Интервью с Юрием Белановским, руководителем добровольческого движения «Даниловцы» – часть проекта Агентства социальной информации, Благотворительного фонда В. Потанина и «Группы STADA в России». «НКО-профи» — это цикл бесед с профессионалами некоммерческой сферы об их карьере в гражданском секторе. Материал кроссмедийный, выходит в партнерстве с порталом «Вакансии для хороших людей» и Les.Media.
Когда и почему появились «Даниловцы»?
В 2008 году. Наш опыт, на мой взгляд, достаточно уникальный, потому что мы — организация, сконструированная искусственно и сверху. Многие наши сотрудники уже были знакомы раньше, работая при Даниловском монастыре.
Мы сразу решили, что создаем именно движение, которое не будет иметь одной четкой направленности, например, волонтерство в больницах или детских домах. И что мы создаем возможность для разных людей быть разными, выбирать то, чем именно они хотят заниматься.
То есть, по сути, вы решили сделать координационный центр?
Нет, не совсем так. Задача координации есть, но важнее другое. Мы с самого начала стали строить паровоз, у которого вагоны не отцепляются. И нужно сделать так, чтобы локомотив весь этот состав тянул. Нужно построить технологию.
Говоря о координации, я имела в виду, что любой человек может к вам прийти и найти для себя какое-то направление, которое ему ближе. Он садится в уже готовые саночки, и его учат на них ездить.
Да, совершенно справедливо. Это то, к чему мы стремились. Это был один из главных наших посылов, когда мы еще перед первыми аудиториями себя рекламировали. При монастыре есть молодежный центр, и через него за год проходит несколько тысяч молодых людей. Я помню, как мы на одном из таких православных лекториев между лекциями себя представляли. Какие-то сценки делали, зарисовки, чтобы это было и весело, и в то же время доносило суть. Для нас было важно, чтобы человек со стороны воспринимал все очень просто. Пришел, выбрал, как на базаре – мне нравится оранжевое, я хочу вот то или вот это. Выбрал, пришел и всё. И чтобы от человека не требовалось почти ничего, кроме желания воплотить в жизнь свою добрую мечту. И, кстати, даже среди коллег по сектору мы очень редко встречаем единомышленников, потому что обычный подход – «волонтер должен сделать то, что нужно мне — начальнику». А у нас «чего нужно мне» нет в принципе.
Вы под запрос работаете, как раз наоборот.
Да. У нас есть то, что нужно вам — волонтерам. И я очень рад, что за эти годы нам нашу позицию удалось отстоять. Важно, что социальное волонтерство не стало просто «бесплатным трудом».
Церковь всегда была в вашей жизни?
Я себе сказал «Я — христианин» в 1991-м, может быть 1990-м. Тогда и пришел в храм. В Свято-Даниловом монастыре были просветительские курсы, единственные на тот момент на всю Москву. Людей было так много, что они чуть ли не на люстрах висели в залах. Это была потрясающая пора, я тогда только поступил в Московский энергетический институт, что, кстати, тоже способствовало моему воцерковлению. Я никогда не был способен к языкам, и вот я поступаю, и мне говорят: «Вы можете не учить иностранный язык, а вместо этого выбрать что-нибудь по культурологии». Сейчас это абсурдным выглядит, но это была реальность. А на культурологии оказался просветительский курс, который вела верующая женщина. Благодаря этому я и узнал о монастыре. При монастыре со временем образовался молодежный центр. Им руководил иеромонах Иоасаф Полуянов, он тогда был очень молод, вокруг себя собрал много молодежи. Первое дело, которым мы занялись (сейчас бы, наверно, сказали, что это и было волонтерство, но тогда такого слова еще не было), – ходили в детский приемник-распределитель, ЦВИНП (центр временной изоляции несовершеннолетних правонарушителей). Этот опыт мне многое дал, лет пять я туда ходил почти каждую неделю.
Парадокс 1990-х годов – одновременно жуткий финансовый кризис и какая-то невероятная свобода.
Абсолютно согласна, на все 100 процентов.
В приемнике-распределителе мы застали совершенно удивительную ситуацию. С одной стороны, там все были милиционеры, а с другой — это был серьезный педагогический состав. Тетеньки, многие в возрасте, с серьезными званиями, майоры. Несмотря на то, что это режимное заведение, к детям они относились очень мудро.
Я оттуда вынес слово «ребенок» и до сих пор так обращаюсь и к своим детям, и к чужим, вне зависимости от возраста. Идет какой-нибудь такой бритоголовый детина, а они к нему обращаются: «ребенок». Это было как-то по-доброму.
Фото: Слава Замыслов/АСИ
Да, и там бывает по-человечески тоже.
Они потом отслеживали судьбы подопечных. Конечно, там были и малолетние преступники, вплоть до убийц и насильников. А были и те, кто туда попал случайно, и эти женщины о них очень радели, старались, чтобы судьба их устроилась.
В то время много молодежи пришло в церковь, именно во время этой открывшейся свободы.
Да, действительно было много молодежи. Потому и сложился при Свято-Даниловом монастыре мощный молодежный центр. Мы от имени этого молодежного центра начинали работать много где. В детском наркодиспансере, например, с момента, когда это были просто пустые стены, пахло стройкой, туда еще не привели детей, а персонал уже работал. И в детской шестой психиатрической больнице тоже начинали. Мы работали также и в шести центрах социального обслуживания пожилых людей.
Но запрос к нам тогда был очень конкретный – это церковно-просветительские беседы. Про такое социальное участие, как сейчас, тогда речи не было.
И в 2008 году, когда произошел очередной кризис, все как-то сложилось. Мы решили создать отдельную структуру, «Даниловцев». С одной стороны, нам хотелось, чтобы было светское лицо у всей этой истории. Отсюда появилось тогда и название в честь князя Даниила Московского. С другой стороны, мы понимали, что хотим именно социальной деятельностью заниматься. А с третьей стороны, как раз благодаря кризису мы были поставлены перед выбором – что из всей многогранной работы может выжить без денег монастыря? И мы тогда подумали, что только социальное направление.
И тогда мы зарегистрировали отдельное юридическое лицо. Но не создавали его тайно, сразу обговорили наши условия с руководством монастыря. Мы, безусловно, очень многим обязаны монастырю, потому что шесть лет размещались в его помещениях. Нам разрешили, поскольку многие из наших сотрудников сидели на двух стульях, работая и в «Даниловцах», и в монастыре. И я считаю, что, конечно, мы смогли выжить и набраться опыта только благодаря тому, что это произошло.
А решили уйти почему? Уже было какое-то расширение, развитие, стало тесно?
В монастыре была реструктуризация, и мы лишились помещения. Мы переехали в здание Союза волонтерских организаций. Мы – соучредители союза. Нам вот эти две комнаты освободили и все, мы здесь. Здание принадлежит союзу, а мы — часть союза.
Точно так же, как «Старость в радость» и «Предание».
Совершенно справедливо, да, мы такие же.
Сейчас к вам могут любые люди приходить – воцерковленные, невоцерковленные? Разного вероисповедания? Нет религиозного фильтра?
Такого фильтра нет. Но с другой стороны, наш логотип и название все равно автоматически о нас что-то говорят. И, может быть, именно это и является определенным фильтром, потому что за 10 лет какого-то явного неадеквата мы не встречали. К нам действительно приходит много людей, доверяющих церкви, но мы к ним не предъявляем требований о их религиозности. Правда, очень негативно относимся к разного рода оккультным увлечениям и альтернативным медицинам. Это представляет опасность для наших подопечных.
А сейчас связь с монастырем какая-то сохранилась или уже нет?
Она сохранилась с руководством молодежного центра, с тем же отцом Иоасафом, с сотрудниками, потому что мы там проработали 15 лет, очень сдружились. До сих пор некоторые наши сотрудники работают и здесь, и там. В этом смысле связь у нас достаточно тесная, но теперь она человеческого характера, а не рабочего.
Вы говорили, что многие люди, которые начинали создавать движение «Даниловцы», с вами вместе были еще в 1990-х в монастырских проектах. Это и сейчас основной костяк вашей организации?
Сейчас среди нашей управляющей команды, наверно, половина тех, с кем мы работали в монастыре. Всего сотрудников, с учетом координаторов волонтерских групп, у нас около 30. Людей, которые обеспечивают все управление, финансы, занимаются административными вопросами, сайтом и пр., человек десять. Но если говорить о лидерской команде — тех, кто отвечает за всю работу волонтерских групп, — человек шесть.
Как вы можете определить ваш стиль управления? Насколько у вас формализованы процессы?
Я бы сказал, это у нас такое «лоскутное одеяло», где каждый находит в чем-то себя. Ключевое слово здесь – ответственность. Важно, чтобы ни за кем не надо было ходить и перепроверять.
В нашей работе нет большого количества денег или каких-то других мотиваторов — карьерного роста, например. Поэтому самое основное, ради чего человек может здесь работать, – это личное желание что-то сделать. Для меня идеальная ситуация, когда человек находит у нас какое-то свое место.
А сейчас мы, наверное, подошли к такому моменту, когда что-то придется менять. Вырос размер — 22 волонтерские группы, запускаются еще четыре. И размер, и объем необходимых финансов, в том числе уже вступают в противоречие со сложившейся камерной моделью. Но это действительно очень устойчивая, очень рабочая модель. И я лично считаю, что для любой начинающей НКО она самая эффективная. А сейчас у нас появляются задачи, которые уже нельзя решать при старой организации. Не получается просто «отпустить», понимая, что что-то будет сделано, но, возможно, по-авторски.
Координаторы на волонтерских началах работают или их труд как-то оплачивается?
Мы заключаем с ними договоры. Хотя честно скажу, деньги мы платим символические – от четырех до семи тысяч. Но человеку важно, что есть договор. Он приходит в больницу и говорит: «Я сотрудник движения», а не просто Вася, и вы меня так просто по носу не щелкнете. И это тоже важно.
Волонтерские группы постоянные? Они складываются надолго или постоянно состав меняется?
У нас был разный опыт. В начале пути мы поняли, что волонтерские группы строятся вокруг своих координаторов. Можно их назвать лидерами, но с некоторыми оговорками, потому что главное – это то, что на них лежит ответственность.
Приведу пример. У нас есть группа, которая занимается благотворительными ремонтами. Создал ее человек по имени Константин. Он ее сделал по аналогии с существующей в службе «Милосердие». Он даже им помогал в первое время, чтобы научиться, как и что. Это очень яркий человек – на гитаре играет, очень активный, все супер, тогда еще не был женат. И вокруг него сразу собралась какая-то группа людей, которым интересно вместе. То есть там каждый ремонт — это встреча друзей, в том числе с песнями, разговорами. А через какое-то время Костя уже не смог дальше заниматься этим, женился, понял, что не потянуть. И на его место пришел Сергей, который уже пять лет координирует эту группу. Это человек другого характера. Он автомеханик, очень хорошо может что-то делать руками, все в этом понимает, ему интересно разбираться в процессах строительства. И вокруг него собрались совершенно другие люди.
Как бы вам хотелось развиваться?
У нас есть мечта – мы год назад задумали в Москве сделать вместе с Союзом волонтерских организаций что-то вроде центра социального волонтерства, где бы мы могли системно эту тему развивать.
В идеале мы хотим, чтобы в каждом учреждении было волонтерское присутствие. Но для нас принципиально важно – изменение и повышение качества жизни людей, а не помощь персоналу.
Здесь куча проблем. Пока нет законодательной базы, благодаря которой можно было бы профессионально развести — почему этот уборщик платный, а тот бесплатный, а почему эти бинты кто-то накладывает за зарплату, а кто-то бесплатно? Как это во все штатные расписания вписать? Это очень-очень сложно, может быть с годами это действительно будет преодолено. Но сейчас есть явная ниша и очень актуальный запрос – просто помощь людям: погулять, пообщаться, поговорить, с детьми поиграть и т.д.
Второе, что хотелось бы развивать, это поддержка самих волонтеров и людей, занимающихся организацией волонтерства. Мне доводилось встречаться с очень многими людьми, курирующими волонтерство в большинстве московских фондов. Стоит сесть напротив человека и сказать: «Рассказывай», и его можно не остановить часами. Эти люди как бы на передовой, в круговороте человеческих отношений, а им даже и выговориться некому, они брошенные. В фондах недооценивают сложности этой работы.
В прошлом году мы делали несколько больших двухдневных семинаров. Один из них был посвящен психологической помощи. И каково же было мое разочарование, когда выяснилось, что почти ни у кого такого нет. В какой-то степени психологическая помощь и поддержка волонтеров и координаторов присутствует у самих крупных фондов — «Вера», «Подари жизнь», «Волонтеры в помощь детям-сиротам». Мы смогли найти только четырех спикеров на всю Москву – из фондов, где это хоть как-то работает. А серьезных благотворительных организаций – сотни.
Волонтеры — это же люди, у каждого своя судьба, своя история. Они еще и за бесплатно работают. Как это можно — использовать их труд без системы поддержки?
Да, тем более, что они часто имеют дело со сложными ситуациями. В больницах, детских домах, ПНИ.
Бывает, что их подопечные и умирают… А системы поддержки волонтеров нет. Я уверен, что открой мы группу «анонимных» координаторов или волонтеров, люди будут приходить. Потому что им нужно и поплакаться, и послушать коллег.
Это наши мечты. Сделать так, чтобы это сообщество было на плаву, чтобы оно не распадалось в силу выжженности дотла его участников.
Хочу спросить о личном. Я так понимаю, вы по специальности практически не работали. Насколько вы довольны своей реализацией на этом поле социального волонтерства?
Я немного преподавал, работал на кафедре в своем институте года полтора, какие-то лабораторные вел.
Я действительно очень доволен тем, чем занимаюсь. Я считаю одним из главных достижений, что наше миссионерство удалось.
То есть, по большому счету мы же проповедуем то, что у нас созрело в душе. Большинство того, что мы делаем, что пытаемся донести, как относимся к волонтерам и подопечным, родилось из нашего христианского опыта. Я ни в коем случае не отрицаю, что у кого-то рядом это родилось из другого опыта, я говорю о нас.
А еще очень важно, что благодаря нашей работе и работе наших коллег — фондам «Подари жизнь», «Волонтеры в помощь детям-сиротам», службе «Милосердие», понятие «социальное волонтерство» теперь есть в России.
А какие в работе основные сложности?
Наверно, я очень счастливый человек, работая здесь. Потому что трудности, безусловно, есть на таком бытовом уровне, рабочем. Понятно, что мы — рабочий коллектив и у нас могут быть разные внутренние процессы. Но это все не связано именно с тем, что мы делаем. То есть мне представляется, что это история обычная человеческого трудового коллектива.
А рабочая задача, которую мы не можем до сих пор отладить как технологию, – это перезапуск волонтерской группы со сменой координатора. Я рассказывал на примере, что меняется человек и меняются люди в группе.
Здесь действует что-то на уровне симпатий, каких-то человеческих совпадений.
Да, волонтерство – это всегда и прежде всего отношения. Но мы все-таки хотели бы сделать перезапуск групп в идеале по аналогу какой-то франшизы. Создать некий алгоритм. Описать возможные риски работы координаторов, дать советы, как избежать выгорания и т.п.
Очень непростой вопрос – как уловить момент, когда координатор уже устает. И начинать «перезапуск» еще при нем. Потому что тот, кто ведет, например, работу в больнице, включается в судьбы людей. Если его спросить о том, что происходит, он будет говорить: «Меня ждала Маша», «Я пришел к Коле, Ване». И когда он начинает уставать, он не может отпустить эти судьбы, потому что как так: Маша ждет, Коля придет…
И вот этот период — самый рискованный. Потому что заканчивается он по нашему опыту всегда, в общем-то, одним: человек просто вынужден обрубать в какой-то момент, он просто говорит – ребята, сил нет, до свидания. И мы оказываемся в непростой ситуации.
А все координаторы уходят рано или поздно?
Да.
Какой примерно период, если можно определить?
Если совсем усреднить, координатор с нами дольше волонтера. Волонтеры в среднем — один-два сезона. Мы мерим сезонами – с начала осени до лета. Координатор – два-три года.
Один из важных принципов, который наши сотрудники проповедуют, — заботиться о себе. Этому обязательно учат и волонтеров, и координаторов.
И это, кстати, входит в противоречие с так называемым «православным мировоззрением», в данном случае я говорю именно в кавычках — «православным мировоззрением». Я считаю, что это тоже наше достижение – ясное позиционирование себя по отношению к внутриправославной субкультуре, где, условно говоря, умри, но вынь да положь. Мол, заповедь божья есть, значит, в лепешку расшибись и т.д. И мы очень давно поняли, что это не работает от слова «совсем».
***
«НКО-профи» — проект Агентства социальной информации, Благотворительного фонда В. Потанина и «Группы STADA в России». Проект реализуется при поддержке Совета при Правительстве РФ по вопросам попечительства в социальной сфере. Информационные партнеры — журнал «Русский репортер», платформа Les.Media, «Новая газета», портал «Афиша Daily», онлайн-журнал Psychologies, портал «Вакансии для хороших людей» (группы Facebook и «ВКонтакте»), портал AlphaOmega.Video, Союз издателей «ГИПП».
