АСИ продолжает серию публикаций о сотрудниках НКО, которые участвовали во флешмобе #ДеньНКОпрофи. Редакция выбрала героев разных профессий, чтобы показать весь спектр работы НКО.
«Хотел стать пенсионером»
Поиск ваших соцсетей не дал особенных результатов. Александр, вы совсем не медийный человек?
Пару лет назад я активно вел соцсети. Если и не был прямо медийным человеком, то присутствовал почти во всех социальных сетях. А потом как-то времени уже не было на это.
У вас никогда не было мысли рассказывать о своей работе, как проходят рабочие дни в фонде?
В какой-то момент у меня было настолько много работы, что даже как-то особо не хотелось говорить о ней. Наоборот, хотелось отвлечься от всего этого, когда приходишь домой. Мне проще разделять: работа — на работе, а дома — дом.
А чем вы занимаетесь в свободное время?
Я психолог по второму высшему образованию, поэтому стараюсь совершенствовать себя в этой сфере. Изучаю различные новые направления, методики работы, практикую их на индивидуальных сессиях.
Еще я очень люблю готовить. Всегда что-нибудь читаю, смотрю фильмы. В последнее время снова занялся спортом. У меня есть любимый кот, за ним ухаживаю.
Вы сказали, что развиваетесь как психолог. Это ваш дополнительный доход?
Да, можно и так сказать. Я и в фонде работаю, и провожу психологические сессии, и занимаюсь СММ, контент-мейкингом. Легко переключаюсь на другую деятельность. И когда переключаюсь, то оставляю какие-то трудности там, в той работе, не тащу за собой этот груз дальше.
Психология, СММ, социальная работа — все это вам действительно нравится?
Больше всего я сосредоточен на работе в фонде и психологических практиках — все это мне нравится. Иногда, конечно, тяжело все совмещать — высокая нагрузка, особенно сейчас, в предновогоднее время, но ничего, справляюсь.
Вам помогают знания из других сфер в вашей основной работе?
Почти полностью моя работа строится на общении с людьми. То есть все навыки, полученные во время учебы на психолога, мне сейчас очень помогают. Я не утверждаю, что умею читать людей, я про то, как вести с людьми беседу, про безопасное и комфортное общение с клиентом без осуждения.
Кем вы хотели стать в детстве? Это созвучно той профессии, которая у вас есть сейчас?
Сперва, лет в пять-шесть, я обожал динозавров и мечтал стать палеонтологом. Потом, лет в 13, говорил бабушке, что хочу стать пенсионером — сидеть дома и получать пенсию. Позже я, правда, узнал, какие у нас пенсии, и как-то перехотелось. Потом захотел пойти учиться на журналиста, но там у меня не срослось с английским языком, а он нужен был при поступлении. Сейчас-то я уже подтянул его.
Фото: Дмитрий Казачек / АСИ
На направление «социальная работа» попал просто потому, что попал, скажем так. У меня особо не было других вариантов, куда можно пойти учиться и чем заниматься. Но уже в процессе обучения стало приходить понимание, что бы мне хотелось делать в жизни. Поэтому на психолога пошел уже осознанно.
«Говорить с человеком на его языке»
Кто-то поступает в университет, потому что заставили родители, и факультет выбирают наугад, а потом жалеют. У вас также было?
Когда я учился еще на бакалавриате, наверно, да, было какое-то сожаление. Казалось, что можно было выбрать какую-то более престижную сферу, более высокооплачиваемую. Но когда я осознал, что хочу быть психологом, эти сожаления меня отпустили. Все-таки можно сказать, что социальная работа и психология — это в каком-то смысле смежные сферы.
А в каком направлении психологии вы работаете?
В когнитивно-поведенческой терапии. Она самая распространенная. Это направление мне нравится больше всех остальных.
В фонде «Доброе дело» вы — специалист по профилактике социального сиротства. Используете ли вы во время работы в фонде какие-то психологические техники, например, при работе с детьми и подростками?
Да, периодически некоторые техники применяю. Но все зависит по большей части от потребностей самого клиента.
Думаю, немногие обращаются к вам именно за психологической консультацией. С точки зрения этики, как не перегнуть палку, давая рекомендации психологического характера?
Понимаете, человек иногда даже не думает о том, что ему нужна психологическая помощь. По крайней мере он не говорит об этом открыто. Но ты понимаешь, что не сделаешь хуже, если предложишь отойти в соседний кабинет и просто поговорить в тишине. Уже в процессе разговора человек начинает открываться, говорить о чем-то, что его действительно беспокоит. Так это и перерастает в небольшую консультацию. А как не перегнуть палку? Мне кажется, важно говорить с человеком на языке, который он понимает, не пускаясь в научные дебри, и при этом отталкиваться от того, какие в данный момент у человека потребности. Ни больше, ни меньше. Мне не в тягость помогать еще и таким образом.
«Родители видели меня геодезистом»
Возвращаясь к динозаврам. Очевидно, они не повлияли на то, кем вы стали сегодня. Повлияли ли родители?
Они не повлияли точно. Родители, наоборот, поначалу настаивали на других сферах деятельности. И я, в принципе, понимаю, почему. Но по характеру я достаточно упертый. Меня тяжело в чем-либо убедить, поэтому и у них не получилось настоять на своем.
Родители видели меня геодезистом или кем-то похожим, уже плохо помню. Но у меня очень плохо с физикой и химией. Я гуманитарий до мозга костей. Мне с детства и до сих пор тяжело даются точные науки.
Но при этом учиться в рамках вашей специальности вам нравится? Вы, вроде, часто ездите в командировки и повышаете квалификацию.
Да, учиться я обожаю. Для меня это очень ценно, потому что ты всегда развиваешься, общаешься с разными людьми и узнаешь что-то новое. Мне нравится позиция руководства фонда по этому вопросу. Если есть возможность принять участие в каком-то вебинаре, пройти обучение, наш директор всегда «за» — максимально поддерживает любые командировки.
«Даже у психологов могут быть проблемы, которые нужно проговаривать»
Когда вы уезжаете, вас кто-то заменяет?
У нас в фонде нет проблем с делегированием обязанностей. Нет такого, что кто-то внезапно ушел на больничный, и у нас все рухнуло и застопорилось. Конечно, у каждого свои семьи на сопровождении, но почти всегда мы знаем, какая там ситуация и что нужно делать, если нет курирующего специалиста. С точки зрения профилактики выгорания, такая система отлично работает.
А как давно у вас эта система?
Фонд существует 15 лет. Но в таком виде, в каком он работает сейчас, он существует, примерно, лет шесть. То есть, когда я пришел в «Доброе дело» три года назад, тут уже все было налажено и работало, как часы. Меня просто в эту систему включили.
За эти три года вы не чувствовали давления, выгорания, усталости? Хотели ли все бросить и уйти?
Желания уйти у меня не было. Давление, выгорание — да, со всем этим сталкивался, но именно все бросить и уволиться — не хотелось.
Как вы выходили из этого состояния?
В кризисные моменты нас в фонде всегда спасает супервизия и поддерживающие сессии с личными психологами. Мы можем разобрать отдельный случай по работе в группе или обратиться с личным запросом на индивидуальную консультацию. Это очень помогает.
К тому же обстановка в коллективе у нас теплая. Мы стараемся друг другу помогать.
Вы считаете, что психологам тоже нужно ходить к психологам?
Обязательно. Даже у психологов могут быть проблемы, которые нужно проговаривать. Те, кто говорят, что психологам не нужна терапия, глубоко заблуждаются. Это просто непрофессиональная история. Ты же все-таки обычный человек, у тебя тоже могут быть свои, условно, тараканы в голове, и с ними нужно работать. В фонде поддерживают и культивируют эту идею.
«Понимал, что с тем, что мне предлагают делать, я справлюсь»
Здорово, что так. А как вы попали в фонд?
Совершенно случайно. Как-то весенним днем встретил свою одногруппницу со времен учебы на бакалавриате — мою будущую коллегу — нашего замечательного менеджера проектов Асю.
Она рассказала, что им на работу требуется сотрудник, а я как раз тогда заканчивал обучение в магистратуре на клинического психолога и нужно было куда-то устроиться работать. Пришел на собеседование, прошел стажировку и вот теперь я тут.
Сложно было на собеседовании и стажировке?
Ничего сложного не было. Я пришел на собеседование, директор провела мне небольшую лекцию о деятельности фонда, объяснила, чем мне придется заниматься в дальнейшем. Тогда я понимал, что с тем, что мне предлагают делать, я справлюсь.
На стажировке тоже ничего сверхъестественного не было. В первый день я занимался архивом, изучал клиентскую базу: какие семьи есть, какие у них ситуации и так далее. Потом наблюдал за тем, как коллеги взаимодействуют со своими подопечными, изучал процесс сопровождения, различные методические материалы по работе со случаем. По времени стажировка длилась две недели.
Две недели — срок для всех или только для вас, человека с образованием соцработника и психолога?
Нет, для всех.
То есть за две недели можно обучить человека, который в принципе ни соцработой, ни с психологией дела не имел?
Могу сказать, что да, потому что мы недавно взяли специалиста по работе с вынужденными переселенцами. Человек не имел профильного образования, у него совсем другая специальность, но зато он был знаком со мной и косвенно знал, как работает фонд, и достаточно быстро всему научился.
Но, конечно, хорошо, если человек хотя бы чуть-чуть погружен в сектор. Нам подходят специальности соцработника, клинического психолога. Еще у нас в фонде есть человек с образованием социального педагога. Это тоже хорошо.
«Планов на рабочий день не строю, стараюсь подготовить себя к неожиданностям»
Что входит в ваши обязанности и как проходит ваш рабочий день?
Как специалист по профилактике социального сиротства я курирую семьи, находящиеся в социально опасном положении. В зависимости от ситуации составляю индивидуальную программу сопровождения. Помощь может быть самая разная — как социально-бытовая, так и психологическая. Бывает, что нужно передать малоимущей семье одежду, подгузники, продукты. Также занимаюсь организацией мероприятий, например, детских мастер-классов или выездных экскурсий.
Фото: Дмитрий Казачек / АСИ
Сейчас в поле моих обязанностей больше административной работы. Например, у нас стартовала новогодняя акция «Стань Дедом Морозом». Я являюсь куратором этой акции по Ростову-на-Дону. Связываюсь с семьями и детьми, спрашиваю, какие подарки они хотят. Обзваниваю волонтеров, участников акции. И если есть какие-то вопросы по подарку, уточняю эти моменты.
А рабочий день у меня проходит всегда по-разному. Могу идти на работу и думать, что буду заниматься чем-то конкретным, а по приезде оказывается, что к нам пришла новая семья, и нужно оформить все документы, выяснить, в чем дело, и так далее по списку…
Еще внезапно могут приехать волонтеры, с которыми тоже нужно встретиться и пообщаться. Параллельно нужно проверить, чего не хватает на складе и написать об этом менеджерам проектов, чтобы они передали просьбу нашим благотворителям.
Обычно каких-то планов на рабочий день не строю, стараюсь подготовить себя к неожиданностям.
Вы столько всего перечислили: и непосредственно профилактическая работа, и административная, и организационная, и координационная. Получается, в ваши обязанности входит много всего.
Столько обязанностей — это продукт нашей системы, в которой мы стараемся наладить процессы таким образом, чтобы каждый мог заменить другого сотрудника во время его отсутствия. Всему можно научиться. Мне мои обязанности не кажутся неподъемными, но перед Новым годом, конечно, устаю сильнее. Но мы со всем справляемся, ко всему привыкли уже.
Сколько семей сейчас находятся на вашем попечении?
Сейчас я курирую 11 семей, плюс еще 14 — на мониторинге. Мониторинг — это когда основная работа с семьей уже завершена и ситуация улучшилась, но мы все равно стараемся следить за семьей, поскольку есть риски, что может все измениться в худшую сторону.
Те, что на кураторстве, получают помощь в натуральном виде: детское питание и все необходимое. Они же, если потребуется, получают психологическую помощь или социально-бытовую.
В ближайшее время хочу помочь одному ребенку из подопечной семьи с английским языком. Он учится в пятом классе, язык знает плохо. Если сам не смогу заниматься, то хотя бы волонтера-репетитора поищу. Вдруг что-то хорошее выйдет из этого.
Грубо говоря, вся помощь фонда направлена на то, чтобы сохранить семью?
Да, на сохранение семьи и на то, чтобы произошли изменения нынешней кризисной ситуации в лучшую сторону. К нам же разные семьи приходят. Мы стараемся брать и те семьи, где пока что нет риска социального сиротства, но есть какие-то предпосылки. Или вот у семьи какая-то тяжелая жизненная ситуация — почему бы не помочь?
«Здесь нужно уметь не принимать все это слишком близко к сердцу»
А какие люди обычно к вам обращаются? Как они приходят в фонд?
У нас налажены связи с органами опеки по Ростову-на-Дону. Если у них есть «на карандаше» семьи, которым они хотели бы помочь, но не могут по каким-то причинам, они отправляют их к нам. И мы уже решаем, чем можно помочь в их конкретной ситуации.
Если же люди обращаются сами, то обычно тогда, когда это уже последняя капля. Такой последней каплей для семей часто становятся отсутствие средств к существованию, невозможность кормить детей, затянувшиеся семейные конфликты и плохие условия проживания.
Какая была самая запоминающаяся семья, с которой вы работали?
Это был не очень хороший случай, еще и в первый год моей работы. Тогда к нам в фонд обратилась женщина, у нее органы опеки изъяли двух детей. Там мама с бабушкой жили в непонятно каких условиях — в квартире своих знакомых, никаких документов не было, дети в школу не ходили. Нам показалось, что мать за своих детей держится, решили, что можно помочь вернуть их в семью и посодействовать матери в улучшении жизненной ситуации.
Я начал с этим работать. Сел разбираться — оказалось, что она гражданка Украины, никаких документов при себе не имела: не то что российских, даже украинского паспорта не было.
Было проделано очень много работы, чтобы хоть какие-то документы у нее появились. Я ходил в МФЦ, УФМС, узнал, что можно это сделать через посольство. Впервые в жизни побывал в посольстве другой страны.
И когда мы уже нашли решение, когда были готовы оплатить ей билет на родину и обратно (для восстановления документов в ЗАГСе), оплатить ее временное проживание там, она пропала. В итоге ее лишили родительских прав, и дети оказались в детском доме.
На работе вы уже привыкли к тому, что от вас некоторые вещи не зависят?
Да. Здесь нужно уметь не принимать все это слишком близко к сердцу, потому что… ну, а как жить потом?
Получается, чтобы дойти до стадии самой профилактики социального сиротства, иногда нужно пройти вот такой огромный путь, начать аж с восстановления документов родителя?
Да. Причем зачастую это нужно сделать за этого человека. Потому что в противном случае, даже если ты даешь ему подробную инструкцию о том, что нужно сделать, некоторые просто ничего сами не предпримут. Надо прямо за ручку вести. Даже несмотря на то, что люди обращаются за помощью, немногие готовы, в принципе, что-то сами сделать.
Каких случаев больше — таких, как вы рассказали, или с позитивной концовкой?
Больше позитивных концовок на самом деле. Но такие случаи, о которых я рассказал, запоминаются лучше, просто потому что они негативные, а значит сильно выделяются на общем фоне.
«Мы все друг друга хорошо знаем, знаем как друг друга поддержать»
Что для вас в целом значит ваша работа?
Я не знаю, как ответить на этот вопрос. Некоторые говорят: «Моя работа — это смысл моей жизни». Но это как-то слишком сверхценно. Для меня это просто работа, которая приносит что-то интересное в мою жизнь. Работа — это общение с коллегами, с подопечными. Для меня это очень важно. Мне здесь никогда не бывает скучно, я постоянно чем-то занят, решаю какие-то проблемы, занимаюсь чем-то новым для себя, что-то новое открываю.
Получается, что это не совсем «просто работа»?
Да, не совсем. Бывает, конечно, рутина, не без этого, но все же больше таких моментов, которые в какой-то степени проверяют тебя на прочность, бросают вызов.
Вы часто смеетесь на работе?
Да постоянно, без этого просто никак. Нужно уметь смеяться над собой и в целом.
Фото: Дмитрий Казачек / АСИ
Судя по вкладке «Команда» на сайте фонда, у вас на работе преимущественно женский коллектив.
Все так. Я долгое время был одним мужчиной, но с недавних пор все изменилось. Теперь нас двое! Наверное, есть какая-то стигма: мол, социальная сфера больше для женщин.
А вы чувствуете себя комфортно в женском коллективе?
Да, комфортно. Больше скажу, для меня это идеальный коллектив. Мы все друг друга хорошо знаем, знаем как друг друга поддержать. Поэтому у нас в фонде очень комфортная атмосфера.
«Я видел настолько плохие условия, что был шокирован»
Помните ли вы свой первый день работы с детьми из кризисных семей? Что вы тогда почувствовали?
Я был в ужасе. Думал: «Неужели бывают вообще такие люди, такие ситуации, такой уровень неблагополучия?». Прежде чем брать семью на сопровождение, мы выезжаем к ним на дом, смотрим жилищные условия и в целом — какая обстановка в семье. Я видел настолько плохие условия, что был шокирован.
Фото: Дмитрий Казачек / АСИ
А как сейчас реагируете?
Сейчас уже нет такой реакции. Да, кошмар. И что? Чего мы только не видели. Появилось больше принятия.
Даже элемент удивления пропал?
Вот элемент удивления как раз не исчез. Всегда найдется что-то такое, что удивит, хотя, казалось бы, с чем мы только не сталкивались.
Цинизм на работе — это нормально?
Думаю, должна быть некая доля цинизма. Просто чтобы сохранить себя в этой ситуации. Совсем немного, конечно. Больше должно быть юмора и принятия. А цинизм только с той точки зрения, чтобы сильно через себя все это не пропускать. Просто уметь ставить барьер, потому что иначе будет тяжело, мне кажется.
Вы испытываете какие-то негативные чувства по отношению к семьям, которые содержат своих детей в плохих условиях?
Да, периодически испытываю. Я все-таки человек. Но опять же, стараюсь относиться к этому с пониманием, потому что, как я уже сказал, мне легко переключиться на что-то другое. Поэтому на таких вещах особо не зацикливаюсь, стараюсь думать о том, что мы можем сделать в конкретной ситуации и как ее исправить.
«Аборт — базовое право женщины»
Вы упомянули «неперспективные семьи». Скажите, как вы относитесь к абортам?
Нормально отношусь. Единственное — не понимаю, почему о таком спрашивают у мужчин. Я считаю, что это базовое право женщины.
Сталкиваясь с «неперспективной» семьей, у вас возникают мысли, что запрещать аборты нельзя?
Бывают такие ситуации, когда женщина хочет появления ребенка, но из-за мужчины, который по каким-то обстоятельствам не готов взять на себя ответственность и заниматься воспитанием будущего ребенка, решается на аборт. Либо же мужчина всячески склоняет женщину к такому решению, хотя она не желает этого — такое тоже не ок.
Но право на аборт, безусловно, должно быть. Это хорошо еще, что существуют такие организации, как мы. Чем больше появляется таких фондов, тем профилактика сиротства становится эффективней. Особенно не хватает таких организаций в регионах, где социальное неблагополучие выше.
«Прежде всего нужно быть понимающим»
Какими качествами должен обладать человек, который работает специалистом в сфере профилактики сиротства?
Прежде всего нужно быть понимающим. По отношению к детям, по отношению к родителям, к семьям в целом. Надо помнить, что не всегда помощь, которую вы оказываете, получит какой-то положительный отклик в этой семье. Хорошо, если это будет просто банальное «спасибо». Это уже что-то.
Еще важно быть готовым к тому, что не всем можно помочь. Некоторые просто могут быть не готовы к этому.
И ни в коем случае нельзя осуждать. Всегда важно быть спокойным. Даже если человек сильно обеспокоен и общается на повышенных тонах, уловив твой спокойный тон, он тоже начинает «сбавлять обороты». А когда начинаешь в ответ повышать голос, это только провоцирует конфликт и ни к чему хорошему не приводит. Эмпатия очень важна.
С качествами понятно. Что насчет компетенций?
Специалист всегда должен исходить из интересов и потребностей ребенка. То есть, какими бы плохими или хорошими ни казались их родители, важно углубленно погружаться в ситуацию и понимать, что мы можем сделать в данном случае, а что — нет.
Подростковые драмы
Вы говорили, что вам проще работать с подростками. В моем понимании с ними наоборот сложнее.
Наверно, это потому, что я сам был подростком относительно недавно. И у меня тоже был нелегкий подростковый период. Поэтому могу их понять, найти с ними общий язык. Не со всеми, конечно, но все же такое умение есть. Многие приходят и показывают мне мемы или смешные видео.
В каком-то смысле это даже моя обязанность — войти в доверие, помочь избежать худшего расклада. Ведь пребывание в детском доме не проходит бесследно. Ребенок может сильно отгородиться от окружающих, и установить контакт с ним будет намного сложнее.
Задают ли вам дети вопросы какого-то личного характера, связанные с тем, что их беспокоит?
Чаще всего они спрашивают, почему я тут работаю. Но личными переживаниями тоже делились.
Какие обычно темы волнуют детей?
Соответствующие темы. Спрашивают про отношения со сверстниками, про взаимоотношения с родителями, рассказывают какие-то вещи, которые их могут волновать: поступление, школа, общение с коллективом. Некоторые беспокоятся о том, кем они хотят стать в будущем.
А вы вообще детей любите?
Не могу сказать, что я прям их обожаю, но я хорошо к ним отношусь. Легко нахожу общий язык со своими двоюродными, троюродными братьями и сестрами. Искренне веселюсь, когда играю с ними или просто общаюсь.
Может ли на такую работу, как у вас, прийти человек, который не любит детей?
Скажем так, не стоит. Пожалуй, лучше заняться чем-то другим.
«На своем месте»
Каким был ваш самый счастливый день на работе?
Почему-то мне на ум приходит самый первый год работы. Это как раз было перед Новым годом, конец декабря. Мы тогда с коллегами вели психологический тренинг временных перспектив для подростков, и это было завершающее занятие, финал.
Мы так привыкли за это время друг к другу, говорили много приятных слов ребятам, и они нам говорили. Это было очень тепло и уютно. А потом мы с коллегами выдали всем детям сертификаты о прохождении тренинга, и они получили свои новогодние подарки. В общем, такая классная новогодняя атмосфера.
Есть ли у вас, как я это называю, «тоска по непрожитым жизням». Жалели ли вы когда-нибудь, что пришли работать в НКО?
Было пару моментов, когда я об этом думал, но в целом нет. Я себя чувствую комфортно в этой сфере, я тут на своем месте. Думаю, что могу и дальше в секторе развиваться.
«Видят, что нам можно доверять»
Видите ли вы улучшения в секторе?
Да, определенно. Появилось множество полезной информации и обучающих программ. Сектор за счет медийности становится более узнаваемым и тем самым увеличивает объем помощи тем людям, которые в ней нуждаются.
В работе с опекой тоже намного проще стало. Они видят, что нам можно доверять. Такое вот межведомственное взаимодействие развивается. Если к нам приходит семья, и мы видим, что нам что-то не договаривают, звоним в органы опеки и уточняем все, что нужно. Можно сказать, рейтинг доверия увеличился, и они просто легче идут на контакт.
Если раньше они могли просто отмахнуться, сказать, мол, почему мы должны им информацию какую-то предоставлять, то сейчас уже таких случаев нет.
А как за три года вашей работы трансформировался сам фонд?
Фонд за эти годы сильно вырос по всем показателям. Выросло количество благополучателей, подключенных в процесс помощи благотворителей, узнаваемость, сами рабочие процессы наладились.
У нас, как я уже говорил ранее, увеличился штат сотрудников, появились новые должности, новые люди. К тому же увеличилась психологическая помощь самим сотрудникам фонда.
Сейчас у нас есть такая амбициозная цель — создать эффективную CRM-систему, которая поможет разгрузить сотрудников от бумажной волокиты и высчитывать статистику автоматически.
Каким вы видите результат своей работы в будущем?
Мне тяжело мечтать в какой-то долгосрочной перспективе.
Предпочитаю больше обращать внимание на непосредственный результат работы здесь и сейчас. У нас было много семей, в которых ситуация лично мне казалась безвыходной, а работа — бесперспективной. И все же даже в таких случаях у нас появилась положительная динамика и в целом какие-то позитивные изменения. Это уже серьезный результат, на который нужно обращать внимание. Даже если просто одной семье помогли — это уже результат.
Фото: Дмитрий Казачек / АСИ
Если бы вы обладали неограниченным числом ресурсов (финансовых, человеческих, информационных, административных), что бы вы сделали для решения проблемы сиротства в России?
Я бы способствовал повышению среди населения осведомленности, а также создавал медийные возможности для НКО, которые работают в этой сфере. Также повлиял бы на появление новых НКО — не только в больших городах, но и в городах поменьше. Достаточно будет того, чтобы старые НКО открывали филиалы в других городах. В регионах работы непочатый край. На государственном уровне увеличил бы финансирование сектора. А больше ничего и не нужно, этого бы вполне хватило.
Интервью с Александром Титковым — часть серии «НКО-профи», созданной Агентством социальной информации и Благотворительным фондом Владимира Потанина в 2017 году. «НКО-профи» — это цикл бесед с профессионалами некоммерческой сферы об их карьере в гражданском секторе. Материал подготовлен при поддержке Благотворительного фонда Владимира Потанина.
