Предлагаю с места в карьер сразу прыгнуть. Что главное нужно знать читателю, и знакомому, и не знакомому с Фондом президентских грантов, по итогам пятилетия работы? Что нужно понять о фонде как об институте развития некоммерческих организаций?
Ну, наверное, у любого института есть показатели его результативности. Вообще оценка эффективности — одна из самых сложных вещей, особенно если речь идет не о тех отраслях, где есть прибыль (там проще: чем больше прибыль, тем больший ты молодец), а о социальном эффекте. Поэтому у фонда есть целый ряд показателей, позволяющих определить, насколько он оправдывает свою роль института развития и реально таковым является.
Один из них — охват. За пять лет в фонд обратилось 35 тысяч некоммерческих организаций, они подготовили 121 тысячу проектов. Это много. Фонд поддержал 22 тысячи проектов от организаций, зарегистрированных в 1870 населенных пунктах. Даже на один город больше, чем есть на территории нашей страны.
А как так?
Потому что еще есть Байконур — город с особым статусом в силу условий его аренды.
И помимо 100% городов России мы охватили много сельских поселений. Для примера, в 2016 году, когда было еще девять прежних грантооператоров (до реформы грантового финансирования и появления Фонда президентских грантов. — Прим. АСИ), 40% грантов получили организации, зарегистрированные в Москве, а остальные 60% были направлены в 259 населенных пунктов. За эти пять лет произошло масштабное расширение географии поддержки некоммерческих организаций.
Ну и сами объемы поддержки беспрецедентные.
За пять лет фонд направил напрямую на поддержку НКО 45 млрд рублей. Это в три раза больше, чем за предыдущие пять лет. Еще 3,5 млрд рублей направлено через софинансирование региональных конкурсов.
Фонд предоставляет не только финансовую, но еще и информационную поддержку, помогает с участием в уникальных событиях. Мы на публичном сайте показываем информацию о каждом поддержанном проекте, даем возможность рассказать о ходе его реализации, опубликовать итоги. Любой человек может принять участие в оценке этих результатов. То есть сделан серьезный шаг в обеспечении открытости конкурсов, внешней оценки итогов выполнения инициатив.
И 79,8% проектов, получивших гранты, — успешно реализованы.
Есть доля реализованных удовлетворительно, то есть на троечку, и 2,9% неудовлетворительных, которые не получились. Это не обязательно недобросовестные — по разным причинам проекты не получаются. Есть те, кто просто недооценили свои силы. Кому-то, например, пандемия помешала выйти на [заявленные] результаты.
На долю успешных проектов влияет и качество обучения заявителей, и качество отбора, и качество сопровождения тех, кто получил гранты. Если мы видим, что люди не злонамеренно делают ошибки, то стараемся помочь их исправить. Вообще правила должны позволять гибко корректировать курс реализации проекта, сохраняя основную идею. Это мы и делаем.
Два года работы фонда из пяти выпали на обстоятельства, когда организациям сложно реализовать показатели, которые они сами же и заявили. Это и пандемия, и история сейчас [с Украиной и санкциями]. Менял ли фонд требования к детальному прописыванию в заявках мероприятий, партнерств или чего-то еще, что может в любой момент измениться? Или всё равно нужно писать «мы проведем 40 семинаров по 25 человек», а по факту уже искать выход?
Дело в том, что невозможно уйти от конкретики, когда нужно оценить проект. Понятно, что мы живем в очень турбулентное время и проекты корректируются.
Но если ты придешь с заявкой и скажешь: «Понимаете, время такое, в партнерах не уверен, сколько будет стоить оборудование — не знаю, мероприятий проведу сколько получится, дайте мне каких-нибудь денег, и я что-то сделаю», — это некорректно. Эксперты не смогут это оценить.
Фото: Фонд президентских грантов
Есть пределы корректировок: чтобы у нас получить успешную оценку, нужно достичь более 75% заявленных результатов. То есть можно вместо 40 семинаров в вашем примере провести 35 или 31, где-то что-то перевести в другой формат. Но всё равно проводить. Если проект трансформируется сильнее, значит, это уже другой проект и правильнее отказаться от реализации [заявки].
Вообще тех, у кого прямо совсем всё пошло не так из-за той же пандемии, не очень много. Всего около 30 проектов. Еще 175 вследствие пандемии были выполнены на троечку. Даже большие мероприятия были перенесены на другие даты и в итоге получились.
То есть позиция такая, что вы и дальше принимаете заявки с максимально точными показателями, а проекты корректируются уже по ходу.
Всегда так получается. [Сейчас] нам предлагали продлить прием заявок. «Давайте мы еще месяц-два подождем». А вы уверены, что через два месяца будет больше ясности? Да не факт.
Поэтому надо работать и подстраиваться под новые реалии, а не ждать, когда же дым рассеется и станет яснее.
Есть ли у фонда некие внутренние пропорции по выдаче грантов по тематическим направлениям соответственно вызовам времени, когда что больше нужно?
Никогда экспертный совет не принимал такого решения. Понимаете, любое квотирование означало бы допущение где-то некачественных проектов, которые надо «добрать». А мы всегда ориентировались на качество проектов. «Качественно сделанный проект», кстати, по нашей системе оценок — нетвердая четверка.
Четыре с минусом?
Да. Заявки на проекты на сумму свыше 3 миллионов должны получить 68 баллов из ста. А 100 баллов — это прямо совершенный проект.
Мы всегда стояли на том, что у нас актуальность должна определяться общественным запросом, снизу, а не спускаться сверху. Нам что только не предлагали: и баллы ставить только за соответствие определенным приоритетам, и за какие-то статусы, и еще что-то.
Механизм грантовой поддержки НКО был предложен в 2006 году, президент его поддержал. Это возможность для людей в некоммерческом секторе предлагать решение проблем, не обязательно укладывающихся в проблемную рамку, которую видят органы власти. И это должно дальше работать так же.
Но укладываться в рамку могут захотеть, например, ГОНГО (негосударственные, но организованные государством организации. — Прим. АСИ). И начать подавать вам проекты…
Если НКО учреждена органами власти, она не может участвовать в конкурсе. Мы только с некоммерческими неправительственными организациями работаем. Бывает, получаем заявки от НКО, в составе учредителей которых обнаруживаются государственные органы. Это странно, будто они вообще не читают даже короткое объявление о конкурсе. Такие проекты не допускаются до экспертизы.
Вы уже сказали, что фонд позиционирует себя не только как грантооператор: вы помогаете продвигать своих получателей, публикуете истории реализованных проектов. Вы опекаете их. В те же последние два года организации, в том числе работающие только за счет президентского гранта, считают важным высказывать какую-то позицию в разобщенном обществе. Например организация выиграла грант, а потом оказалось, что она внезапно пропагандирует отказ от прививок. Есть ли у фонда этические критерии наблюдения за тем, как проявляет себя НКО?
Фонд сам никогда не занимался цензурой и не проводил какой-то поведенческий мониторинг. Понятно, что куратор проекта со стороны фонда может что-то видеть и как-то реагировать, но у нас нет единой системы, мы не отстраивали такой механизм. Хотя несколько лет назад мы обсуждали с экспертным советом тему этики в некоммерческом секторе и даже скорректировали систему оценки заявок по критериям «опыт организации» и «опыт команды».
Раньше оценивались только профессиональные компетенции. Но именно наши коллеги в экспертном совете после долгих обсуждений — и не все внутри совета были единодушны — решили учитывать еще и моменты этики. Именно репутацию организации и этическое поведение руководителя.
Поэтому если руководитель по своим навыкам профессионал — опыт есть, навыки есть, — но он призывает вешать прививочников или антипрививочников на фонарных столбах, то для нас это будет иметь значение.
Фото: Фонд президентских грантов
Кейсов у нас поднакопилось. Мы их не мониторим, но всё равно узнаём. Сколько мы получаем жалоб на одного замечательного в моем понимании руководителя НКО, как только она что-то говорит… Бывает даже, что проект у нас еще на рассмотрении, а нас уже завалили жалобами на его команду.
И каждый такой случай совет обсуждает. Как быть, например, если у руководителя очень серьезные судимости? Насколько правильно выдавать государственные деньги? В обществе нет этих правил, и экспертам приходится решать.
Но повально мы, конечно, не мониторим. Мы просто физически не потянули бы. И потом, мы никогда не лезли в контент. Я вообще не верю в цензуру. Цензура выхолащивает всё, что только можно.
Тогда давайте еще уточним про этический критерий. Подписание сотрудниками НКО открытых писем влияет в дальнейшем на оценку их проектов?
По базовым правилам оценки эксперты не должны никак на это реагировать. Хотя, конечно, открытое письмо открытому письму рознь.
Я имею в виду выражение политической позиции.
У нас пока не было ни одного такого кейса. Мы провели 12 конкурсов, сейчас тринадцатый, но никогда выражение политической позиции руководителем НКО не влияло на рассмотрение проектов.
Но я не могу быть абсолютно уверен, что этого никогда не будет. Потому что в моем понимании всегда есть грань политической позиции. Обращение, в моем понимании, — это законное выражение позиции. Но если форма выражения некорректная — тогда не знаю, к чему это может в нашем случае привести. Мы это не обсуждали.
Здесь важно, что мы [фонд] все живем в системе правил, которые публично объявлены. У нас нет скрытых правил «со звездочкой». Мы никогда не выходили за рамки установленных правил. Если наш совет когда-нибудь соберется и решит, что надо оценивать проекты по-другому, то мы это объявим публично и начнем применять. Но пока…
Другой вопрос, считаю — это мое личное мнение, — что петиции неэффективны. Они вызывают какую-то архаичную неприязнь и ассоциации с советским периодом, когда все обменивались петициями, все дружно кого-то решительно осуждали или, наоборот, не менее решительно поддерживали. Это не потому что я против или за. Мне сам формат не нравится. Когда тысяча человек придерживается одного и того же мнения слово в слово, это какая-то в моем понимании странность.
Плюс в нашей стране петиции не работают и никогда не работали. Изменить петицией в России ничего нельзя. Работают модели участия в обсуждениях, подготовке предложений, но при условии демонстрации глубокого понимания вопроса, экспертности.
Меня тоже в последние недели заваливают вопросами: я там что-то подписал, что теперь со мной будет? Они сами себе нагнетают, что [якобы] все теперь будут думать, что с ними делать.
Вот ни у кого других дел нет, как вырабатывать политику в отношении подписантов петиций.
Я не знаю, что с ними будет, честно. Но фонд не вырабатывал никаких правил на эту тему.
Так, ну, про нынешнее время закончим. Теперь про регулярное: 100 лучших проектов. На основании каких критериев сформирован топ? И менялись ли они за пять лет?
Критерии, по большому счету, не менялись. Потому что основные критерии, во-первых, само наличие реального социального эффекта, то есть реальной пользы для той аудитории, ради которой проект затевался. [Другой критерий] качество исполнения проекта, и плюс очень важный показатель — это потенциал к тиражированию или масштабированию проекта. Чтобы его можно было либо повторить, либо расширить.
На основе этих критериев и органы власти регионов, и общественные палаты, и независимые эксперты оценивают результаты проектов. У нас очень много номинаций на эти топ-100, и когда проект получает наибольшее число номинаций, он попадает в рейтинг. Уже три потока таких топ-100 мы выбрали.
Эти проекты как-то между собой похожи?
Они совершенно разные. [Их делали] как большие НКО с опытом, так и локальные. Топ-100 — это способ получить особые преференции и продвинуть свою организацию, даже очень маленькую. Надо просто хорошо сделать проект. Рейтинг дает много возможностей: и участие в крутых форумах (в том числе ПМЭФ. — Прим. АСИ), и презентацию своего проекта на очень серьезном уровне, вплоть до президента. Мы президенту за пять лет показали 111 проектов.
А что значит показали президенту? Что им от этого было?
Так же как и с любым питчингом проектов, чудес обычно не бывает. У нас есть несколько примеров чудес: [после встречи с президентом] приюту для бездомных животных в Волгоградской области передали землю от Минобороны и сделали дорогу. Но в основном, как и в бизнесе, всё зависит от тебя. От одного попадания в рейтинг манна небесная не снизойдет, губернатор не придет и не поклонится. Это статус, которым можно пользоваться.
Вообще всё, что дает Фонд президентских грантов — мы даже так сформулировали миссию, — создание условий и возможностей для самореализации людей в некоммерческом секторе. То есть мы даем возможности и условия, ими можно пользоваться, можно не пользоваться.
Вот, например, проект «Поклон кораблям Великой Победы» мы финансировали все пять лет, и за это время они нашли абсолютно все погибшие на Балтике подводные лодки, которые числились пропавшими без вести.
Они пригласили президента участвовать в их экспедиции, и президент согласился. Но они и до этой экспедиции были известной командой водолазов. Конечно, сейчас им полегче работать с Минобороны, и когда все знают, что с тобой в экспедицию ходил президент, к тебе отношение меняется. Но не то чтобы у них после этого появились какие-то безумные деньги или еще что-то кардинально поменялось.
И второй проект «Дорога через войну» (трехмерная панорама об обычных людях в Великой Отечественной войне. — Прим. АСИ): президент там тоже был, но тоже после этого визита не стало всё так просто. По-моему, они до сих пор мыкаются даже с помещением в Петербурге.
Или вот [Петербургский международный] экономический форум. Мы бесплатно даем туда бейджики лучшим проектам, но это опять же возможность, мы за ручку водить не будем. Если ты туда попал, то попробуй! Глава твоего региона будет ходить там без свиты, как и еще 84 губернатора. Иди познакомься, представься, расскажи о своем проекте. Еще кого-то отлови. А у нас кто-то прямо тушуется и стоит скромно в сторонке среди великих. А кто-то нет, пользуется возможностью.
Вы сейчас побуждаете соревноваться не только НКО, но и регионы. Я имею в виду конкурсы софинансирования региональной поддержки.
Да.
Как оцениваете первый год программы? (Сейчас идет реализация уже второго конкурса, в котором 78 регионам выделили 2 млрд рублей. — Прим. АСИ).
Итоги разные, но в целом хорошие. Во-первых, больше трех с половиной тысяч проектов было поддержано за счет нашего финансирования. У 74 регионов [получивших поддержку] было всего 1,9 миллиарда рублей [совокупно]. Москва не участвовала сознательно, как сказал Сергей Владиленович Кириенко «по-джентльменски», чтобы другим больше денег распределить. Они [Москва] отстроили у себя качественную систему и финансовой, и имущественной поддержки, так что к нам за деньгами не приходили.
К 1,9 миллиарда мы добавили полтора. Стало 3,4 миллиарда рублей. Это очень серьезно.
Что касается нашей главной задачи — повысить открытость и прозрачность региональных конкурсов, — эта история сдвинулась, мы в целом ряде регионов отмечали изменения. С размещением информации о конкурсах стало лучше. Раньше много условий было скрыто вообще. Бывали такие кейсы, когда конкурс объявлялся 31 декабря, а прием заявок закрывался 15 января. Подавалось две заявки, они обе побеждали. Сейчас такой практики нет, и мы на такое не выделим ни копейки.
Изначально было понятно, что всё отношение к проведению конкурсов мы не изменим за один год. В декабре мы провели анкетирование и публично заявили, что все желающие НКО могут пройти опрос [и рассказать], как проходит конкурс у них в регионах. Не могу сказать, что результаты прямо хорошие.
Критикуют?
Больше половины имели претензии именно к процедуре отбора. Самые одиозные регионы мы просто не профинансировали на второй год. Если даже предварительно одобрили, то не выделили в итоге деньги. Даже на этапе подведения итогов первого года три региона-претендента отвалились.
А как курируется фондом исполнение этих грантов?
Во-первых, есть закрепленный куратор за каждым регионом, который постоянно держит руку на пульсе всего, что там происходит. Плюс сбор обратной связи от НКО, о котором я рассказал. Его невозможно было подделать, потому что для участия нужно было иметь аккаунт в нашем фонде, система проверяла каждый профиль через персональный код. И вот эти отзывы какие-то вещи вскрыли.
Сложная история, но я, честно говоря, смотрю на нее с оптимизмом. Был старт с очень низкой базы, и улучшения за прошлый год заметны. В этом году там совокупно денег еще больше — рост с 3,4 до 4,4 миллиарда.
