Анастасия Приказчикова из Москвы в 27 лет создала с подругой фонд для исполнения детских желаний — от покупки лечебных тренажеров до встречи с Димой Биланом. За три года организация доросла до благотворительных концертов в «Вегас Крокус молле», регулярной помощи крупного бизнеса и планов построить собственный реабилитационный центр. Как она пришла к этому, Анастасия рассказала Агентству социальной информации.
Знаю, что ты хотела быть журналистом.
Да, класса с пятого хотела заниматься только этим. Я окончила Институт журналистики и литературного творчества, у меня два высших образования: пиар/реклама и тележурналистика.
О чем ты хотела писать и снимать, когда училась?
Может быть, это сейчас романтизированно звучит, но я стремилась быть репортером в горячих точках.
Вообще от съемочного процесса, работы камер испытываю непередаваемое удовольствие, это — мое. Мне интересно не светиться перед камерой, а стоять за ней и руководить процессом. И я ведь от этого не отказалась — реализую детские мечты на социальных проектах. Руковожу, показываю, создаю истории. Судьба реально привела меня к этому, хотя до этого я работала в девелопменте и других сферах бизнеса, далеких от социальных целей.
Когда мой муж поступил на программу MBA, я уехала с ним в США. И там впервые увидела, как работает американская система помощи. Весь их бизнес несет социальную нагрузку регулярно, подолгу сотрудничая с конкретными организациями, а не привлекается к отдельным проектам по просьбам фондов, как у нас. И там благотворительности не нужна популяризация с шумными мероприятиями и звездами, их устраивают только как дополнительную опцию.
Я на это посмотрела и восхитилась, но тогда меня никак не касалась работа некоммерческого сектора.
Потом я забеременела. У мужа появилась проектная работа в Москве, и мы вернулись в Россию. Пошла вставать на учет в крупную сеть медцентров, сделала скрининг, сдала анализы — и через несколько недель мне сказали, что ребенок, с высокой вероятностью, имеет синдром Дауна.
Никто из медиков этой клиники не допускал, что я буду сохранять беременность. На 18-й неделе лечащий врач сказала откровенно: «Мы не хотим портить статистику, поэтому если вы решили рожать, то меняйте медцентр, но предлагаю вам подумать об аборте». (Ничего, что на таком сроке это уже не аборт, а опасные для здоровья искусственные роды?)
Помню во всех подробностях — даже лица прохожих могу описать, — как вышла из клиники, иду по улице в полной прострации, звоню маме. Мама выдает: «У тебя? С синдромом Дауна? Ой, не говори ерунды. Все будет хорошо. Я тебе перезвоню». Спасибо ей, это действительно взбодрило в отличие от охов-ахов и выражений сочувствия.
Я, конечно, сменила медцентр. Рожать поехала в США. Роды были страшнее беременности, ведь в этот момент решалось все. Мне говорят: «Тужься», — а я не хочу, боюсь.
Появился мальчик, и первое, что на что я стала смотреть — фаланги пальцев (у детей с синдромом Дауна укорочены средние фаланги. — Прим. АСИ). Это был обычный ребенок. Без синдрома. Предлагали после родов сдать анализ на 40 генетических заболеваний — я отказалась, не хочу знать. У нас есть некоторые трудности со здоровьем, но задержки развития нет. Мой сын заговорил в год и два месяца. Сейчас ему четыре, и от него в восторге все наши гости.
Вот так повезло. Я знаю и другие подобные истории. Бывает и наоборот, когда анализы «чистые», а дети рождаются с особенностями.
Тебе было 25 лет, когда ты узнала о высоком риске генетической патологии ребенка. Очень молодой возраст для принятия таких важных решений: продолжать или прерывать.
Не знаю, я готовила себя к этому. Весь остаток беременности провела на форумах мам особых детей, с книгами о синдроме и так далее. На Facebook познакомилась с Галей Тихоновой, мамой ребенка с ДЦП, которая вела сообщество «Подарок ангелу». Я присоединилась, мы вместе стали собирать деньги на исполнение желаний детей с заболеваниями. Потом именно из этой группы вырос фонд. Я ведь несколько раз делала УЗИ, перепроверяла анализы в разных больницах, и везде они показывали патологию. Я настраивалась на это.
А как отреагировал муж на результаты анализов?
Скажем так, это было начало конца наших отношений. Беременность эмоционально была очень тяжелой. Позже мы все-таки развелись.
Вообще большая часть матерей особых детей, по статистике нашего фонда, — одиночки. Мужья уходят из этих семей. И женщинам бывают нужны не деньги, а простое общение, чтобы не сойти с ума. Не хочу громких слов «решила менять мир», «кто, если не я?» Если не я, то все равно найдутся добрые люди. Просто я столкнулась с этой реальностью, за девять месяцев у меня переформатировался мозг и стало казаться необходимым им помогать.
Когда сыну исполнился год, появился фонд. И все стало получаться само собой. Захотели устроить акцию с определенными людьми, на которых не было никаких выходов, — приходим в кафе, а они сидят за соседним столиком. Знаешь, мне кажется, когда ты занимаешься нужным тебе делом, то все складывается для его воплощения.
Твой небольшой фонд смог построить прочные партнерские отношения с крупным бизнесом (международными сетями продажи одежды, рестораторами и др.), бизнес стабильно помогает вам. Это удается не всем.
Не знаю, с чем это связано, ведь все фонды делают одинаково — ходят своими ногами к спонсорам и просят. Может быть, это потому что я занудная и буду звонить, писать, пока не добьюсь нужных мне действий. Может, потому что мне ничто не мешает подходить к людям и знакомиться. Ведь вся благотворительность держится на личных связях: «А вы знаете таких-то? А познакомьте». Москва тесная, и если у тебя есть телефон, компьютер, ты умеешь просить и по-человечески разговаривать, то препятствий для тебя не будет. Вот сегодня я была в 70 км от Москвы, договаривалась о гоночном заезде на болидах в пользу нашего подопечного, который состоится 21 мая.
Нашей ошибкой было, что мы очень долго висели на частных пожертвованиях. Потом первый бизнес пришел сам — имидж-лаборатория «Персона» нашла нас через Google, позвонила и сказала: «Хотим помочь». Начали приходить артисты, устраивающие благотворительные концерты.
Что привлекает бизнес в вас?
Видимо, идея дарить детям подарки. Сбор подарков мы закрываем быстрее всего. Также хорошо идут ежемесячные пожертвования, а вот сбор на реабилитации — хуже: их много и люди, мне кажется, немножко устали от тяжелых историй, от фотографий детей в трубках под аппаратами.
Что еще может привлекать: у нас предельно прозрачная схема, все знают, кому конкретно и чем они помогают. Мы каждое утро начинаем рассылки личных писем спонсорам о закрытых сборах и подарках: «Здравствуйте, спасибо за Вашу помощь Артему. Вот вам его фотография на подаренном вами велосипеде. Поздравляем, вы стали волшебником». Людям это нравится, и они видят смысл в наших делах.
Один из попечителей фонда — певец Данко (Александр Фадеев).
Да, мы стали первым фондом, оказавшим помощь его дочке Агате с ДЦП. Теперь он делает для нас столько всего, что не знаю, как его благодарить. Мы с ним задумали открыть реабилитационный центр не только для детей с нарушениями центральной нервной системы, но и для родителей, чтобы их тоже поддерживать.
Если бы такой фонд, как твой, встретился тебе во время твоей беременности, то чем он помог бы?
Показал бы — что бы ни случилось, я не одинока. Это было бы объединение людей, которым я небезразлична. Мне этого не хватало.
Ты сделала работу в НКО своей профессией. Сравни карьеру в некоммерческом секторе с другим карьерным опытом, который у тебя был.
Процитирую покойного Алексея Мошковича, директора фонда «Жизнь как чудо»: работник НКО и, в частности, благотворительного фонда, это человек, который может все. Он и пиарщик, и менеджер по работе со спонсорами, и бухгалтер. Все потому, что гражданский сектор у нас пока в зачаточном состоянии и стратегию каждый выстраивает так, как видит. В бизнесе быть многостаночником можно, только если это твой бизнес, и там у тебя намного больше ресурсов. Несложно указать человеку на пыль под диваном и убедить купить пылесос. Сложно продать идею помощи, убедить его поддержать тебя, тем более когда он не понимает смысла благотворительности.
Сколько у тебя сейчас сотрудников?
Семь, многие работают удаленно.
Как мотивируешь их на работу?
В рекрутинге есть две проблемы. Одна общая для бизнеса и НКО: твой сотрудник в любом случае не так мотивирован, как ты, и не будет биться головой о стену ради достижения результата. Вторая — исключительно проблема некоммерческого сектора: люди приходят спасать мир, а как это делать, не знают. Они хотят устраивать светские мероприятия, эффективность которых не очевидна. Не умеют разговаривать с партнерами: «Ну-у, я буду им рассказывать, что всем нужно помогать…»
А откуда ты сама знала это все, когда создавала фонд? Что понимала в бизнес-планировании, бюджетировании?
Пригодились опыт работы в коммерческих компаниях и «помощь зала». Хочешь не хочешь — научишься. Я же говорю, в НКО ты и швец, и жнец, и на дуде игрец, и это в любом случае хороший опыт.
Каким ты видишь свое будущее?
Не загадываю, но точно знаю, что не хочу оставлять фонд. Хочу вывести его на серьезный уровень: построить реабцентр, потому что будущее за этим, а не за адресными сборами. Хотелось бы выстроить организацию с большой проходимостью, маленькой очередью, с системной помощью.
