«Вмешательство человека в естественные процессы природы — это гордыня». Вячеслав Козлов, «Бумеранг»

Вячеслав, давайте начнем с самого начала: расскажите, где вы родились и выросли?

Я родился в Хабаровске, но родители почти сразу после моего рождения переехали в Южно-Сахалинск. Все детство и до сих пор я живу в Южно-Сахалинске.

Каково быть тем самым человеком, который живет на Сахалине? Многие мечтают туда попасть.

Приехать сюда туристом и жить здесь — это разные вещи. Сахалин — островной регион, здесь присутствуют удаленность, изолированность, которые сказываются буквально на всем. 

Кто-то стремится сюда приехать, а вот местным, на мой взгляд, наоборот, важно периодически выезжать отсюда, учиться, общаться с Большой землей. 

Поскольку Сахалин — обособленная территория, труд и активности здесь тоже своеобразные. Все мои основные воспоминания детства связаны с походами и с природой Сахалина. Ну и, конечно, любые походы начинались, проходили и заканчивались у моря.

Вы ходили в походы с родителями или друзьями?

Нет-нет, я попал к очень хорошим педагогам в местный Центр детско-юношеского туризма. К сожалению, эта организация уже два года как не существует. Там работали фантастические люди, влюбленные в Сахалин. Они, конечно, очень сильно на меня повлияли.

Это тоже была некоммерческая организация?

Нет, это была структура при департаменте образования — система дополнительного образования, которая занималась детско-юношеским туризмом. Там работали педагоги, инструкторы, которые ходили с нами, детьми, сначала в простые, потом в более сложные походы.

Расскажите подробнее про этих людей. Я так понимаю, они в каком-то смысле стали для вас ролевой моделью?

Да, это была целая группа людей. Они путешествовали, любили свой край, рассказывали об истории Сахалина. И оказали большое влияние на мое мировоззрение. Чтобы рассказать о каждом, понадобится отдельное интервью. 

Расскажите подробнее: чем вы занимались в центре, это была исследовательская деятельность? Чему вас учили?

Если говорить по возрасту, то начиная с третьего-четвертого класса были небольшие экскурсии. С пятого класса — походы с ночевками. Мы не только учились ставить палатку, но и изучали геологию, растения, животных, природу, историю Сахалина.

С седьмого-восьмого класса начались уже сложные походы — многодневные экспедиции, сплавы по рекам. Но с нами были люди, которые были профессионалами. Вот, например, первый руководитель поисково-спасательного отряда — Валерий Андреевич Поляков — тоже был одним из тех, кто занимался с детьми туризмом.

Позже, когда на Сахалине появились МЧС (1 января 2005 года. — Прим. АСИ) и местный поисково-спасательный отряд, я сначала был внештатным сотрудником, а потом стал работать там на постоянной основе.

Как ваши родители относились к вашему увлечению?

По-разному. Сами они людьми природы никогда не были. 

Пока это были простые походы — поддерживали. Когда начались более сложные и даже порой опасные экспедиции — переживали, но все равно поддерживали, особенно если это не мешало учебе. По крайней мере, против они точно никогда не были. 

Как так получилось, что вас природа как раз захватила? 

Меня захватывала не только природа сама по себе, но и активности на природе. Сначала коллективные творческие занятия. Потом мы с товарищем организовали турклуб, который сейчас называется «Бумеранг». Позже он стал общественной организацией, а возглавила его Валентина Мезенцева.

Мы рассказывали детям о природе Сахалина, ее ценности. Объясняли: если пришел — не оставляй следов, весь мусор уноси с собой, старайся минимизировать воздействие на природу. А донести, что ты на природе в гостях, — непростая задача, когда общий менталитет потребительский.

И чем дальше мы ходили, тем больше убеждались, что дикая природа испытывает все больший прессинг от человека. Меньше стало чистых мест, больше мусора, шашлычных стоянок. Поначалу это просто вызывало раздражение, а потом появилось желание что-то изменить, повлиять на сознание людей. Кроме туристских, мы начали создавать еще эколого-просветительские проекты.

Многие ездят на природу — это просто и доступно: сел в машину и поехал. На выходных машины стоят колоннами. А потом мы видим последствия потребительского отношения — горы мусора после массовых пикников. Мы лично видели, как из окон машин вылетают бутылки, пакеты. 

В нашем окружении таких людей не было, поэтому мы решили повлиять на более широкий круг населения. Так мы начали организовывать массовые уборки. 

Мы делали сплавы по рекам, например по Тыми, восхождения на Жданко и Вайду. И везде убирали мусор, выжигали надписи туристов на скалах. Но на следующий год весь мусор возвращался.

И что вы решили сделать?

Решили задуматься о воздействии на эмоции, на осознание людьми ответственности за свои действия. Мы начали проводить лодочные экскурсии для детей в Невельске — это портовый город, куда ежегодно приходят сивучи, морские львы, занесенные в Красную книгу. 

Показывали им реальную жизнь этих прекрасных животных. Равнодушных не было никого. Но потом мы начали встречать травмированных животных в удавках из сетей и другого пластикового мусора.

Кого могли, мы спасали, снимали с металлических штырей, освобождали от сетей. Всех освободить было невозможно: сивуч крупный зверь, и просто так к нему не подойти. 

Дети задавали вопросы: как помочь, как изменить ситуацию? Так начались экологические программы, связанные с морем и мусором.

Переломным моментом стала история с разливом мазута танкера «Надежда» — ровно возле места, куда приходят сивучи. 

Многие туристы восхищались сивучами на наших экскурсиях, но, когда произошел разлив нефтепродуктов, на помощь этому уникальному месту пришли простые жители Сахалина. А вот туристы остались в стороне, хотя уже весной организовали коммерческие компании и начали возить на сивучей платные экскурсии.

Потом произошла история с косатками, которых зажало льдами. Волонтеры, спасатели, жители Сахалина и наша команда активно помогали им выбраться из ледяного плена. Успех этой операции стал символичным: многие волонтеры увидели, что могут проявить лучшие качества, помочь природе и изменить сознание общества. В 2016 году, после произошедших событий, мы создали в нашем клубе группу помощи морским животным «Друзья океана».

Расскажите о «Друзьях океана».

История работы «Друзей океана» тесно связана с «китовой тюрьмой». 

Когда мы узнали об отловах косаток, то сразу организовали общественные наблюдения — поехали в экспедицию в места отлова, где действительно столкнулись с отловщиками. Это был конфликт двух менталитетов, где один — потребительский, с целью заработать на китах; другой — забота о природе, понимание, что это неправильно.

Эти косатки занесены в Красную книгу, популяция малочисленна и слабо изучена. Их изъятие наносит огромный вред — не только России, но и всей планете. 

История «китовой тюрьмы» — это история сотрудничества огромного количества неравнодушных людей и организаций. Киты стали свободными, и это стало исключительным событием в партнерстве общественных организаций, науки, государства и международного сообщества.

Вячеслав, вы назвали несколько громких событий, облетевших весь мир. Как вам кажется, стали ли они поворотными? Изменилось ли что-то за эти годы в сознании местного населения?

Уже почти 10 лет существует команда «Друзья океана», 30 лет — клуб «Бумеранг». За это время стало заметно, как отношение людей к природе меняется. Люди участвуют, помогают диким животным — например, если видят запутавшегося тюленя, стараются его освободить. 

На Камчатке в прошлом году дважды спасали группы косаток. Раньше, если бы кит или белуха выбросились на берег, их, возможно, просто оставили бы или порубили на мясо для собак. Сейчас же люди проявляют участие и стараются помочь диким животным.

А должны ли? 

Конечно, остается ряд вопросов. 

Яркий пример — наблюдение за китами. В этом году мы стали свидетелями травмирования краснокнижного горбатого кита винтами лодочных моторов. С большой вероятностью это произошло во время экскурсии с туристами. 

Конечно, прямую ответственность несет капитан этого судна… Но что сделали сами туристы и местное сообщество, чтобы этого не произошло? Выбор ответственного туроператора, экологичность тура, отзывы — все это очень важно для жизни и благополучия китов. Простые люди — туристы на борту — несут такую же ответственность за безопасность наблюдения, как и капитан судна, порезавшего кита.

Другой пример: спасение новорожденных щенков тюленей на берегу. Люди бегут их спасать, забирают к себе домой или вовсе толкают в море, не понимая, когда можно и нужно вмешиваться, а когда — нет. Зачастую это просто природные процессы рождения и взросления щенят, не требующие вмешательства человека.

А когда все же нужно вмешиваться?

Мы для себя четко определили: вмешиваемся только в тех случаях, когда животное пострадало по вине человека. Запуталось в сетях, ранено орудиями лова, обмотано пластиком — тогда мы обязаны помочь. Это наш способ извиниться перед природой за безответственные действия человека.

При этом важно помнить, что нельзя, спасая одного, навредить другим. Есть случаи, когда, спасая одного тюленя, люди пугают беременных самок, и те теряют детенышей. Поэтому мы учим свою команду работать профессионально. Мы сотрудничаем с научными руководителями — с теми, кто десятилетиями изучает китов и тюленей. 

Сейчас, после событий с «китовой тюрьмой», ученые стали активнее работать не только над изучением, но и над сохранением видов и их среды обитания. Они начали больше сотрудничать с общественными организациями, и это очень важно. Вместе появляются инициативы по спасению животных, и это — правильный путь.

В общем, я хочу сказать, что постепенно люди начали понимать: жизнь каждого животного имеет ценность. И хорошо, что вы, журналисты, задаете правильные вопросы, этой теме должно быть уделено много внимания. 

Можно распутать сто, двести тюленей, но глобально это не повлияет на жизнь всей популяции. Гораздо важнее менять сознание людей.

Потому что это борьба не с причиной, а со следствием.

Да, это так. Но зато именно эта помощь тюленям, пострадавшим от человеческой безответственности, наглядно показывает причинно-следственные связи: вот пластиковое кольцо от мусора или сеть, которые кто-то выбросил у берега, вот животное, которое из-за него страдает и обречено на смерть, а вот волонтеры, которые пытаются изменить ситуацию. 

Это прямая линия от действий человека до последствий для природы.

Вернемся немного назад. Расскажите о ваших родителях. Какими они были и как повлияли на вас?

У каждого ребенка есть претензии к своим родителям, и у моих троих детей наверняка ко мне они тоже есть. Но я надеюсь, они станут лучшими родителями, чем мы. 

Главное — это ценности, заложенные в детстве. Если ты совершил ошибку — пойми ее, не повторяй и иди дальше. Это базовая вещь, которую, как мне кажется, родители и должны передать. Ценность жизни, уважение к живому, ответственность за поступки — это фундамент.

Думаю, это самое главное, чему нужно научить своих детей, спасибо. А было ли в подростковом возрасте что-то не связанное с природой, что вас увлекало? 

Я увлекался фотографией. Сначала снимал природу, потом — людей в их естественной среде. Эти работы мне кажутся более серьезными, чем просто пейзажи или портреты. Фотография помогла взглянуть на мир иначе.

Можно ли сказать, что фотография повлияла на ваше становление?

Да, в том числе. На меня влияло все в комплексе. Я работал и педагогом, и спасателем, и экологом, и фотографом. Все это переплелось в жизненный путь, который сложился из разных опытов. 

Иногда были предложения изменить окружение или заработать, но я осознанно или интуитивно отказывался от них и шел тем путем, который считал верным. Сейчас сложно выделить одно ключевое, но весь этот «винегрет» оказался правильным и важным.

А если бы вы не занимались тем, чем занимаетесь сейчас, кем бы вы были? Какую профессию выбрали бы?

Не знаю. Думаю, что это все равно было бы что-то связанное с морем и с социальными вопросами. Ну сложно мне представить свою жизнь без моря.

Поняла вас, спасибо. Мы поняли, что интерес к океану и природе вы почувствовали еще в юности, и про людей, которые вас окружали, тоже поговорили. Расскажите о взрослении: где вы учились, как строилось ваше образование? 

У меня было три основных блока образования. Первый — СахГУ, технологический факультет. Несмотря на выбранную специальность, моя дипломная работа была посвящена экологическому образованию и просвещению. 

Потом я прошел обучение в Центре подготовки спасателей в Ногинске. Еще был курс по системе «Интеграл» в Санкт-Петербурге, связанный с промышленной экологией. Так что можно выделить три базовых образования.

Но все, что касается взаимоотношений с океаном, стало частью работы в общественной организации. Это понимание биологии, поведения морских животных и морская практика: управление судном, лодками, парусами, дайвинг, водолазное дело и другое. Эта тема занимает важное место в моем образовании и продолжается сейчас.

То есть можно сказать, что вы до сих пор учитесь?

Конечно.

А когда вы решили работать именно с морскими животными?

Все шло постепенно. Мне сложно выделить переломный момент. Моя деятельность всегда была связана с сохранением моря и с изменением сознания человека по отношению к природе — и к морю в частности. А морские животные — его неотделимая часть. 

Есть ли что-то, что сильнее всего привлекает вас в вашей деятельности? 

Самое главное — это, конечно, то, что большая часть работы происходит в океане, в естественной среде обитания животных. 

Второе — команда людей, близких по ценностям. Это группа людей, которая стоит в стороне от социальных разногласий и кризисов, но вместе с тем очень сплоченная и имеющая общее представление о том, каким должен быть мир. Работать вместе и достигать удивительных результатов — это вдохновляет меня больше всего.

Вы чувствуете, что на своем месте?

Да, конечно.

Расскажите, как проходит ваш обычный рабочий день. Есть рутина или все по-разному?

Все по-разному. Слова «рутина» не существует. Сейчас я очень мало нахожусь за офисным столом. В основном это парусная лодка в океане, образовательные встречи, тренинги с волонтерами, работа в поле. Обычного рабочего дня как такового нет. 

Иногда, конечно, хотелось бы стабильности. Например, когда приезжаешь на лежбище, разбираешь вещи, договариваешься с командой, что с утра вы сначала спокойно завтракаете, а уже потом начинаете работать. 

Наутро, конечно, ничего такого не происходит — все просыпаются от крика, что замечено запутанное животное. Все быстро собираются, заряжают дротики или готовят сачки — как говорится, утро начинается не с кофе. 

Травмированные тюлени, кстати, часто сами приходят, как бы на прием к врачу. Но действовать надо быстро — уже через минуту особь можно потерять из виду. 

В общем, да, нужно жить моментом, хотя порой хочется делать все более спокойно и размеренно.

Есть ли у экспедиций какая-то сезонность?

Для меня весь год — экспедиция. Но есть, конечно, сезон по тюленям — около полумесяца в году, когда у них конец репродуктивного периода. В это время мы стараемся максимально концентрировать усилия и оказывать минимальное влияние на лежбище. Ездим туда регулярно.

Можете вспомнить самый запоминающийся или сложный случай, когда приходилось принимать трудные решения?

Простых случаев мало, всегда есть выбор. Например, при работе с препаратами нужно точно рассчитать дозу, чтобы животное уснуло и не проснулось в неподходящий момент, но обязательно проснулось после освобождения. Когда с ветеринарами рассчитываешь дозу препаратов для анестезии — волнительный момент. 

Животное должно оставаться спокойным, не убегать в воду, но есть риск, что оно все же побежит и тогда может погибнуть. 

Всегда сложно, но важно минимизировать свое влияние на лежбище. Ни в коем случае нельзя навредить другим животным. Поэтому мы вмешиваемся только тогда, когда уже все щенки родились и пара «мать — детеныш» окрепла. 

Вы уже немного затронули тему принципов, которых придерживаетесь при работе с животными. Есть ли что-то, помимо «не причинять вреда», что вы выделяете? 

В первую очередь — безопасность человека. Обучение и командная работа — это первые требования к безопасности.

Второй — помогая одному животному, не причинять вред другим, минимизировать воздействие на все лежбище. И минимизировать стресс для травмированного животного. 

Третий — мы работаем только с животными, которые пострадали от рук человека. То есть мы не лечим животных, которые пострадали от косаток или по каким-то причинам были травмированы в естественной среде. 

Мы не спасаем щенков тюленей, которые вышли на берег или потеряли мать. Это естественный отбор, в котором решениям человека нет места. Только гордыня заставляет его вмешиваться в природные процессы. 

Спасибо! Почему ваш клуб «Бумеранг» превратился именно в некоммерческую организацию? Почему была выбрана именно такая форма?

А вот удивительно! У нас в стране есть государственный сектор, коммерческий и общественный. Последний иногда ассоциируют с каким-то скептицизмом и недоверием — кто-то считает, что такие организации проплачены кем-то из бизнеса или государства. 

Сразу скажу: мы с такими не сталкивались. Мы встречаем людей, которые свое свободное время, силы, душевные и материальные ресурсы тратят на то, чтобы изменить мир к лучшему. 

Некоммерческая организация дает гораздо больше свободы. Мы сами придумываем идеи, прорабатываем их, ищем финансирование, собираем команду, выделяем время, энергию, ресурсы. А потом сами же и достигаем результатов. 

Никто не может нам сказать — сделайте вот так. Мы делаем то, что считаем нужным и правильным. Это здорово. Это не чистая наука, не бизнес и не замена функций государства. Это то, что просто нужно делать, и мы это делаем.

Правильно ли я вас понимаю, что НКО — более гибкая форма для практической работы, позволяющая быстро реагировать? Поэтому она вам ближе всего? 

Да, именно так. Из всех существующих форм это ближе всего к нам.

А помните ли вы, как близкие, друзья и родственники отреагировали на ваше решение посвятить себя общественной и природоохранной деятельности?

Многие наши друзья — друзья клуба «Бумеранг» и «Друзья океана». Поэтому, можно сказать, у нас у всех единое мировоззрение, мы разделяем близкие ценности и понимание. Это очень помогает и поддерживает. 

Поэтому, отвечая на ваш вопрос, ну как они все могли отреагировать иначе, кроме как позитивно? 

Вы довольно красочно и увлеченно описываете свою деятельность и коллег. А сталкивались ли вы с выгоранием, когда все наваливалось и было очень тяжело? 

С классическим офисным выгоранием — нет, такого не было. Мы уже говорили — в офисе-то я не частый гость. Бывали сложные моменты, например с китовой тюрьмой, когда против нас работали крупные компании. Писали на нас жалобы, пытались оклеветать. Но поддержка команды, семьи и друзей, объединенных общим пониманием дела, меня всегда очень спасала. Вместе мы горы свернем. 

А в поле… Как я могу чувствовать выгорание, помогая очередному тюленю? Нет, такого со мной не случалось. 

Что вас действительно мотивирует в вашей работе?

Работа в команде единомышленников и друзей, от момента создания идеи до ее воплощения. Этот круг общения и органичное развитие «Бумеранга» — моя главная мотивация на сегодня.

Вячеслав, завершающий вопрос. Давайте помечтаем. Какими вы видите российские экопроекты через 10 лет? 

Мне хочется видеть экологические и социальные проекты на изменение сознания человека от потребительского к созидательному. Чтобы широкий круг жителей России и мира узнавал о проблемах океана и принимал меры для их решения, чтобы люди меняли свои привычки и поведение.

Хотелось бы, чтобы в России становилось все больше групп помощи морским животным. Проблема воздействия человека на морские экосистемы не уменьшается, скорее растет, поэтому такие группы крайне важны. Хотелось бы их поддерживать и развивать.

Кроме того, очень хочу, чтобы наша группа волонтеров «Друзья океана» с каждым годом работала все более профессионально и качественно. 

И конечно, чтобы сообщество неравнодушных людей только росло. 

Материал подготовлен по проекту «НКО-профи». Проект реализует Агентство социальной информации при поддержке Благотворительного фонда Владимира Потанина.