«Чтобы помочь ребенку, надо сначала помочь его родителям». Лариса Лазарева, «Аистенок»

Интервью с президентом Межрегиональной общественной организации по содействию семьям с детьми в трудной жизненной ситуации «Аистенок» (Екатеринбург) — часть проекта Агентства социальной информации и Благотворительного фонда Владимира Потанина. «НКО-профи» — это цикл бесед с профессионалами некоммерческой сферы об их карьере в гражданском секторе.

«Я понимала, что такое безусловная любовь»

Как вам будет комфортнее, чтобы я вас называла: Лариса или Лариса Владимировна?

Просто Лариса можно. В нашем маленьком царстве демократичное правление.

А как вас зовут подопечные?

В основном Лариса Владимировна. При встрече могут меня обнять, поцеловать, и я их, конечно. Но субординация присутствует.

У многих наших подопечных нарушены детско-родительские отношения, и некоторые начинают называть меня мамой  – думают, что назначат кого-то своей мамой, и все само собой решится в их трудной судьбе.

Это не так: нужно пытаться наладить отношения со своими родителями. Женщинам приходится учиться их прощать за то, что не дали им гармонии и любви. Человек, который не умеет прощать, тянет этот груз в течение всей жизни, в дальнейшем перекладывая его на собственного ребенка.

Мы рассказываем подопечным о теории привязанности, у нас есть курсы родительской компетентности о том, как научиться понимать своего ребенка и улучшить детско-родительские отношения.

Женщины зачастую не могут дать этого своим детям просто потому, что их этому не научили собственные отец и мать.

Семейное неблагополучие передается из поколения в поколение, и нужно работать со всей семейной историей.

Взаимодействие с родителем – первый опыт ребенка взаимодействия с окружающим миром. Этот опыт закрепляется и формирует определенные модели поведения с другими людьми, которые передаются из поколения в поколение.

Я уверена: чтобы помочь ребенку, надо сначала помочь его родителям.

Вы начинали в 2003 году с того, что приходили в роддом и беседовали с женщинами, которые планируют отказаться от ребенка. Вам пригодился тогда ваш личный опыт детства и материнства?

Да, я понимала, что такое материнство и безусловная любовь. Когда я начала работать с нашими мамами, то поняла, как много в жизни человека значит счастливое детство, даже если у тебя неполная семья. Важно, чтобы родители при разводе не настраивали ребенка друг против друга, ведь ребенок – единое целое.

Ваши родители разошлись, но вы росли в любви?

Разошлись, когда мне было три года. Но семья была крепка родственными связями. Мы ходили друг к другу в гости, а дедушка и дяди на первых порах заменили мне отца. Когда я стала совершеннолетней, отец активно начал появляться в моей жизни, мы стали общаться, и я поняла, что люблю его детской безусловной любовью – я считаю, что мне повезло. Я хорошо общалась с новой семьей отца, со сводным братом, который был на три года младше меня.

Вы родились и выросли в Ростове, отучились на инженера-механика. Почему инженер?

Я шла подавать документы на филологический факультет: моими любимыми предметами в школе были русский язык и литература, я много читала, хотела изучать языки. По дороге встретила дядю, профессора МИИТа. Он приехал из Москвы в гости к отцу и говорит: «Лора, ты что, собираешься преподавать русский язык и литературу? Ты не представляешь, с какими детьми ты будешь иметь дело». Он сказал, что мне нужна техническая специальность, я послушала старших и поступила в технический вуз.

Техническое образование мне сейчас пригождается в работе, в долгосрочном планировании: я могу увидеть проблему в целом, как единый механизм, не раскладывая ее на кусочки. Когда возникает образ целиком, понимаешь, как это работает, чего не хватает для слаженной работы, что необходимо исправить наименее затратным путем.

• 

• 

Потом вы оказались в Свердловске – по распределению.

Да, я приехала в 1984-м как молодой специалист, сначала работала в строительной организации инженером по охране труда, потом – инженером-медтехником в детской больнице. Там впервые увидела детей-сирот.

Как вам дался переезд из солнечного Ростова на суровый Урал?

Я до 2003 года привыкала к природе, отсутствию солнца и зиме, которая длится девять месяцев. А когда началась работа в собственной организации, мне уже было без разницы, солнце или дождь за окном. Первые годы трудилась без отпуска, нарабатывала опыт, налаживала связи, принимала в коллектив сотрудников.

Я всегда хотела начать свое дело, помогать семьям – тогда еще не думала, что буду работать именно в теме сиротства и заниматься профилактикой отказов от детей.

Работа в НКО – лучшее, что я могла в то время придумать, чтобы изменить мир к лучшему.

Когда ты руководитель НКО и в какой-то степени хозяин своей судьбы, тебе не нужно спрашивать разрешения у начальства и изучать свои должностные обязанности, чтобы помочь людям.

Такой короткий путь от замысла до воплощения: захотел создать организацию – создал, захотел помочь людям – помогай!

С чего вы начали?

Вначале я поставила в известность мужа, сказав, что целый год у меня будет серьезная подготовка к открытию общественной организации, я не смогу работать, и он будет единственным кормильцем в семье. Потом рассказала о задумке своим подругам (две из них – юристы, другая – педагог), они и стали учредителями НКО. 

Пока писала будущий устав, поступила в педагогический колледж на базе высшего, окончила его, в 2007-м пошла получать второе высшее, психологическое. Это было нужно, чтобы разговаривать на одном языке со специалистами.

В июне 2003 года мы зарегистрировали организацию «Аистенок». Мне повезло: я оказалась в нужное время в нужном месте. У подруги была родственница, она работала в органах опеки и попечительства. Через нее нам удалось попасть на прием к главе района.

Я рассказала, что «Аистенок» может помогать району решать социальные вопросы. Глава ответил, что выделит нам в безвозмездное пользование небольшое помещение в открывающемся после ремонта государственном центре помощи семьям и детям. Так мы получили и обустроили первые две комнаты.

Сначала мы работали с молодежью, вели программу «Осознанное родительство». Я привлекла всех своих друзей: врачей, юриста, педагога, психотерапевта. Мы просвещали будущих молодых родителей, рассказывали об осознанном вступлении в брак, счастливом родительстве и рождении счастливых «нужных» детей.

Мне была близка эта тема: у меня был сын, которого я любила безусловно, буквально растворяясь в нем. И думала: а как можно иначе относиться к родительству?

Потом я написала свою первую заявку на грант. Тема проекта касалась профилактики отказов от детей. Заполняя заявку, в графе «специальность координатора проекта» я написала: «инженер – механик». Как мне потом рассказали, грантовая комиссия была крайне удивлена и даже пришла в негодование: «Как так, инженер будет нас учить профилактике сиротства и межведомственному взаимодействию? Такого быть не может».

Но счастье есть! Известие о том, что мы выиграли муниципальный грант, пришло как раз на следующий день после вручения мне диплома педагога. В 2003-м мы были одними из первооткрывателей этой темы в России.

Потом я получила разрешение Горздрава приходить в женские консультации и роддома и беседовать с женщинами, которые намеревались отказаться от ребенка. Я разослала письма с предложением о сотрудничестве – согласился сотрудничать только один роддом при 40-й городской больнице. Женские консультации от нашей помощи отказались.

Тогда о том, что такое отказ от ребенка, знали только узкие специалисты, врачи в роддомах и органы опеки, куда приходили документы из роддома. Никто особо не задумывался о судьбе детей, которых после родов не забирают домой.

Статистика отказов не велась – была только статистика родов в Горздраве и статистика детей-сирот в соцзащите. Между этими двумя ведомствами с семьей и ребенком никто не работал. На долгие годы этим связующим звеном стали мы.

 «Народный гнев все равно обрушивается на женщину»

Как вы узнавали о женщинах, которые планируют отказаться от ребенка?

Мне поступал сигнал из роддома: все отказы проходили через юридический отдел больницы. Юрист сообщала мне на пейджер (тогда у меня на работе не было ни сотового, ни компьютера), и я выходила в роддом к женщине. Заходила в палату, представлялась «специалистом, который, возможно, сможет помочь в вашей ситуации».

Старалась прийти на вызов быстро, еще до того как женщина напишет от руки отказ от собственного ребенка – «согласие на усыновление» – бумажку в четырех экземплярах. Рука дает мозгу команду – «отказ» – это откладывается в сознании.

В роддоме я видела перед собой загнанную обстоятельствами в угол женщину, от которой зачастую отвернулись родные и близкие, бросил отец ребенка, и она осталась один на один со своей, как она думала, бедой.

Что вы говорили тем женщинам в роддоме?

Я просто слушала и задавала чисто житейские вопросы. Женщины начинали рассказывать свою судьбу – все, что у них наболело. Говорили, что хотят отказаться от ребенка из-за отсутствия жилья и денег, потери работы или предательства близких.

А у мамы-«отказницы» часто нарушены родственные связи, разрушены детско-родительские отношения с собственными родителями, у нее не возникает автоматической привязанности к только что рожденному ребенку. Такая женщина думает, что сейчас она напишет отказ, и жизнь ее удивительным образом наладится, все проблемы разрешатся.

Нет. Отказ от ребенка – не выход из кризисной ситуации. Для многих это точка невозврата. Когда стоишь у черты, надо принять ответственное решение за себя и своего ребенка, за мужчину, за близких, которые отвернулись.

Сохранишь ребенка – и сможешь выйти на новый уровень, появится шанс на другую жизнь и новый ее счастливый виток. Откажешься –  продлишь собственное неблагополучие и продолжишь завязывать кармические узлы.

Женщина рассказывала вам о своих бедах, а что потом?

Я узнавала, какие у нее планы на жизнь. Помощь сразу никогда не предлагала: понимала, что мы не всесильны. Собственных ресурсов было не так много.

С разрешения женщины я шла на встречу с ее родными. Удивительно: меня всегда пускали в квартиру и начинали свой рассказ, иногда отличный от рассказа роженицы.

Во время беседы я изучала обстановку: безопасно ли принести ребенка в этот дом, взвешивала все «за» и «против», предполагала, сможет ли наш психолог снизить градус конфликтности в семье, наладить отношения.

Так уж повелось в нашей стране, что весь народный гнев обрушивается на женщину. Мы же никогда не читаем громкие новости, что «отец отказался от ребенка».

Все норовят обвинить во всех грехах кукушку-мать, и совсем мало тех, кто готов помочь. И именно женщин надо поддержать в столь трудный момент их жизни, чтобы в итоге сохранилась семья.

Вам не было страшно ходить по чужим квартирам?

Я верю в Бога, и думаю, что он нам помогал с самого начала. Для себя я решила так: если помощь сверху приходит и все складывается наилучшим образом, значит, твоя работа нужна. Ведь у Бога нет других рук, кроме твоих. Но звоночки судьбы нужно учитывать, совсем уж против течения плыть не стоит.

Сейчас, почти 20 лет спустя, у «Аистенка» десятки программ: ресурсный центр, кризисные отделения для мам с детьми, школа родительской компетентности, помощь детям-отказникам, приемным родителям, благотворительный магазин. Но в первое время вы помогали, по сути, администрированием жизни – разруливали чужие проблемы.

Да, сначала мы не могли помогать материально. Но в 2005 году открыли социальный склад, где выдаем семьям, попавшим в беду, необходимые вещи: одежду, обувь, коляски, кроватки, средства гигиены.

• 

• 

Это направление родилось, когда мне позвонила женщина, с которой я накануне беседовала в роддоме. Это был счастливый случай: она решила сохранить ребенка, но была проблема. Роженица плакала: «Мне не в чем нести ребенка домой, я раздала все вещи от первых двух детей». Тогда в магазинах не было изобилия, и я стала срочно обзванивать друзей. Наутро мы нашли все необходимое на выписку.

С тех пор я поняла, что нужно иметь вещи про запас, в том числе и для тех детей, которые все-таки стали «отказниками» в роддоме. Как-то раз я пришла в роддом забирать нашу маму с малышом и оказалась в выписной комнате.

Я увидела, как медсестра заворачивает совсем голенького ребенка в одеяло: «Это отказник, мы его так перевозим, не во что одеть».

И мы поставили в выписной комнате небольшой шкафчик, нашелся спонсор, который приобрел конверты, пеленки, распашонки для тех, кто уходит из роддома без мамы.

Сначала мы собирали вещи по крупицам, теперь весь город знает к нам дорогу, люди охотно делятся вещами, помогают нам помогать. Не каждый задумывается, что вещи, которые для одних могут быть ненужными, для других становятся неоценимым ресурсом. Простые вещи могут помочь семье не выпасть за черту бедности, а ограниченные деньги направить на развитие ребенка.

• 

• 

В первые годы мы вместе с мамами и сохраненными детьми отмечали праздники, дни рождения, вместе ходили в кино и театры. Люди знали, что им есть куда прийти не только за советом, но и просто отдохнуть.

Сейчас мы можем оказать помощь большему количеству семей, но такой подход иногда растит в семьях иждивенство. Госструктуры часто направляют к нам нуждающиеся семьи. Люди приходят и думают, что мы – одно из учреждений социальной защиты, а значит, просто обязаны им помочь. Начинают требовать. Им невдомек, что это наша личная общественная инициатива.

Как вы стали помогать детям, от которых мамы все-таки отказались?

Когда мы территориально располагались на базе государственного центра, в его структуре была социальная гостиница для детей-сирот. Я смотрела на детей, которые уже вышли из детского дома, но не получили квартиры: тогда была громадная очередь на жилье для детей-сирот.

Я думала: этих детей забрали из семьи, вовремя не помогли кровным родителям, дети стали сиротами при живых родителях. Их поместили в детский дом, потом выпустили из него, и дети опять неприкаянные.

И только если исчерпаны все виды помощи, а семья все равно не справляется, ребенка надо как можно быстрее устраивать в хорошо подготовленную приемную семью.

Потому что ребенок даже пьяную маму любит больше жизни. А когда его изымают из семьи и помещают в коллективное пространство, где все по расписанию, и рядом нет любимой игрушки, не к кому прижаться, когда грустно и больно, – ему это нестерпимо. Разрушается привязанность, усиливается депривация, происходит отставание в развитии, ломается психика.

С 2006 году мы стали помогать отказникам в больницах: в палаты зашли наши няни, массажист, психолог, чтобы помочь детям сохранить здоровье и быстрее обрести любящих родителей. Параллельно мы открыли Школу приемных родителей «Мудрое родительство». Мы помогали детям и взрослым встретиться друг с другом – тем, кого бросили, с теми, кто хочет подарить свою нерастраченную любовь.

Кризисный центр

В 2009 году «Аистенок» открыл кризисное отделение, где мамы с детьми, пострадавшие от домашнего насилия, могут пожить, пока ситуация не наладится.

Он появился даже раньше. Мы сначала за свой счет снимали квартиру, платили аренду, коммунальные платежи. На тот момент не могли найти среди наших местных спонсоров людей, которые бы прониклись нашей идеей.

В 2009 году я познакомилась с руководителем фонда «Солнечный город» из Новосибирска, рассказала о своей деятельности и планах. Фонд решил нас поддержать и приобрел квартиру и дом в Екатеринбурге, отдав нам оба помещения  в безвозмездное пользование.

Два отделения рассчитаны на 14 мест, единовременно в нем могут жить около 28 человек. Возможно, скоро при поддержке местного бизнеса мы сможем купить помещение под третье отделение, будет еще 10 мест.

Сколько обычно времени требуется женщине, чтобы прийти в себя?

В среднем – полгода, чтобы наладить отношения с родными, свести к минимуму конфликтные ситуации либо вернуться в семью. Наши психологи работают не только с женщинами и детьми, но и с ближним окружением: супругом, родителями.

У всех по-разному: одна женщина жила около года и двух месяцев, там был громкий развод с разменом жилья, «дележом» детей. Судебные тяжбы  – это мучительно долго.

Другой женщине, психологу по образованию, хватило одного дня. Она поселилась у нас с маленьким ребенком – у нее были конфликтные отношения с матерью, а когда нет спокойствия в собственной квартире, плохо всем, и ребенку тоже. Обычно мы не принимаем женщин, у которых есть собственное жилье, но у нас были свободные места, и мы сделали исключение, заключив трехмесячное соглашение.

На следующий день специалист пришла в центр, а мамы с ребенком нет. Вечером эта женщина пришла к нам в офис, поблагодарила: «Послушав на кухне истории других женщин, я поняла, что моя ситуация далека от кризиса, мне стыдно занимать чужое место. Я буду амбулаторно посещать психотерапевта и работать над собой». Ее отношения с собственной матерью быстро пошли на поправку.

Хорошая история, но наверняка есть много печальных.

Конечно, бывает, что женщина много лет живет в аду домашнего насилия. Начинаешь работать, копать глубже, разматывая семейный клубок, и видишь: в этой семье насилие было во многих поколениях — и над клиенткой, и над ее матерью, и бабушку бил дед…

Когда человек долгое время живет в ситуации насилия, зачастую принимая его за норму, до его сознания сложно достучаться. Даже если жертва возвращается к насильнику, зерно сомнения в ней заложено: мы даем необходимые знания, объясняем, что такие отношения далеки от нормы.

За другого человека не решить проблем. Во всем нужна свобода. Нужно делать все как должно, честно и с доверием по отношению к людям, уважая их собственный выбор.

Мы сопровождаем наши семьи во времени – это важно. Мамы всегда могут позвонить, рассказать, что у них нового, обратиться за помощью к психологу, когда ребенок пошел в садик, школу, когда случаются конфликты. Это удобно: семье не нужно рассказывать специалисту всю историю своей жизни до момента обращения.

Многие из наших сохраненных детей уже стали совершеннолетними. Радостно, когда на пороге стоит мужчина-подросток с тортиком в руках: «У меня сегодня день рождения, я получил паспорт. Лариса Владимировна, попейте чайку, отдохните». Это дорогого стоит.

О законе

Вы в ранних своих интервью говорили, что не очень верите в принятие закона по профилактике домашнего насилия. Как тогда работать в этих условиях? Получается, что государство закон не принимает, а людей за помощью к вам отправляет.

Закон о профилактике бытового насилия надо принять. Возможно, он неидеален, но его надо дорабатывать, исходя из практики применения, а не кричать, что он не поможет и «куда же нам отселять насильников». А о жертвах с детьми на руках кто-то подумал? Куда им идти из собственного жилья? 

Понятное дело, что закон не решит сразу всех проблем, но остепенит многих, не даст насильнику безнаказанно издеваться над жертвой. Пока домашним тиранам практически ничего не грозит, и это печально.

Складывается ощущение, что люди, которые тормозят принятие закона, сами глубоко травмированы и им нужна помощь. Ну не может нормальный человек смотреть на то, как процветает насилие!

Семья – это ячейка общества, его отражение. Ячейка должна быть здоровой не только физически, но и духовно. А пока, значит, не все хорошо в нашем царстве-государстве, раз есть препятствия для принятия закона.

Поэтому мы делаем, что можем в условиях имеющегося законодательства: проводим ежегодную конференцию по приютам для женщин с детьми, обмениваемся опытом, новыми технологиями работы, налаживаем партнерские связи с коллегами из других регионов, участвуем в обсуждении законодательных инициатив.

Важно просвещать не только женщин, но и все общество, чтобы люди знали, куда обращаться в трудные моменты, кому звонить, какие центры помощи есть в их городе.

 «Мне хочется возвращаться домой, а с утра идти на работу»

Что лично вам дает силы продолжать работу в таких условиях?

Во-первых, семья поддерживает. Муж работает волонтером в моей организации, здесь все нормально. Мне хочется возвращаться домой, в уютную квартиру, созданную своими руками, а с утра идти на любимую работу, к которой тоже лично приложила немало усилий.

Во-вторых, конечно, наш коллектив. Он вдохновляет. В «Аистенке» практически нет текучки, сотрудники работают много лет, мы как одна большая дружная семья.

• 

• 

Когда мы проводили недавно двухдневную стажировку в ресурсном центре для членов Ассоциации организаций по защите семей, нас спросили в чате: как вам удается восстанавливаться? Мы не стали распространяться, а сами пошли чай пить с тортиком. Чаепития спасают от выгорания (но не от набора веса).

Еще от выгорания нам помогает доброта — добро не уходит на дистант — и чувство юмора. С этим в нашем коллективе все в порядке.

Мне как руководителю всегда приходится быть в форме и не расслабляться, где-то вовремя помочь, подбодрить, чтобы подчиненные не унывали, а подопечные даже в самый трудный период пандемии могли воспользоваться нашими услугами.

Когда встречаемся с коллегами на семинарах и конференциях, видим: профессиональное сообщество растет и укрепляется. Мы заряжаемся энергией друг друга, это очень воодушевляет.

А как иначе помочь другому, если самому плохо и вам не до людей?

Можно сказать, что вы сейчас на своем месте?

Да, я себя ощущаю на своем месте. Не скажу, что это миссия, но это определенно то, что придает мне силы, соответствует моим принципам и, надеюсь, приносит пользу людям.

Я просто делаю то, что в моих силах, к чему лежит душа: работаю честно, помогаю людям сохраниться самим и сохранить свои семьи. Пытаюсь вносить свою маленькую лепту в улучшение семейного благополучия.

Самое главное для всех нас – в любой непростой ситуации оставаться людьми.