяет оставаться «на плаву» несмотря на все сложности?

Уважительное отношение друг к другу и хорошее настроение. Мы стараемся быть на позитиве и всегда относиться с юмором ко всему. Без юмора вообще никуда ни пойдешь, ни поедешь, ни полетишь. Без юмора и «Добромаркет» новый не откроешь. 

Мы стараемся видеть позитивное даже не в очень хороших моментах. И это позволяет продолжать заниматься тем, что ты делаешь.

И подходя к концу. Если представить картину мира, где все социальные проблемы решатся и работа фондов станет не нужна, чем бы вы хотели заняться?

На этот вопрос я точно знаю ответ: я поеду путешествовать. Поеду на море. Сначала буду валяться на пляже долго-долго, потом поеду дальше по набережной. Хочу поехать в Италию, а следом – в Испанию.

Интервью с Ириной Фесенко – часть серии «НКО-профи», созданной Агентством социальной информации и Благотворительным фондом Владимира Потанина в 2017 году. «НКО-профи» – это цикл бесед с профессионалами некоммерческой сферы об их карьере в гражданском секторе. Материал подготовлен при поддержке Фонда Потанина.