«Ночлежка» провела недельный тренинг в Омске для чиновников и журналистов-студентов из пяти городов России. Финалом стала пресс-конференция, где студенты могли задать представителям ведомств и НКО любые вопросы: о преступлениях против бездомных, «принудительной помощи», сложностях в работе со СМИ. Мероприятие было закрытым. АСИ публикует единственный репортаж, написанный студенткой тренинга Анастасией Хмезюк.
– Есть ли СМИ, с которыми вы не хотите или не можете работать? – первый вопрос задает Нина Абросимова, куратор программы и пресс-секретарь «Ночлежки».
– Наша тема бездомности не сказать, что как жареные пирожки разлетается, поэтому, как-то не доводилось быть в ситуации выбора.
За длинным столом четверо спикеров: представители Министерства труда, УМВД и двух НКО — «Каритас» и «Дома надежды». Напротив — двенадцать студентов с диктофонами и блокнотами. Обстановка в зале омского Дома журналистов почти торжественная, все немного нервничают.
Учебная пресс-конференция, посвященная проблеме бездомности – финал тренинга «Ночлежки» и проекта «Открываем Россию заново» (межуниверситетской программы студенческих экспедиций реализуемой совместно с НИУ ВШЭ). Принимающая сторона – Министерство труда и социального развития Омской области.
«Ночлежка» здесь не впервые: Омск для организации выглядит сейчас самым высокопотенциальным и заинтересованным в качественных изменениях регионом. Он может стать пилотным для построения системы помощи бездомным людям. В этом году в партнерстве была разработана дорожная карта: ведомства договорились о планах на ближайшие три года.
«Открытый диалог о бездомности между журналистами, некоммерческими организациями, ответственными министерствами и ведомствами – важный элемент комплексной системы, которая, мы надеемся, поможет многим людям выбраться с улицы. Говоря о бездомности, важно не замалчивать проблемы, разрушать стигму и развенчивать стереотипы – это не всегда простой разговор, но очень нужный. Спасибо коллегам за деятельную готовность работать над снижением масштабов бездомности в регионе», – говорит Дарья Байбакова, директор Ночлежки в Москве.
Это только во благо
Началось обсуждение с цифр. Оксана Рычкова, советник отдела нестационарных форм социального обслуживания Минтруда, говорит, что в поле зрения социальных служб Омской области каждый год попадает около 3,5 тысяч бездомных, за помощью же обращается около тысячи.
«Ночлежка» считает, что бездомных людей в регионе больше – около 31 тысячи – и бездомность понимает шире ее «уличной» формы: как отсутствие безопасного, постоянного и доступного жилья в месте фактического нахождения человека.
«Может вы одно лицо, обращающееся за услугами, считаете несколько раз? – озадаченно спрашивает Вячеслав Горст, замначальника отдела в управлении организации деятельности участковых уполномоченных полиции и подразделений по делам несовершеннолетних УМВД по Омской области, и смотрит на лист перед собой. – К сожалению, это та категория, которая совершает преступления… В этом году 108 было совершенно лицами без…».
Вячеслав Горст. Фото: Алиса Солодкина
Нина вмешивается: «А всего? Гражданами».
– 16 тысяч.
– То есть этот процент в общей массе ничтожен?
– Ну, один процент, – отвечает Горст.
– Меньше даже, – подытоживает пресс-секретарь Ночлежки.
Вячеслав говорит, что больше половины из совершенных бездомными преступлений – это ненасильственные преступления, кражи. И что штрафы бездомным назначаются в редких случаях.
«Как правило, им назначаются либо обязательные работы, либо административные аресты. И то и другое исключительно во благо. Труд он облагораживает, — продолжает он, щелкая ручкой, будто ставя точки после каждого тезиса. – И административный арест, как бы… За прошедшие десятилетия места содержания административного ареста стали значительно лучше. Не знаю, начиная от мягкой туалетной бумаги до питания… Это все исключительно во благо».
Нина обращается к залу, просит напомнить, у кого из студенток был вопрос про насилие в отношении бездомных людей. Новости об этом есть в местной прессе, об этом говорят и сотрудники на местах: бывают избиения, убийства, поджоги. Горст сначала говорит, что насилие часто осуществляют сами бездомные друг над другом, конфликты вспыхивают «буквально из одного обидного слова», подогреваются алкоголем.
Мы просим вспомнить все-таки эпизоды с участием не бездомных людей. Вячеслав рассказывает случай: в прошлом году подростки поймали бездомного человека, на камеру избили, пинали ногами, кидали камни, смеялись.
Оксана Рычкова кивает: видимо, также хорошо запомнила этот случай. Она вообще многих бездомных знает «в лицо», рассказывала их биографии. В полицию, по ее словам, пострадавшие обращаются редко: «Понимаете, бездомному человеку даже за помощью очень сложно обратиться, сказать: да, я в такой сложной ситуации, я не вывожу, не справляюсь. Прежде чем человек решится вслух это произнести, он успевает очень многое претерпеть. Здесь тем более: мужчинам трудно сказать, что с ними поступили жестоко, а женщинам – стыдно и страшно».
Анастасия Герасимова, представительница благотворительной католической организации «Каритас» говорит, что тем не менее бездомные доверяют сотрудникам прямой помощи и регулярно жалуются, что их ловят, издеваются, бьют. Она отмечает, что большинство людей, которым они помогают, физически слабы, поэтому любое нападение для них представляет серьезную угрозу.
Советник отдела нестационарных форм социального обслуживания Минтруда надеется, что именно работа со СМИ и просвещение могут поменять отношение к бездомным людям.
«Мы понимаем, что ситуация с освещением в СМИ проблем бездомности сейчас выглядит одностороннее и почти не затрагивает вопросов помощи людям, которые остаются на улицах. Сейчас, к сожалению, популярны истории, демонстрирующие жесткость, неприязнь и непонимание ни проблемы, ни тех усилий, которые прилагает государство для ее решения. Это очень горько осознавать не только чиновникам, но и специалистам социальных служб, которые реально помогают бездомным людям. Их работа незаметна, но сложна и не оценена по достоинству», — говорит Оксана Рычкова.
Право жить на улице
Следующий блок вопросов — про самую уязвимую из бездомных группу: людей с психиатрическими диагнозами и ментальными особенностями. Одна из студенток спрашивает, что происходит, когда человеку очевидно плохо, а документов у него нет? А значит, и никакой помощи нет и не будет. В аудитории повисает пауза.
Оксана Рычкова признает, что для системы это один из самых сложных вопросов. В этом году Владимир Путин дал поручение разработать меры по оказанию медицинской помощи людям без документов.
«Пока мы ждем результата. Нормативного акта нет, а люди есть. Мы все равно с ними работаем».
Константин Сушко, директор «Дома надежды», приводит в пример мужчину, который сначала казался «обычным»: спокойно разговаривал, шел на контакт. Два дня провел в карантине, начал срываться, кричал, впал в истерику. Пока специалисты пытались понять, куда можно его направить, но он просто ушел. Рычкова подхватывает: дальше включился Минтруд. Сотрудники «Центра социальной адаптации» и «Дома надежды» по очереди находили этого мужчину, подолгу разговаривали, зазывали к себе, угощали чаем. Почти полгода добивались согласия.
– А по поводу методов…Правильно ли я понимаю, что сейчас у вас по сути один инструмент – уговорить? – уточняет студентка.
– Да, – подтверждает Рычкова. – Уговорить, убедить, поймать момент, когда человек благосклонно воспринимает. И в этот момент направить его по конкретному адресу, куда уже можно вызвать психиатрическую бригаду или скорую. Иногда приходится делать это не один раз.
– А вы не думаете, что если бы можно было забирать таких людей с улицы принудительно, это сильно облегчило бы вам работу? – спрашивает пресс-секретарь Ночлежки. Вопрос, очевидно, с подвохом.
– Нашу жизнь, может быть, и облегчило бы, — осторожно отвечает Рычкова, подбирая слова. – Но боюсь, мы могли бы столкнуться с ситуациями, когда людей забирали без оснований. Как бы нам не скатиться в условный 37-й год, да? Закон о психиатрической помощи с такими ограничениями приняли не просто так. – Она оглядывает коллег, словно сверяясь с ними: кто-то едва заметно кивает, кто-то просто смотрит с немым согласием.
Включается Вячеслав Горст и напоминает о конституционных правах. «Человек хочет жить на улице – пусть живет, если это не нарушает закон и не мешает обществу и государству», – формулирует мужчина свою позицию.
Артем всегда платит
– Здравствуйте, меня зовут Татьяна, – бодро начинает студентка. – Мы заметили, что в Омске десятки листовок о рабочих домах, буквально на каждой стене. При этом в Центре социальной адаптации мы получили два противоположных ответа. Сотрудник центра сказал, что вы сотрудничаете с рабочими домами и даже называл конкретный. А 15 минут спустя директор сказал, что вы с ними боретесь. Мы бы хотели уточнить, все-таки сотрудничаете вы с ними или нет?
– Однозначно нет. Мы против рабочих домов. Во-первых, это нелегальное трудоустройство. Во-вторых, те «социальные услуги», которые там якобы предоставляют, не соответствуют стандартам», – резко отвечает Оксана Рычкова. Улыбка с ее лица исчезает. Она уточняет: — Правильно ли сотрудник, с которым вы говорили, вообще понимает, что такое «рабочий дом»? Центр социальной адаптации сотрудничает с некоммерческими и благотворительными организациями.
– Сотрудник ЦСА прямо сказал, что от центра направляют людей в рабочие дома и что «Артем всегда платит, поэтому это хороший рабочий дом», – уверенно говорит студентка.
Рычкова обещает с этим разобраться: для нее это полная неожиданность. На некоторое время она выпадает из обсуждения и молча смотрит перед собой. Спикеры уточняют между собой, что именно считать «рабочим домом» и чем такие места отличаются от легальных НКО и приютов. Горст записывает два слова: «рабочие дома». Говорит, что полиции еще предстоит уточнить масштаб явления и отношение к нему ведомства.
Представительница «Каритаса» добавляет, что их клиенты жалуются на подобные заведения: «ездили по таким объявлениями теперь по собственному опыту понимают, что это за места». Оплата за труд в них минимальная. Чаще всего человек уезжает «в никуда» без договора и без гарантий.
Фото: Алиса Солодкина
С проблемами вроде зависимости в рабочих домах не работают, с документы также не помогают. Организация старается заранее предупреждать подопечных о таких рисках и советует искать работу только через соцслужбы и проверенные НКО.
По итогам обсуждения Минтруд и УМВД договариваются дополнительно изучить ситуацию и выработать общие рекомендации. Рычкова отмечает, что межведомственное решение потребуется в любом случае, иначе это «мартышкин труд».
Мы плавно выходим на разговор о планах на будущее. Все устали. Прошло два часа. Нина дает отмашку: даем обратную связь. Участники обсуждают, где получилось особенно хорошо, а где спотыкались. Студенток благодарят за прямоту и свежий взгляд, кто-то сетует, что некоторые вопросы «уж больно острые», хотя и важные.
Рычкова подчеркивает, что для Минтруда особенно ценно, что и участники тренинга, и и кураторы были настроены и провели свою работу как партнеры, а не как обличители: «Каждый участник имел собственное мнение о бездомных и, что поражает, не стигматизированное, корректное. Я ухожу с большим списком “домашних заданий”».
Студентки – уже менее робкие, чем утром – разбредаются по залу, ловят у выхода спикеров и берут дополнительные комментарии. Разговор о бездомности не заканчивается вместе с пресс-конференцией – он продолжает тянуться в дверях, в коридоре и даже за стенами Дома журналистов.
Встреча в баре
Двенадцать часов спустя мы сидим в баре «Не пытайся покинуть Омск». Внутри громко, тесно, темно. Снаружи пьяные парни облепляют автомат-силомер: засовывают купюры, бьют грушу. На асфальте немного в стороне сидит человек — очевидно бездомный, в грязной одежде, с большой синей икеевской сумкой. На его лице дешевая маска Гая Фокса. Студентки высыпают на улицу, обсуждают, что делать и чем помочь. Звонят в Социальный патруль, о котором так много слышали. Забывают спросить человека, нужен ли он ему.
Диспетчер уточняет детали и говорит, что патруль не приедет: время уже не рабочее. Советует обратиться в полицию — обещают, что они тоже могут доставить его в ЦСА. (Полиция впоследствии вместо себя пришлет скорую, хотя она не нужна). Мужчина заходит в бар. Занимает большой стол у входа и тихонечко засыпает.
Если в городе нет пунктов обогрева, бездомные люди ищут ночлег где угодно – в холода это вопрос выживания, объясняет Нина. Подъезды, вокзалы, теплые остановки. Но бары? Пятница, вечер, больших столов здесь всего два, новые люди заходят, теснятся по стенам.
Даже пресс-секретарю «Ночлежки» уже не очень понятно, почему никто не обращает внимание на бездомного. Пятнадцать минут спустя одна из студенток отправляется расспросить бармена и приходит с историей.
Мужчину зовут Константин. Десять лет работает этот бар, десять лет он приходит греться сюда. Если остается еда, ему отдают. Если много людей, могут попросить и уйти. Где-то еще через полчаса это и происходит. Константин снова сидит у двери. Пьяные парни окружают уже его, а не грушу, и смеются. Зачем-то поднимают — мужчина ругается и кричит, что ему больно, что у него сломаны ребра, просит его не трогать. Мы снова хватаем куртки. Отгоняем парней, объясняем: в городе нет ни одного пункта обогрева, пойти Константину попросту некуда. Он отползает от обидчиков на четвереньках.
На улице -8 градусов, бар в выходные работает до шести, в будни — до трех. Десять лет повторяется эта сцена. Выкинуть ее из головы у студентов не получается. Весь следующий день студентки обсуждают историю Константина. Вопросов едва ли не больше, чем на пресс-конференции.
«Я все думала, видела ли его Оксана Ивановна [Рычкова], другие люди? А если бы мы позвонили раньше, приехал бы Соцпатруль? Может тогда ему не было так больно?», – спрашивает Аня, студентка из Петербурга. Тем же днем она заполняет анкету на волонтерство в «Ночлежке». Оксана Рычкова, узнав о Константине от нас, обещает, что до него доедут и предложат помощь.
