Анонсируя акцию, вы подчеркивали, что это первый в России социологический флешмоб. А в других странах уже есть такая практика?
Игорь Задорин: Флешмоба именно социологов я нигде не встречал. Другие люди — непрофессиональные социологи — уже делали акции исследовательского толка, в рамках так называемой «народной социологии». Но чтобы флешмоб проводился людьми из профессионального социологического сообщества – такого вроде еще не было.
То есть, можно сказать, что это эксперимент в чистом виде, ноу-хау?
И.З. Да, надо теперь его запатентовать (смеется).
А почему для этого эксперимента были выбраны именно учителя?
И.З. Идея проведения флешмоба у нас родилась давно — первые беседы с коллегами мы вели почти год назад. Я на эту тему разговаривал с разными людьми, искал поддержку, и в одном месте «щелкнуло» — в фонде «Национальные ресурсы образования». Они проявляют интерес к изучению различных аспектов нашей образовательной системы, в том числе и школьной. Им понравился предложенный метод, поскольку флешмоб — публичная акция, и, кроме самого исследования, социологи привлекают внимание людей к важной профессиональной группе. Поэтому объектом исследования естественно стали учителя.
Одной из целей флешмоба была мобилизация профессионального сообщества. Вы писали, что, помимо прочего, акция покажет степень профессиональной солидаризации социологов, их собственный интерес к проблематике и объекту исследования. В итоге откликнулись около 140 исследователей и социально активных граждан, а изначально зарегистрировались более 280. Как это характеризует профессиональную солидаризацию?
И.З.: С одной стороны, можно сказать, что солидаризация обнаружилась — это факт. Многие наши коллеги писали, как это здорово и правильно, что мы проводим мероприятие, где можем сделать что-то вместе без каких-либо внешних заказов. С другой стороны, мы ожидали большего.
Мы как-то делали оценки, сколько людей в стране в целом можно отнести к социологическому профессиональному сообществу. Оценка «сверху», с запасом – это 15-20 тыс. человек — сотрудников как академических и вузовских структур, так и частных исследовательских компаний в разных регионах. Например, членов российского общества социологов – порядка четырех тысяч. Мы предполагали, что могли откликнуться реальным делом процента два. Получилось — один процент. Причем не все из этих 140 человек социологи. В флешмобе участвовали и коллеги-социологи, и их друзья. В целом это вполне хороший результат, но хотелось бы большего. Интересно, что зарегистрировалось в два раза больше, чем участвовало…
Вы только через Facebook привлекали участников или как-то еще?
Дарья Мальцева: Facebook у нас возник не сразу, сначала мы занимались почтовой рассылкой. Использовали базу данных «Социологос.ру» (база всех региональных компаний, которые занимаются социологическими исследованиями) и большую базу Ассоциации региональных центров «Группа 7/89». Потом выходили на представителей социологических ассоциаций и просили их распространить наше информационное письмо среди своих участников. Кто-то размещал информацию у себя на сайте и делал рассылку, кто-то не проявлял интереса. Из зарегистрированных 280 человек на Facebook и «ВКонтакте» отметились около 100 человек. 180 человек заполнили и прислали нам регистрационные формы, но у многих за этим никаких реальных действий не последовало. Можно, конечно, предположить, что некоторые искренне желали поучаствовать, но у них не получилось…
Почему вопросы задавали учителям, мы поняли. Но почему вопросы касались представления учителей об их профессиональной и социальной самоидентификации?
И.З.: Здесь все очень просто. Поскольку был задан необычный формат, хотелось, чтобы и вопросник тоже был необычным. Все уже привыкли к анкетам, к простым, «кондовым» вопросам, на которые есть заданные варианты ответов. Нам же хотелось поговорить доверительно, чтобы услышать живую речь респондента. А раз хочется поговорить, то тогда уже не о чем-то мелком, конъюнктурном, а по-крупному, «за жизнь».
А исходные гипотезы были?
И.З.: В классическом понимании рабочих гипотез, которые обязательны для хорошей программы исследования, не было. Хотелось понять, возникает ли у учителей ощущение своего профессионального места.
Мы уже можем говорить о результатах? Есть вопросы, касающиеся мотивации и самоопределения в профессии, – это одна история. Другая — оценка престижности и образ будущего: профессия через 10 лет. И самое интересное: что наши учителя хотят сказать министру образования? Еще можно разные аналитические вещи вытащить. Например, есть ли различия в ответах по регионам, типам школам, предметам, полу, возрасту?
И.З.: Мы только-только склеили весь массив. К 13 октября обработаем уже все результаты. Сейчас можем говорить лишь о том, на какой ступеньке социальной лестницы учителя видят себя и свою профессию.
И на какой ступеньке наши учителя себя видят?
Д.М.: Получилось, что общего, единого мнения о статусе профессии в сегодняшнем российском обществе у опрошенных учителей нет. 21% респондентов поставили профессию учителя на нижние ступени – от первой до 20-й, примерно столько же (19%) – на верхние – от 81-й до 100-й, а чуть меньше трети респондентов (29%) отнесли статус профессии на середину лестницы – 41-60-я ступени. Представление о статусе может зависеть как от внешних (регион, заработная плата), так и от внутренних факторов (личность, ценности, возраст учителя). Поэтому для объяснения полученных оценок требуется дополнительный анализ.
Ну, отрадно, что порядка 20% учителей несмотря ни на что считают свою профессию престижной. Один респондент, например, так сказал: «Если философски рассуждать, ни один человек не миновал школу. Ни один человек не оказал такого влияния на личность, как учитель, особенно первый. Так что на сотой ступени»…
Игорь, вы писали, что «в современном мире для подготовки решения проблемы необходимо не только собрать о ней валидные данные, изучить ее, понять причины, но и привлечь к этим данным, к этому знанию внимание «заинтересованных сторон», сделать результаты исследований и анализа предметом общественной дискуссии». Как вы думаете, удалось привлечь внимание?
И.З.: Это эксперимент, первая проба, и мы пока не можем сказать, что привлекли внимание к проблемам учителей. У поддерживающего проект фонда есть свои планы на то, где и как представлять результаты этого исследования. Мы сможем оценить, действительно ли дойдет сигнал, когда увидим, как результаты будут транслироваться. Мы предполагаем, что интерес к нашим результатам может быть вызван тем, что они получены необычным способом. В последнее время, к сожалению, произошла девальвация социологических данных. Их публикуется довольно много, относятся к ним критично, предполагая, что есть определенная ангажированность исследователей, предвзятость.
В нашем исследовании все профессионалы работали на волонтерской основе, ангажированность заведомо отсутствовала. Не было ни одного субъекта, который бы куда-то направлял исследование, было сетевое взаимодействие. Для нас важно привлечь внимание к новому формату внутри профессионального сообщества. Это может быть даже более важная задача, по крайней мере, сопоставимая с сугубо исследовательской: получить результат исследования учителей, но и одновременно фактически вовлечь в коллективные действия — в некотором смысле, гражданскую активность, профессионалов-социологов. К каким исследованиям доверия мало? К профессиональным, но заказным, и к тем, что не заказные, но сделаны непрофессионалами. В этом смысле мы используем компромиссный вариант – исследование делают профессионалы, но по собственной инициативе. Мы предполагаем, что к этому материалу должно быть большее доверие.
Вы социологический флешмоб описываете в терминах игры. Вы пишите: «Это джаз, играемый сборным оркестром симфонических народных инструментов». Получился ли оркестр, и что сыграли?
И.З.: Джаз получился, это точно. Была движуха, соединение очень разных людей. Часто откликались люди из совершенно неожиданных мест. Например, пришли анкеты из Магадана — сразу больше десяти штук. Мы не ожидали этого, ни с кем там не связывались. Оказывается, человек что-то услышал, откликнулся, и опросил полгорода… Очень разные люди участвовали, и джем-сейшн вполне получился. Но определенные профессиональные сегменты мы все-таки не затронули. Например, мы точно не затронули вузовско-академический сегмент. Во-первых, они в меньшей степени сидят в тех каналах информации, которые мы используем, в соцсетях, например. Во вторых, они не склонны к игре. Человек размышляет: «Ну как же так, я такой весь из себя доктор наук, а тут хотят поиграться. Это как-то несолидно». Это мы почувствовали.
Но мне кажется, что даже эти сегменты профессионального сообщества, которые сейчас скептически, с осторожностью отнеслись к такому формату, через некоторое время все равно поймут, что в современном мире наука, даже самая серьезная, обязана формировать некоторые инструменты привлечения внимания, инструменты популяризации своей деятельности. Понятно, например, что физикам легче — они всех пугают адронными коллайдерами или ядерной бомбой. Или биологи — они же каждый год нас балуют какой-нибудь новой болезнью, генно-модифицированными продуктами и таким образом привлекают внимание и популяризируют свою деятельность. У социологов же не так много инструментов. Очевидно, что современная наука должна иметь некоторые форматы коммуникации в широких средах и инструменты популяризации. Этот флешмоб — один из таких инструментов.
Я предполагаю, что академическое сообщество рано или поздно к такого рода мероприятиям присоединится, но для этого нужна работа с собственными комплексами. Надо понять, что потеря солидности не равна потере репутации. Когда эта формула будет усвоена, тогда и флешмобы в социологической среде будут иметь успех.
