Агентство социальной информации ведет текстовую трансляцию события.
Конференцию открывают директор Агентства социальной информации Елена Тополева и директор центра «Благосфера» Наталья Каминарская.
Елена Тополева: Сегодня мы отмечаем день рождения нашего АСИ. Это одновременно и НКО, и СМИ. Мы рассказываем миру о деятельности НКО в нашей стране. И в «Благосфере» — средоточие нашей некоммерческой и благотворительной деятельности. Мы в свою очередь стараемся сделать как, чтобы об этом знало как можно больше граждан.
Сегодня будет три секции: про прошлое, настоящее и будущее социальной журналистики. Мы хотели бы поговорить, как развивалась социальная журналистика, кто был героем публикаций, как менялась тематика и проблематика, форматы.
Главный редактор Агентства социальной информации Алена Быкова открывает первую секцию «Социальная журналистика 20 лет спустя, 1991-2011. От «четвёртой власти» до «четырёх С».
Алена Быкова: Это время называли изломом социальной журналистики. Мы взяли двадцатилетие до бума цифровой эпохи. Сегодня мы попытаемся выяснить, были ли какие-то предпосылки к тому как социальная журналистика выглядит сегодня.
Тележурналист, автор документальных фильмов НТВ, основатель программы «Профессия — репортёр» Александр Зиненко: Мне российский человек в начале 1990-х был не интересен. Мне хотелось мир посмотреть. Я садился перед картой, выбирал страны и пытался туда попасть — Ливия, Алжир, Северная Корея. В посольство Северной Кореи я ходил как на работу. Я представлялся менеджером по продаже бытовых приборов. И в 1997 году мы с оператором стали первыми российскими журналистами, попавшими в Северную Корею. В конце 1990-х вдруг просыпается профессиональный интерес к тому, что происходит за пределами Садового кольца. Я не знал, что такое социальная журналистика, но было большое желание снимать про людей в документальном формате. В итоге мы сняли фильм про исправительные колонии на Урале и с этого началась «Профессия: репортёр». В это трудно поверить, но в этой программе можно было снимать на любую тему.
Заместитель главного редактора «Новой газеты» Сергей Соколов: ещё в советские времена социальная журналистика была востребована. Она давала возможность сказать намного больше, чем другая журналистика. Затем народ ломанулся в политику, выборы, расследования, и человек потерялся.
Журналисту было неинтересно, что происходит в детском доме, потому что нужно было раскрыть взяточничество местного губернатора. Сейчас волна пошла обратно.
Александр Зиненко: Федеральные каналы тогда не были зациклены на рейтингах и можно было ехать в глубинку И снимать репортажи об этих, можно сказать, брошенных людях.
Сергей Соколов: тогда ещё была культура письма — к нам в редакцию «Комсомольской правды» приходили письма. И темы рождались в основном оттуда. Каждый раз главным была не актуальность темы, а степень достоверности. На этом и строился наш поиск — найти фигуру. Даже в военных командировках мы искали человека, который здесь выживает и помогает выжить другому.
Алена Быкова: в начале 2000-х главенствовала формула успешного материала «Четыре С» — смех, сенсация, скандал и смерть.
Журналист, специальный корреспондент ИД «Коммерсант» Ольга Алленова: в «Коммерсанте» было одно с — смерть. Отдел происшествий был ключевым в редакции. Я пришла как военный корреспондент и не обращала внимания на социальную тематику. Социалка воспринималась как «сопли в сахаре». Только в 2010 году я предложила тему про детские дома и заинтересовалась этим.
В обществе произошёл качественный слом, когда люди поняли, что они могут что-то изменить через волонтерство, даже через участие в протестах. Например, против закона Димы Яковлева. Многие социальные СМИ появились именно после этого закона.
Тележурналист, ведущая программы «Чувствительно» на радиостанции «Эхо Москвы» Светлана Сорокина: по моим ощущениям, все 90-е годы — это помощь детям. И только в нулевых стали обращать внимание на другие темы. Сейчас мы можем сказать, что есть охват трудных тем — помощь осуждённым, взрослым.
Сергей Соколов: социальная журналистика изменилась, потому что появилось много людей, для которых помощь людям стала делом жизни. Если бы не было людей, которые болеют за своих подопечных и берут редакцию в осаду, то социальная журналистика не стала бы такой.
Ольга Алленова: С 2014 года мы активно поднимали тему ПНИ. Печатный журнал «Власть» был хорошей площадкой для влияния на ситуацию, потому что чиновники в основном читают печатные СМИ. И благодаря этому какие-то вещи менялись, каких-то людей получилось перевести в другой интернат. Интернет-материалы чиновники уже так не читают. Да и сами материалы на социальные темы не читает широкая аудитория — материал про приёмные семьи репостят сами эти семьи.
Большая аудитория пока не чувствует, что это касается каждого, что это может быть каждый из нас. Важно донести это до читателя. И проблема даже не в журналистах и не в СМИ, проблема в аудитории, общественный запрос невысок. Перемены — это двустороннний процесс, это должны делать не только журналисты.
Сергей Соколов: У нас в «Новой газете» есть установка — с выходом заметки на сайте вся история только начинается. Когда люди отслеживают судьбы своих героев, они понимают, что это и есть журналистика. Социальный журналист — это не профессия. Социальный журналист — это человек, который правильно понимает свой профессиональный долг. Рано или поздно профессионал займётся социальной тематикой в той или иной форме.
Вопрос из зала: Почему социальную журналистику считают скучной? Как сделать так, чтобы она зацепила?
Светлана Сорокина: Долгое время социальная журналистика сидела на одной эмоции — чувстве сострадания, на жалости. Но в последнее время тренд сменился и мы стали научаться говорить весело о благотворительности. И важно не нудить, не эксплуатировать жалость, а смотреть на мир открытыми глазами и видеть радость. Чувство сострадания должно быть, но оно не должно быть единственным.
Ольга Алленова: нужно просто рассказать историю так, как бы вы рассказали своим близким. Если ты уважаешь читателя и не пытаешься манипулировать его сознанием, все получится.
Сергей Соколов: Социальная журналистика сейчас даёт возможность читателю самому в чем-то поучаствовать. Здесь ему предлагается общественная позиция и возможность шевелиться. Поэтому она все больше занимает мнения людей.
Елена Темичева, директор по коммуникациям и стратегическому развитию Центра «Благоcфера» открывает дискуссию «Эпоха победившего «Твиттера». Роль и место профессиональных социальных СМИ в современном медиаполе».
Елена Темичева: Что мы имеем ввиду под «эпохой победившего Твиттера»? Медиа и журналистика претерпели значительные изменения. Меняется роль медиа и журналистов. Еще недавно в учебниках писали, как СМИ отказались от своей идеологической функции. С тех пор прошла эпоха. У нас появилась возможность без посредников получать информацию, появились новые виды формирования контента и его потребления. Мы можем потреблять медиаконтекст, это меняет нас, как людей, потребляющих информацию. Мы также можем потреблять информацию индивидуально. Произошла технологическая революция. Вопрос в том, зачем нужны профессионалы сферы медиа.
Виталий Лейбин, главный редактор журнала «Русский репортер»: «Русский репортер» возник тогда, когда появлялся средний класс. Мы пытаемся удерживать позицию репортера, но еще не пережили такую трансформацию, как, например, «Такие дела». Профессия журналиста сильно изменилась и молодым будет проще встроиться в этот поток. Профессиональный журналист все еще нужен, но они уже не «четвертая власть». Если профессия выживет, то журналисту нужно будет занять новую позицию по отношению к миру. Журналистам придется идти к живым сообществам, как это делают «Такие дела». Сегодня невозможно быть в одной профессии и журналистам придется под это подстраиваться. Сегодня возникло недоверие к институциям и появилось доверие к отдельным именам. Видеоблогер, например, обращается к аудитории лично.
Когда возникает социальная организация, которая, например, спасает собак, то уже через неделю появляется образ врага, который этим собакам мешает. Журналисты должны брать конкретные кейсы, от личностей, к конкретной дискуссии, проблематике.
Валерий Панюшкин, главный редактор портала «Такие дела»: Журналисты обладают знанием, как рассказать историю, но у блогеров аудитория существенно больше. Мир поменялся кардинально, в том числе технологически. Мы живем в мире, где информация доступнее, как ее получение, так и ее создание. И мы про этот новый мир мало что знаем. Одна из основных функций человека — рассказывать про себя истории и первое, что продавали СМИ — это образ читателя. В мире новостей из интернета, социальных сетей и видеоблогов, массовый создатель контента рассказывает истории, чтобы определить, кто мы такие. И эти истории рассказываются особенным образом. Интернет — это первобытное общество, которое оперирует сказками.
Елена Темичева: Кто этот «интернет», который генерирует истории? Есть то, что сегодня называется «автор». Блогеры, те, кто пишут комментарии. Может быть на место журналиста встал «автор» и заменил собой традиционные СМИ?
Елена Тополева, директор Агентства социальной информации: Вполне возможно что «авторы» частично выполняют функцию журналистов. Социальная журналистика толкает людей на активные действия. И здесь «авторы» иногда лучше, чем профессиональные журналисты. Нюта Федермессер может одним постом в фейсбуке привлечь волонтеров или пожертвования. Но эти авторы не всегда могут дать объективную картину ситуации, дать возможность сравнить все точки зрения, дать бэкграунд. То есть подготовить профессиональный журналистский материал. Эта функция будет востребована и дальше.
Валерий Панюшкин: Есть разница между большим количеством мнений и тем, из чего исходит журналист. Отличие журналиста от блогера в том, что журналист исходит из мысли, что истина существует, и до нее можно докопаться. У всех есть мнения, но есть еще истина, то, как оно «на самом деле». Ее трудно добыть, но мы претендуем на то, что у нас есть методика ее добывания.
Ольга Арлаускас, режиссер, продюсер, соучредитель Лаборатории социального кино «Третий сектор»: Высокую миссию журналиста сложно отстоять в России, потому что у нас все сильно завязано на идеологии. Попытки искать истину — это очень ценно для России сейчас. В России журналист — это элитарная профессия, она не для каждого. Блогерство — это общение, а сеть это великий «демократизатор», где у всех есть мнение. Но не нужно путать это с журналистикой. Фото в инстаграме не заменят поход в музей, так и социальные сети нельзя сравнивать с журналистикой.
Елена Темичева: Должен ли журналист мотивировать к решению проблем, которые он поднимает в своих сюжетах?
Виталий Лейбин: Правильная позиция репортера — продюсировать тех, кто что-то делает в социальной сфере. Журналисты могут вытягивать яркие истории об этих людях. Это может быть частью миссии новой журналистики.
Елена Тополева: Агентство социальной информации было задумано 25 лет назад именно для того, чтобы люди сами пошли и начали что-то делать, приходили в НКО, становились волонтерами. Информируя другие СМИ об НКО мы поняли, что информирование не ведет к вовлечению. И тогда мы начали проводить мероприятия, дискуссии, ток-шоу. А потом мир изменился: интернет, социальные сети. И мы снова находимся в переломном моменте, мы понимаем, что ориентироваться на СМИ уже нельзя, мы должны ориентироваться непосредственно на людей. Нужно менять инструментарий.
Валерий Панюшкин: Я перестал быть журналистом в чистом виде в Генуе, во время демонстрации антиглобалистов. Тысячи демонстрантов шли на полицию, которая готовилась их разгонять. Во время разгона погиб человек, Карло Джулиани, и это была мировая сенсация. Я снимал демонстрацию на камеру, видел, как люди, которых разгоняла полицию, бросились обратно. Люди стали топтать друг друга. Я увидел девушку, которую затоптала толпа. Как журналист, я должен был смотреть, как ее затопчут окончательно. И тогда погибли бы уже двое. Вместо того, чтобы вести себя профессионально, я поднял ее и отнес в скорую. Я так делаю, портал «Такие дела» так делает. Мы рассказываем фандрайзинговые истории и это тоже самое, что с той девушкой. Мы рассказываем историю и говорим «дайте денег». Главное — это рассказывать истории и есть такой тип историй, которые побуждают что-то делать. Чтобы читатели могли помочь, присоединиться.
Елена Темичева: Успешные социальные СМИ или успешные социальные акции эксплуатируют одни и те же принципы: раскрывают проблематику и предлагают действия. Это трансформирует понимание природы информации, запрос со стороны общества и функции журналиста. Эту конструкцию начинают эксплуатировать сознательно.
Елена Тополева: Может быть сегодня более востребованной становится другая функция социальной журналистики. Вовлечь могут и «авторы», а объяснить, где правда, а где, может быть, и мошенничество, способны журналисты.
Валерий Панюшкин: Общественные кампании, вырванные из контекста, могут выглядеть благородно, но если разобраться, то вместо добра окажется зло.
Виталий Лейбин: Блогеры начнут заниматься благотворительным фандрайзингом, но сначала это будет непрофессионально. Избежать этого может репутация благотворительных организаций, и СМИ здесь более эффективны.
Елена Темичева: Как в творческой среде происходит движение в социальную сторону?
Ольга Арлаускас: Документальное кино в какой-то момент начало исчезать с телевидения, а гуманистические ценности сошли на нет. Сейчас, в основном, есть развлекательный и политический контент. Когда мне предложили заниматься политикой, я решила, что уйду с телевидения. Мы с коллегами поняли, что есть возможность создавать документальное кино, но было непонятно, насколько это нужно обществу. Когда мы стали показывать свое кино в киноклубах, был резонанс. Люди брали диски с фильмами, чтобы показать их другим людям. Кино может вовлекать, в краткой форме объяснять сложные вещи.
Вопрос из зала: Почему в России журналистика умирает, если у газет есть аудитории?
Виталий Лейбин: Россия — это экспериментальная страна, здесь тренды ускоряются.
Елена Тополева: Мы немного сами драматизируем. Это будущее не здесь, оно где-то там, оно еще будет. Журналистика не умерла, но некоторые признаки есть.
Валерий Панюшкин: Смотреть нужно в динамике. В конце 80-х и начале 90-х — вот когда читали по-настоящему. Тогда мы думали, что мы, став журналистами, будем в «топе». По-сравнению с тем временем, сегодня, конечно, никто не читает. Кроме того, часть населения России живет в выдуманном мире «телевизора». Жить в России, которая встала с колен, значительно удобнее, чем в России, где экономика стагнирует и население уменьшается. Потому что во втором случае надо что-то делать. Это как пациентам онкологических клиник подчас страшно читать про свои же заболевания.
Вопрос из зала: В каком ключе работать, чтобы предвосхитить тренды, форматы?
Елена Тополева: Будущее за комбинированными форматами. Многие СМИ ушли в интернет. У многи есть каналы в YouTube. Журналисту лучше уметь все, есть места, где этому хорошо учат. Но где-то вам все равно будет более комфортно.
Виталий Лейбин: Есть журналисты, которые умеют хорошо делать форматные вещи. И есть люди, которые могут действительно рассказать историю. Нужно учить все жанры, но совершенствоваться в одном.
Валерий Панюшкин: В медицине есть врачи общей практики, а есть лазерные нейрохирурги, врачи узкой специализации. С журналистами так же.
Вопрос из зала: Может ли твит реанимировать карьеру?
Валерий Панюшкин: Да, может. Но с социальными сетями странная вещь: мы не понимаем, какие механизмы там работают. Один пост может собрать много денег на пожертвования, а следующие — на порядок меньше. Мы, например, не понимаем, почему мемы становятся популярными.
Вопрос из зала: Что такое качественный контент в социальных сетях?
Елена Тополева: Например, Ольга Алленова смогла добиться реформы психоневрологических интернатов своими публикациями. Этот контент точно был качественным. Он эмоционально цеплял, волекал. Он был написан хорошим русским языком.
Виталий Лейбин: В качественных историях мы точно знаем, что мы что-то сделаем своими усилиями.
Главный редактор АСИ Алена Быкова начинает ток-шоу «Теория большого хайпа. Как будет выглядеть социальная журналистика завтра?».
Юлия Рузманова, редактор отделов «Город» и «Люди» The Village: Мы показываем, какое общество сейчас. Люди реагируют по-разному на материалы. Мы не предполагаем, что может вызвать негативные эмоции у читателей. Удивляет то, насколько люди нетолерантны.
Галина Мосалова, продюсер спецпроектов портала «Такие дела»: В контексте «Жили-были» мы думали, что бы мы хотели, чтобы выбрал человек/пользователь среди разнообразия материалов? Мы не прогадали — личные истории. В этом ключе важно понимать, к чему приводишь пользователя, и какое будет действие. Как раз это цель фандрайзингового текста. При подсчете охвата аудитории мы берем в основном во внимание не комментарии под статьей, а комментарии «расшаров»: те, кто перепостил материал и добавил свой комментарий.
Юлия Варшавская, редактор и ведущая публичных интервью TheQuestion: Публичное интервью — это большой ребенок нашего проекта. Берем интервью, а потом у нас выходит ток-шоу «ВКонтакте». Но социального в этой сфере мало. Хотя многие герои стараются помогать благотворительным фондам. И звезды часто в своих интервью упоминают, кому именно они помогают, для фондов — это «золотая жила». В этом проекте я в большей степени продюсер и модератор, главная моя задача — узнать интересы аудитории. В социальной сфере люди могут выстраивать диалог, как выяснилось. И моя цель — подвести читателей к этому. По моей статистике, количество читателей, интересующихся социальной тематикой, выросло. Все темы, которые обсуждаются в обществе, люди спрашивают о них на сайте.
Роман Лобашов, креативный продюсер т/к «Моя планета», старший преподаватель факультета журналистики МГУ имени М.В. Ломоносова, в прошлом автор и ведущий телепрограммы «День аиста»: Все СМИ борются за молодую аудиторию. Но для меня важнее всего смыслы, а именно «за чем будущее социальной журналистики»? Уровень минимум — практика малых дел. Побуждаем к важным поступкам. Максимум — изменение взглядов аудитории и разрушение стереотипов. Социальная журналистика должна давать знания реальной жизни. Она не просто освещает социальные проблемы, а в которой должно быть заложено начало к изменениям в обществе. Нужно говорить со студентами и аудиторией оптимистично и честно. Для социальной журналистики главное — результат. Студенты должны понимать: выбирая социальную журналистику, они должны идти по пути интересному, но сложному.
Юлия Варшавская: Редакция может формировать через социальные сети определенный интерес. И пользователям со временем хочется публиковать качественные вопросы. Воспитательный момент тут происходит.
Роман Лобашов: Если говорить о массовом медиа-пространстве, телевидение воздействует больше всего в количественном смысле на аудиторию. Будущее социальной журналистики на ТВ возможно: одни из этого делают шоу и треш-форматы, другие делают реалити-шоу, как образцы социальной журналистики. Телевидение списывать нельзя, как наиболее эффективное средство воздействия. Главное — не потерять интерес создавать эту журналистику. Надо смотреть на функции прежде всего — чего добивается программа. Пока нашими медиа аудитория не воспитана, чтобы история была б долгосрочная, и одну программу смотрели в течение нескольких лет. Так, проект «День Аиста» не смог бы выжить. До сих пор все социальные проекты на телевидении существуют при поддержке государства. Была история: одна женщина отказывалась от своих приемных детей из-за невозможности содержать. Никто не взял этих детей, зато много людей согласилось помочь ей. Но в основе скандал был, поэтому интерес аудитории был повышен к программе.
Юлия Рузманова: Ничего страшного в осведомленности публики нет: где помочь людям, какие заболевания существуют и т.д. Если мы пишем о людях с инвалидностью, мы говорим в позитивном ключе. Подача не плаксивая, а более сухой, четкий язык. Так сказать, знак равенства ставим между всеми категориями граждан.
Галина Мосалова: Большой запрос на социальную тему в обществе. Признание проблемы бездомности и признание неизлечимых заболеваний — разговор на равных. Спокойно разобраться и помочь. Если у тебя есть запрос, а у нас есть ответ, то мы встретились.
Юлия Варшавская: Говоря о целях социальной журналистики, я, как мама ребенка с РАС, могу сказать, насколько все изменилось внутри только одной проблемы. Активность фондов и СМИ привела к том, что через три года мой ребенок пойдет в обычную школу. В социальной журналистике нужно попытаться услышать именно аудиторию, участвовать в проблемах людей.
Роман Лобашов: Журналист должен быть неким посредником к достижению результатов, строя связи между государством (представителями власти) и НКО.
Галина Мосалова: Нужно найти язык (стиль) просто говорить о частных историях, не слезливо, а честно и просто, чтобы цепляло.
Роман Лобашов: Контент вовлекает человека в другую историю. Например, только включил телевизор, и изменил отношение к ситуации — никогда не думавший об усыновлении готов усыновить. Но через треш и скандал нельзя сделать социальную журналистику, хотя это легче, чем создать интересный и глубокий материал. Большинство людей составляет свою картину мира благодаря медиа как раз, поэтому общество нуждается в журналистах с высоким уровнем образованности. Тех, кто может для массового зрителя показать проблемы нуждающихся. В современных условиях это одна из самых сложных ниш в журналистике.
Вопрос из зала: С чего начать свой путь в социальной журналистике?
Роман Лобашов: Все индивидуально здесь. Занимаясь со студентами и школьниками, я могу сказать, что личностное начало с тобой остается. У каждого из нас есть своя история, почему пришли в эту сферу. Я бы посоветовал для начала попытаться что-то сделать: поднять социальный вопрос, который вас волнует. Но важно не играть, а от души рассказать.
Вопрос из зала: Мы хотим иметь качество, но может, аудитория к этому не готова? Что из инструментов воспитания не хватает? Вопрос о посредниках.
Галина Мосалова: Прямой и честный контакт с читателем. Говоря о новом сервисе Дзен в Яндексе, хочу сказать: любой агрегатор превращается в кашу-малашу, если нет редакторской работы. Доверительные отношения должны быть прежде всего. Создавать коммуникацию с аудиторией.
Вопрос из зала: Социальная журналистика не будет ли вредить социальной сфере? Журналисты не мешают?
Юлия Рузманова: Журналистика нужна разная. Наша журналистика не может навредить.
Роман Лобашов: Нас очень часто относят к таким журналистам, вредителям. Как эмоциально относишься к этой реальности. С блогерами мы не конкуренты. Это как лебедь, рак и щука. Я знаю примеры акций, когда блогеры, журналисты и НКО помогают людям реально. Но качественной журналистики действительно мало. Но одному в поле воину невозможно быть.
Вопрос из зала: Насколько журналист должен быть толерантен?
Роман Лобашов: Этика — это прежде всего. Я думаю, как не навредить. Есть блогеры, которые интуитивно помогают и не вредят. Если ты не навредил — молодец, а если не навредил и помог — это вообще замечательно. Ключевой вопрос «за чем» — каждый человек это делает «зачем-то». И социальная журналистика обязательно вскоре будет. Будет реальный человек и на ТВ, и в других СМИ. Мы-то как раз все силы энергию потратим лучше на разрешение сложных ситуаций и проблем. Это ниша не для всех, для людей, которые пришли сюда не деньги зарабатывать и хайп ловить, а для тех, кто пришел что-то менять. Я за то, чтобы добиваться справедливости. Хочется видеть журналистов, настроенных оптимистично. Когда видишь свет и объединяешься с подобными, тогда эта кучка людей становится могучей.
***
Агентство социальной информации благодарит всех участников дискуссий, приглашенных гостей, зрителей, центр «Благосфера» в лице директора Натальи Каминарской, ООО УК «Металлоинвест» в лице директора по социальной политике и корпоративным коммуникациям Юлии Мазановой, Российский государственный социальный университет в лице ректора Натальи Починок и декана факультета коммуникативного менеджмента Игоря Романова, факультет коммуникаций, медиа и дизайна НИУ-ВШЭ в лице профессора Анны Качкаевой, руководство и преподавателей факультета журналистики МГУ за то, что конференция смогла состояться.
