«В театральном у меня было амплуа травести – такая низкого роста девочка, которая играет всю жизнь роли мальчиков-девочек. Конечно, не Джульетту»
Какой вы были в детстве?
По рассказам близких, я была артистичной – очень любила стихи, быстро их учила и не упускала возможности всем рассказать с табуретки. Еще была непослушной и очень активной. У меня была куча энергии, которую хотелось куда-то применить. А поскольку понимания, куда именно, не было, ходила, уже будучи постарше, во всякие театральные студии. Так и появилась идея, что я вырасту и буду актрисой. А кем еще может стать такой творческий ребенок?
А с окружающими как общались? Мальчиков не били?
Я выросла в небольшом поселке, где все друг друга знали. Друзей у меня было много и в садике, и в школе, и во дворе. Била ли кого-то… Просто так, ни за что – вряд ли. Но у меня было повышенное чувство справедливости, иногда слов не хватало, и в садике, чтобы как-то отстоять свою позицию, и кусалась, и дралась. И снег ела… В общем, со мной всегда было весело.
Когда вы решили стать актрисой, какое у вас было представление об этой профессии?
В детстве больше представлялся какой-то итог: овации, цветы, благодарности. Ты значим и делаешь что-то важное для людей. У меня в семье все инженеры, творческих специальностей ни у кого не было. А мне хотелось.
Но все мое детское представление разбилось, когда я действительно столкнулась с учебой в театральном вузе и работой в театре. Я поняла, что не могу каждый день играть одно и то же, заучивать роль и повторять ее. Мне это оказалось скучно, детские мечты разрушились, и нужно было искать альтернативу.
И какую альтернативу вы нашли?
Я долго не осознавала, что стала заниматься делом, которое мне интересно и важно и которое у меня получается. В театральном у меня было амплуа травести – такая низкого роста девочка, которая играет всю жизнь роли мальчиков-девочек. Конечно, не Джульетту. И я понимала, что там мне ничего не добиться и долго страдала по этому поводу.
Но когда я поступила на режиссерский факультет, одна преподавательница сказала: «У тебя не драматическая сущность, попробуй в эксцентрику». Ни одного знакомого слова для меня в этом предложении не было…
Но она рассказала про цирковое училище в Москве и посоветовала попробовать. И я пошла, читала на вступительных «Мастера и Маргариту», отрывок про то, где «кто сказал тебе, что нет на свете настоящей, верной, вечной любви? Да отрежут лгуну его гнусный язык!». Смотрела на меня приемная комиссия очень странно: то, что я делала, было не очень понятно и не очень смешно. Но меня все равно почему-то взяли.
На первом курсе надо было изучать все специальности, и мне понравилось много всего: хотелось и фокусы показывать, и гимнастикой заниматься, и жонглировать. Но нигде ничего не получалось, и первое время я снова мучилась. Ощущение, что ты бездарность, не очень мотивировало. Потом мне посоветовали обратиться к нашему преподавателю по жонглированию Льву Георгиевичу Усачеву. Он тогда тридцать лет выступал в цирке и столько же преподавал. Сказали буквально: «Он был в цирке и клоуном, и акробатом, и жонглером, мне кажется, вы сойдетесь». Я Льву Георгиевичу это все пересказала и добавила: «Давайте сойдемся».
И вот так я стала заниматься клоунадой. Это не был осознанный выбор, хотя я очень любила цирковых клоунов.
«Когда-то мне казалось, что раз мне так легко дается медицинская клоунада, значит, это что-то несерьезное»
Прочитала в одном интервью, что до недавнего времени вы стыдились своей профессии. Почему?
Ну я же у себя в голове актриса! Актриса несостоявшаяся. Даже после циркового училища, нескольких лет работы в больницах меня не покидала мысль «ты ведь все еще не актриса, ты же так хотела на сцену». Хотя у меня был опыт съемок, и он мне дико не понравился.
Почему?
Не знаю! Я поняла, что когда смотришь со стороны, еще как-то веришь в происходящее на экране. А когда снимаешься — нет, и там никто, похоже, не верит! Для меня там не было правды.
И все равно уже давно занимаясь своим делом жизни, я еще долго жалела, что с актерским не получилось. Хотя потом и в ГИТИС поступила, но ушла, и в театр, в который очень хотела, попала. В общем, все желания исполнялись, но я поняла, что это не мое, не то, не нравится. Мое все-таки – это импровизация, выходить, не зная, что делать и как на тебя отреагируют.
Этим мне и нравится медицинская клоунада, потому что в цирке у тебя есть номер, который ты готовишь, ты стараешься, чтобы ничего из реквизита не упало, тебе нужно попасть в музыку. А в больнице вообще нет никакого номера!
У тебя есть реквизит, но ты заходишь здесь и сейчас, смотришь, как на тебя реагируют и пытаешься сделать так, чтобы настроение у человека стало лучше, чем оно было.
Когда-то мне казалось, что раз мне так легко дается медицинская клоунада, значит, это что-то несерьезное. А потом я увидела, что у очень многих не получается вот так. Многие приходят со своим актерским спектаклем, этюдом, и это в больнице не работает. Потому что в цирке или театре зрители приходят к актерам, а в больнице – клоун приходит. Это он спрашивает разрешения войти в палату. Там у него ни сцены, ни кулис, ничего. Есть только ты, взгляд на ребенка или взрослого. А потом рождается удивительная история.
И вот когда я перестала мучить себя мыслями, осознала, что занимаюсь тем, что мне нравится, мечта сбылась.
Меня в детстве довольно часто спрашивали, почему я хочу стать актрисой. Так часто, что я сформулировала себе один ответ и везде его использовала: «Я хочу выходить на сцену, чтобы люди на меня смотрели, смеялись и плакали». И вдруг поняла, что именно это я и делаю достаточно давно, работая медицинским клоуном.
И делаю хорошо, так что про актерскую карьеру можно перестать думать, потому что актеров очень много, а вот клоунов, которых публика не боится и принимает, немного.
Клоунадой со Львом Георгиевичем я стала заниматься со второго курса. И в этот момент увидела объявление о наборе в студию больничных клоунов. На слово «больничный» в этом объявлении я не обратила внимания.
А что вы почувствовали, когда поняли, что выступать нужно будет в больницах?
Ничего не почувствовала. В первый раз это кажется весельем, когда ты просто приходишь в хорошую компанию. И наши студенты сейчас (речь про студентов всероссийской Школы медицинских клоунов, которую проводит АНО «ЛенЗдравКлоун». – Прим. АСИ) тоже идут не сразу со смыслом, с мыслью о каком-то служении. Все это приходит с годами, с реальными примерами из больниц. Вот ребенок плакал, ты как клоун пришел, и он перестал плакать. Только такие ситуации заставляют задуматься, что ты можешь сделать что-то больше, чем просто насмешить. Я могу успокоить детский плач, могу предотвратить детскую истерику.
Мне кажется, невозможно сразу это понять. И мне тогда, в самом начале, казалось, что это просто весело, я не смотрела на это как на профессию. А теперь уже новым больничным клоунам мы сразу говорим, что это профессия, и ей надо учиться.
А каким был ваш первый поход в больницу, вы помните?
В первый раз я пошла как наблюдатель, так положено по системе обучения. Новички должны были сходить, посмотреть на работу действующих клоунов. Помню, как это было, но не помню «вау-эффекта». Возможно, потому что не было осознания, ведь с нами тогда никто не разбирал, что происходит. Сейчас мы все время разбираем: что было, как было и какой случился терапевтический эффект. Это нужно разбирать, потому часто бывает, что это секунда разницы, которая не всегда видна. Например, ребенок плакал-плакал, тут заходят клоуны, и он может просто перестать плакать. Даже не улыбнуться, не захохотать, а просто перестать плакать. И это будет тем эффектом и результатом.
Случалось ли когда-нибудь, чтобы вы пришли домой и решили, что больше не хотите заниматься больничной клоунадой?
У меня были периоды, когда я уходила из-за эмоционального выгорания. Но оно каждый раз случалось не из-за работы в больницах, потому что там-то я вижу эффект и понимаю, зачем это делаю. А из-за того, что приходила к коллегам, рассказывала, как все прошло, а они отвечали: «А, да это все ерунда». Я понимала, что мне не комфортно работать с людьми, которые видят клоунаду не так, как я. От этого происходили недопонимания, и я уходила в никуда. Но понимала, что хочу этим заниматься всю жизнь. Я действительно вижу в этом смысл, пользу, творческий рост и хочу вывести это в ранг настоящей профессии.
А то, что происходит в больницах, наоборот, дает огромные силы, чтобы продолжать жить и бороться со своими трудностями. У меня был переломный момент в жизни, сложный психологически, и на следующий день мне нужно было идти работать в больницу. И я вообще не понимала, как пойду, но знала, что меня ждут.
Я кое-как дошла, настроилась, вспомнила, что нас учили все человеческое оставлять за порогом. Никого не интересует, что в моей жизни происходит, я клоун Тик-Так, я иду делать свою работу.
И я очень хорошо помню тот выход: я вернулась, сняла нос и поняла: я встроилась в жизни двадцати-тридцати человек из разных семей, я попыталась аккуратно напомнить им про радость, они вспомнили и нашли силы бороться. Уж с одной своей жизнью я как-то разберусь? С одной-то проще разобраться!
Вы разделяете личную жизнь и работу? Убираете личную, когда заходите в больницу, и убираете больницу, когда возвращаетесь?
Конечно! Иначе просто с ума сойдешь. Естественно, мой клоун Тик-Так и в обычной жизни очень многому научил, но все-таки без носа я Лерика. Да, я работаю клоуном, что-то люблю, что-то не люблю, куда-то хожу, куда-то не хочу. А в больницу я захожу как чистый лист, оставив и переживания, и радости.
Во время работы я не отвечаю ни на какие звонки, сообщения, могу только записать коротко, что было. И то, отвернувшись, чтобы меня никто не увидел. В одном выходе может быть до шестидесяти палат, и задача клоуна — закрыть дверь одной палаты, все забыть и начать заново. Потому что в следующей палате другой человек, у него другое состояние, возраст, настроение. И к нему с предыдущей историей нет смысла идти, эффекта не будет, максимум, косо посмотрит.
И вот я выхожу из палаты, быстренько записываю ключевые моменты, и мне жутко неловко, потому что некуда спрятаться. Те же медработники видят, могут подумать: «Ага! В телефоне сидишь». Мне так один раз сказала медсестра, я постаралась ей объяснить, что я записываю, что было. Она удивилась:
— Зачем?
— Мне важно запомнить, что было, мне ведь нужно составить отчет…
— Вы тоже отчеты составляете?!
Ну а как! Это не просто пришли и позанимались ерундой, это серьезная деятельность, требует и включенности, и осознанности, и, конечно, отчетности.
«В масштабе страны больничных клоунов очень мало – представьте, сколько больниц, в больших, маленьких городах»
Как вообще в концепцию организации, у которой есть сотрудники, отчетность, планы, вписывается такая творческая работа? То есть вы можете быстро выйти из творческого состояния, чтобы заняться чем-то бюрократическим?
Не то чтобы я могу или хочу, но это надо делать. Это про профессиональную деятельность. Как раз сейчас мы с Надеждой Лауниц, учредителем и руководителем АНО помощи детям с тяжелыми заболеваниями «ЛенЗдравКлоун», работаем над тем, что включить профессию «медицинский клоун» в государственный реестр профессий.
Нам важно не только выходить клоунами в больницы, но и писать отчеты — количественные, качественные, творческие, чтобы объяснить людям, что мы делаем и зачем это делаем. А еще отчеты нужны, чтобы замерить показатели эффективности, которые у нас тоже есть. Конечно, непросто сочетать творческое, клоунское и организаторское, но что делать.
Как раз первая всероссийская Школа медицинских клоунов помогла лично мне понять, что я могу все, могу решать миллион задач сразу.
Школу медицинских клоунов проводил «ЛенЗдравКлоун» с сентября по декабрь 2022-го в сотрудничестве с Международным медицинским кластером и при финансовой поддержке Фонда президентских грантов.
Вот тут мне в оба уха кричат, что нужно сделать, при этом я веду тренинг для 43 студентов, которым нужно дать задачу, а еще тут же помочь телеканалу, который пришел снимать сюжет.
А ведь обычно журналисты приходят и говорят: «Дайте нам нос и шляпу, и мы с вами потренируемся». А я научилась говорить «нет», потому что мы не можем прервать обучение для красивой картинки, мы не хотим создавать впечатление, что любой человек с добрым сердцем, надев красный нос, может пойти в больницу.
Это не так. Даже мы как профессиональная организация, чтобы работать в больнице, проделываем огромную работу: договариваемся, подписываем договор о сотрудничестве, обсуждаем графики. Очень легко увидеть только верхушку айсберга, когда клоун дает интервью и кажется таким молодцом. Но вообще, чтобы его просто пустили в больницу, нужно приложить очень много усилий. Это огромная организационная, системная и регулярная работа всей команды.
По разработанной с Надеждой методике мы сразу учим будущих клоунов ответственности. Они должны понимать, что пришли в больницу не потому, что они такие классные и их там все ждут. Иногда клоуна вообще никто не ждет — ни пациенты, ни врачи, и это тоже нормально.
Наша задача — сделать клоунов частью медицинской команды, но они должны быть аккуратными, деликатными, понимать, когда нужно уйти и не заигрывать, а когда предложить свое участие. Клоун может побыть с ребенком на установке капельниц или катетера, проводить на операцию, попробовать накормить.
Например, приходишь к ребенку после химиотерапии, он уже долго не ест, и родители, совсем уставшие, говорят: «Не надо, мы не можем». А ты аккуратно спрашиваешь: «Ой, а можно я посмотрю, что вы там не едите?». И ребенок вдруг начинает есть, и родители это видят, и врачи. Видят и понимают, что клоун-то может быть полезен.
После предыдущей региональной Школы клоунов, которую мы проводили в Сочи, Краснодаре и Ростове, выпускники которой уже год работают в больницах, они нам рассказали недавно, что их регулярно зовут медсестры на установку капельниц детям. Для нас это признание со стороны медперсонала!
А еще год назад было совсем иначе. И дело даже не в том, что врачи не любят клоунов: просто у медучреждения есть отлаженная система работы, в которую вдруг встраивается какой-то клоун. К тому же многие не понимают, кто мы и зачем приходим. И иногда бесполезно рассказывать об этом и направлять почитать статьи и исследования, кричать и доказывать свою полезность. Это понимают, когда доверяют, пускают и видят эффект своими глазами. Особенно, когда клоуны приходят ко взрослым пациентам.
Вообще есть такое расхожее мнение, что это нужно только детям. Деток-то жалко! А мне вот не жалко, я понимаю, что моя жалость им не поможет. Вообще самое ужасное в жизни, мне кажется, что может сделать один человек с другим, – это пожалеть. Ну ладно, если это близкий, ему можно пару раз поплакать в жилетку. Но когда тебя жалеет большее количество людей, ты понимаешь, что у тебя вообще нет никакой энергии, чтобы встать и начать что-то делать.
Я помню, в новой частной клинике меня в первый же рабочий день позвали на утреннюю летучку и представили врачам: вот, мол, с нами будет работать медицинский клоун. И многие разом сказали: «Чего?!» Эти комментарии и взгляды не забыть. Но со временем и те, кто был очень скептично настроен, подходили ко мне и говорили: «Слушай, прости, что мы сначала так отнеслись…».
Но это ничего. Было бы странно, если бы мне расстелили красную дорожку, как будто я заслуженный клоун. Хорошо, что это было именно так, через преодоление… Это помогает мне, как клоуну и педагогу, который несет эту профессию дальше, не надевать «корону», в которой я такая молодец, делаю великое дело, меня вообще все любят… Да не надо, чтобы меня все любили, надо делать свое дело! И если кто-то, взрослый или ребенок, врач или медсестра отказали в общении, все, извините, я пошла дальше, не настаиваю. Я не знаю, что у человека было секунду назад и как он себя чувствует. А если хочет пообщаться, супер, будем строить диалог.
Как вы думаете, в нашей стране медицинская клоунада – уже норма?
В масштабе страны больничных клоунов очень мало – представьте, сколько больниц, в больших, маленьких городах.
И когда лет пятнадцать назад больничная клоунада в России только зарождалась, было устойчивое мнение, что это только для детей. Даже мысли не было посмотреть в сторону взрослых, они там сами как-то справятся. А взрослым еще сложнее, оказалось. Где им взять опору?
Мне кажется, с точки зрения профессиональной деятельности, мы только-только начинаем о себе публично заявлять. В России есть несколько организаций, которые развивают больничную клоунаду. Но наш «ЛенЗдравКлоун» отличается, потому что делает все, чтобы вывести это в профессию. В этом мы сошлись с Надеждой Лауниц. В регионах в основном клоуны — это волонтеры, потому что найти постоянное финансирование очень сложно. Но волонтерство это все равно «сегодня я могу, завтра не могу», нужна очень большая внутренняя мотивация.
Еще было мнение, что клоунам надо идти только в тяжелые отделения, онкологические, гематологические, реанимацию, трансплантацию костного мозга, где дети лечатся долго. А сейчас мы понимаем, что идем от запроса больницы: куда приглашают, туда и идем. Мы не говорим: «Спасибо, конечно, но мы только для тяжелых отделений». Мне кажется, медицинский клоун нужен всем, даже если человек на один день попал в больницу или просто пришел сдать анализы.
В это начинают верить, когда врачи видят, что мы с ними «в одной лодке». Мы тоже лечим. Мы, конечно, не говорим, что не нужны лекарства. Но вернуть после болезненной процедуры хорошее настроение – тоже важно для выздоровления.
А как вы работаете со взрослыми пациентами?
Есть такое правило, что клоун всегда говорит «да». И когда меня спросили: «Пойдешь ко взрослым?», я ответила: «Да, конечно, пойду». А потом засомневалась, ведь ничего не знала об этом. Мы стали первой организацией медицинских клоунов в стране, которая пошла ко взрослым пациентам, и уже год регулярно работаем в отделении химиотерапии «Медси» в Боткинском проезде. Кстати, туда к пациентам нас пригласил сам руководитель центра химиотерапии, заведующий отделением химиотерапии Международного центра онкологии Евгений Ледин.
Это удивительный опыт. Теперь я точно могу сказать, что взрослым людям клоун нужнее: любым взрослым нужнее поддержка — и родителям детей, которые попали в больницу, и врачам, и медсестрам, и, конечно, пациентам. Потому что у них во время болезни рушится быт, уклад, фундамент жизни.
А еще у нас в культуре нет этого понимания «обратиться за помощью», «сходить к психологу». У нас же к психологу обращаются только те, у кого явно не все в порядке, «а я же нормальный!». И я так про себя думала когда-то, хотя сама уже десять лет работаю в некоммерческом секторе. Но когда стало сильно плохо, я позвонила знакомому психологу, и мы с ней провели десять сеансов терапии. И тогда я поняла, что надо было вообще-то сразу обращаться, а не ждать, пока все разорвется внутри.
И вот клоун взрослыми очень часто воспринимается как психолог.
Конечно, обычно дети чаще готовы играть, а со взрослыми, бывает, сложно наладить контакт. Они часто задают вопросы «а кто вы, а зачем?», говорят: «Ой не надо, у меня все хорошо». А кто-то, наоборот, воспринимает нашу встречу как возможность поговорить и выговориться. Но я тем не менее не играю в психолога, все равно остаюсь клоуном: мы всегда шутим, смеемся, находим возможность, чтобы помочь выпустить эмоциональное напряжение через добрый смех.
Со временем приходит осознание, что все не зря. Меня ждут. Я это понимаю, когда женщина лет пятидесяти, которая пришла на химиотерапию, говорит: «Ой, а я боялась, что вас сегодня не будет!».
Это означает, что человек пошел в больницу с надеждой увидеть клоуна, а не думая, что сейчас будет больно.
«Если даже в больницах не нужны будут клоуны, мы найдем применение нашему опыту»
А что или кто поддерживает вас?
На самом деле меня очень поддерживает то, что я, наконец, оказалась в своей команде, среди людей, которым не нужно доказывать, что я с ними заодно. Понимание того, что мой опыт важен, что меня ценят как клоуна и педагога, дает мне силы вставать по утрам, поэтому «ЛенЗдравКлоун» для меня как семья.
Даже если я не выспалась или у меня проблемы, я знаю, что все это неважно, потому что сегодня пойду в больницу и, если хоть один человек там улыбнется, этот день прожит не зря. А так – все как у всех: встречи с семьей, с друзьями, концерты-театры, читаю много в последнее время. Нет никаких уникальных рецептов.
Нужно просто давать себе время на отдых тоже. Для меня стало открытием, что помимо работы есть возможность отдыхать, иногда ничего не делать и не корить себя за это. Если болеешь, дать организму время, чтобы выздороветь и не думать «как же там коллеги без меня». Они справятся, я им доверяю. Себя обязательно надо как-то переключать. Загнаться и выгореть может на любой работе каждый из нас.
Что вы будете делать, если, условно, завтра никто не будет болеть и в больницы уже не нужно будет ходить?
Я поняла, что я человек, у которого очень много энергии и ее нужно куда-то направлять. Медицинская клоунада идет от запроса. Даже если в больницах не нужны будут клоуны (ну вдруг такое случится), мы найдем применение нашему опыту.
В прошлом году «ЛенЗдравКлоун» стал работать с беженцами в пунктах временного размещения (ПВР). У нас тогда была региональная Школа клоунов и к нам обратились из администрации Аксайского района Ростовской области, рассказали про ПВР беженцев и спросили, не сможем ли мы прийти туда. Мы сначала напряглись, но потом подумали, обсудили, поняли, что это новый, актуальный запрос, а мы знаем, как работать с тревожностью детей и взрослых. К тому же есть опыт зарубежных коллег, которые уже давно выезжают, помимо больниц, и в зоны чрезвычайных ситуаций. Так что мы пообщались с клоунами из израильской организации Dream Doctor’s, потом с психологом МЧС и отправились в путь.
Мы поработали в ПВР, поняли, какие там особенности и как там лучше себя вести, и потом несколько месяцев подряд наши ростовские клоуны приезжали туда регулярно.
Мне хочется и продолжать работать клоуном, и учиться новому, и делиться своим опытом с коллегами. Но если представить, что все это уже исполнено, то я бы выпустила книгу рассказов.
25 января 2018 года я опубликовала свой первый пост в «клоунском блоге». У меня было столько историй и невероятных мгновений из больниц, которые хотела не забыть, поэтому стала записывать. И их стали читать близкие, потом друзья, потом люди, с которыми мы познакомились в палатах. Со временем стали часто комментировать: «Как здорово, а напиши книгу, чтобы все эти ситуации можно было прочесть в одном месте!».
И вот сейчас после разговора с вами я сяду разбирать все свои тексты, написанные за пять лет. Это моя большая мечта – выпустить книгу и показать в ней, что такое медицинская клоунада, зачем ей заниматься, почему надо бороться за жизнь, когда поставили диагноз. Мне хочется, чтобы у людей в разных городах была возможность взять эту книгу, почитать и понять, что жизнь продолжается.
Интервью с Лерикой Пивненко — часть серии «НКО-профи», созданной Агентством социальной информации и Благотворительным фондом Владимира Потанина в 2017 году. «НКО-профи» — это цикл бесед с профессионалами некоммерческой сферы об их карьере в гражданском секторе. Серия реализуется в проекте «НКО-координаты» при поддержке Фонда президентских грантов.
Автономная некоммерческая организация помощи детям с тяжелыми заболеваниями «ЛенЗдравКлоун» существует с 2012 года и обучает мастерству медицинской клоунады, интегрируя специалистов в систему здравоохранения России. Развивает свою деятельность в шести городах России: Москве, Санкт-Петербурге, Ростове-на-Дону, Аксае, Краснодаре и Сочи. Медицинские клоуны работают в детских и взрослых больницах, хосписах, пунктах временного размещения беженцев. Узнать подробнее и поддержать проект можно на официальном сайте организации.
