Pro bono (от латинского pro bono publico — «ради общественного блага») — форма профессионального волонтерства, когда специалисты из разных областей бесплатно помогают некоммерческим организациям. Профессионалам это позволяет применить свои навыки на новом материале, поделиться опытом, НКО — получить квалифицированную помощь и стимул к дальнейшему развитию.
Платформа социальных изменений todogood задумывалась как место встречи представителей бизнеса и благотворительности, заинтересованных в услугах pro bono. Основатель платформы Антон Степаненко рассказал Агентству социальной информации, какие эксперты чаще других приходят помогать, в каких городах будут новые филиалы платформы и почему НКО не всегда готовы принять помощь профессионалов.
Когда в 2016 году вы начинали проект, о чьих интересах думали в первую очередь: экспертов или НКО?
В первую очередь мы хотели помочь. Я работал в консалтинговой компании, и у нас был подшефный детский дом. Одно время мы туда часто ездили: делали мастер-классы, потом придумали образовательную программу, наняли координатора, который подбирал педагогов и психологов для занятий с детьми-сиротами. Со временем я заметил, что все меньше людей ездит в детский дом постоянно.
Стало понятно: люди хотят участвовать в благотворительности, но брать на себя ответственность за человеческую жизнь готовы не все – все-таки это другая история.
Мы стали думать, как дать людям возможность помогать не конкретному ребенку, а организации, которая помогает детям. И поняли, что фокус внимания должен переместиться – с организации на эксперта. Именно вокруг него нужно создавать комфортную атмосферу. Тогда эксперты будут приходить, а проект, которому нужна помощь, мы подберем.
Со временем мы перешли от чисто альтруистической помощи социальным организациям к выстраиванию социально-образовательной платформы для эксперта. Именно таким образом можно привлечь необходимое число экспертов и создать им условия, в которых они захотят выкладываться полностью.
Зачем экспертам работать на НКО бесплатно?
Наши исследования показывают, что ключевая мотивация экспертов — самореализация. Они не просто делятся знаниями и выполняют отдельные задачи для НКО. Во-первых, во время работы над проектом они получают новый опыт. Во-вторых, мы не просим экспертов делать что-то с нуля, а даем им материалы, подготовленные в ходе подобных наших проектов. В-третьих, эксперты получают тусовку единомышленников. Многие потом приходят работать над другими проектами, посещают наши мероприятия, чтобы общаться и делиться опытом. Да, эксперты не получают за свою работу деньги, но они получают другие важные вещи.
Эксперты изначально приходят с желанием помогать конкретной организации или организации того или иного направления деятельности? Или уже в процессе определяются?
Редко бывает, чтобы человек пришел с конкретным посылом: «Я буду работать только с экологическими организациями». В основном люди приходят с открытым сердцем и желанием быть полезными, и уже потом они начинают склоняться к какому-то направлению.
Кто чаще всего приходит в качестве эксперта?
Есть три целевые группы. Ключевая аудитория, их больше всего, — молодые профессионалы до 30 лет с пятью-семью годами опыта работы. Они уже кое-чего достигли и проявили себя в профессиональной среде. Для них это возможность выдать собственный результат.
Другая аудитория — люди с небольшим опытом работы или вообще без него. У них меньше компетенции и опыта, поэтому к ним мы относимся осторожно. Все-таки нам важно, чтобы у каждого проекта был результат. Мы планируем внедрять новые форматы, в которых они будут максимально полезны.
Третья группа — представители топ-менеджмента компаний с огромным опытом, которых интересует благотворительность. В процентном соотношении их меньше всего, зато их работа дает наибольший эффект.
Чаще всего, судя по представленным на сайте примерам, эксперты разрабатывают для НКО стратегии. Почему?
Я – стратегический консультант, работаю в международной консалтинговой компании, и todogood мы выстраивали с точки зрения крупных стратегических проектов, просто потому, что сами хорошо в этом разбираемся.
Кто обращается к вам чаще — эксперты или некоммерческие организации?
В среднем на проекте работает от трех до пяти экспертов, то есть специалистов у нас в несколько раз больше, чем проектов. Но это, конечно, двухсторонний процесс: к нам обращаются и НКО, и эксперты.
Наша задача — правильно отобрать экспертов, создать команду, которая будет эффективно работать над предстоящим проектом. Нужно, чтобы у людей была подходящая компетенция, мотивация, чтобы люди в команде подходили друг другу. И в зависимости от запроса мы подбираем команду под заданный проект.
Во время работы над проектом мы всячески помогаем команде: нам важно достигнуть результата, чтобы в НКО появилось что-то новое и полезное, чего не было до проекта.
Бывало такое, что совместная работа экспертов и НКО не пошла и команду пришлось менять?
Замена команды — это часть процесса. В трех случаях из десяти мы дополняем либо меняем команду полностью. Это нормально: человек попробовал и понял, что не может работать над этим проектом. Нам нужно обеспечить ход работы и сделать так, чтобы результат был получен.
Проекты, которые мы ведем, связаны с изменениями внутри НКО. Но многие некоммерческие организации к таким изменениям не готовы. Бывает, эксперты говорят: «Ребята, мы поняли, что вы можете делать лучше. Вот как это надо делать. Откажитесь от трети ваших проектов. Сфокусируйтесь на основном. Возьмите финансирование оттуда и наймите двух новых человек в команду». Для экспертов, которые приходят из бизнеса, это совершенно нормальная постановка вопроса. Потому что это бизнес-подход.
Но для людей из НКО в семи случаях из десяти бизнес-решения сложно применимы, потому что работа в благотворительности – это их жизнь, страсть, подвиг во всех смыслах этого слова. Сейчас благотворительная отрасль — это отрасль героев, а не отрасль управленцев. И внедрение чего-то нового там – сложный процесс.
Это особенно характерно для небольших организаций. Вторая причина, по которой НКО могут быть не готовы к изменениям, – нехватка профессионализма и ресурсов. Поэтому, когда дело доходит до реальных действий, оказывается, что поменять что-либо организация не в состоянии.
Как с этим быть?
Мы стараемся выбирать те организации, в которых, по нашему мнению, таких проблем не будет. Иногда мы ошибаемся. Тогда проект заканчивается тоже хорошо: все сделали обещанное, сказали другу другу «спасибо», но к сожалению, мы понимаем, что результаты работы будут какое-то время лежать «на полке», прежде чем НКО вернется к ним, чтобы извлечь какую-то пользу для себя.
Вы чаще работаете с московскими организациями. А как дело обстоит с регионами?
Верно, московских организаций — большинство, около 30% наших кейсов. Мы надеемся открыть два хаба в регионах, предположительно в Нижнем Новгороде и Петербурге или в Казани.
Но можно работать с НКО и на расстоянии: проводить встречи по скайпу, периодически встречаясь лично. Иногда мы находим спонсоров, которые соглашаются дать деньги на командировки. Тогда у команды появляется возможность летать в регионы.
Какова локальная специфика региональных организаций?
Из очевидного — менее развитый конкурентный рынок социальный услуг по сравнению с Москвой. Здесь практически в любой области социальной поддержки есть несколько организаций, которые делают примерно одно и то же. Есть, конечно, и уникальные организации, но они чаще не московские, а межрегиональные.
В регионах, даже в крупных городах типа Новосибирска или Петербурга, часто встречаются уникальные в своем роде организации. Это, к сожалению, отражается на их эффективности и способности меняться. Это понятно: им не с кем себя сравнивать и кажется, что все хорошо, что причин для серьезных изменений нет.
С кем, кроме НКО, вы еще работаете?
Со школами, музеями, социальными предпринимателями. Везде своя специфика.
Школа — очень закрытая система. Если благотворительная организация — система максимального доверия друг к другу, то школа — система максимального взаимного недоверия.
Часто там нет команды, которая осознает важность изменений. Каждый сам за себя, и это усложняет работу. Но экспертам из сферы бизнеса есть, что рассказать школам, там можно многое улучшить. Поэтому мы стараемся искать те школы, которые готовы с нами работать.
Как финансируется платформа todogood?
У нас есть административные расходы. Есть несколько постоянных сотрудников, которые занимаются сбором экспертов, ведением базы, организацией мероприятий, есть аренда офиса. На всё это требуется конкретная сумма.
Годовой бюджет мы собираем из нескольких источников. У нас нет спонсора, который бы просто дал какую-то сумму «на всё». Часть расходов мы просим покрыть НКО, которые с нами работают, – обычно это небольшой гонорар. Другую часть закрываем за счет грантов – президентский грант, грант мэра Москвы. На эти же деньги мы организуем проекты.
На сайте приведена ваша цитата: «Меня мотивируют смыслы, которые мы вместе создаем». Что это за смыслы?
Очень хочется, чтобы люди занимались тем, от чего у них горят глаза, к чему есть внутренняя страсть. В некоммерческом секторе почти все такие. Невысокие зарплаты и в целом все не просто, поэтому людей, которые попали сюда случайно, очень мало. В бизнесе – не совсем так. Там много разных людей, и далеко не все они на своем месте. Но нужно, чтобы они могли реализоваться. Todogood дает им такую возможность.
Для нас самая большая победа, когда у экспертов, которые участвовали в наших проектах, меняется жизнь: они идут работать в НКО или просто понимают, что в жизни можно и нужно что-то менять.
Это значит, что помимо помощи конкретной некоммерческой организации, мы создали новые смыслы и обогатили личный опыт конкретного человека.
Некоммерческие организации, которые уже воспользовались услугами платформы: фонды «Волонтеры в помощь детям-сиротам», «Со-единение», «Белый ирис», «Живой», «ОРБИ», «Дари еду», «Живи сейчас» , «Обнаженные сердца», «Вера», «Старость в радость», «Лыжи мечты», АНО «Упсала-цирк», благотворительный проект «DonorSearch», РООИ «Перспектива», организация «Ночлежка», комитет «Гражданское содействие», ярмарка «Душевный bazar» и др.
Подписывайтесь на телеграм-канал АСИ.
