Интервью с директором фонда «Умка» Екатериной Кирилловой — часть проекта «Люди добрые. Дальний Восток» (серия НКО-Профи). Проект реализует АНО ДПО И К «Развитие» при поддержке Президентского фонда культурных инициатив.
«Когда мы открыли фонд, к нам все стали предъявлять требования»
Помните первого животного, которому вы помогли?
Да. Я работала на скорой помощи, и мы приехали на вызов к довольно маргинальным людям, у которых кошка родила котят. С кошкой, видимо, что-то произошло, её рядом не было, и выжил только один котёнок. Мы его забрали и начали выхаживать — сначала всей подстанцией, а потом и всем курсом, я тогда ещё училась в медицинском. Котёнок был совсем маленьким, не приученным к обычному корму, и нам приходилось его поить из пипетки. Выхаживать таких очень сложно. В итоге он погиб. Таким был мой первый опыт помощи бездомному животному.
С каждым новым найденным котёнком было уже проще. Разбираешься, чем кормить, как лечить и пристраивать, зачем стерилизовать животное, вакцинировать и отслеживать потом его судьбу. Постепенно обрастаешь связями с людьми, которые тоже помогают животным — они подсказывают, как действовать.
Вы учились в медицинском. И для врача, и для зоозащитника главный мотив — желание спасать?
Наверное, потребность спасать во мне есть, хотя я всё чаще вспоминаю о треугольнике Карпмана (психологическая модель взаимоотношений между людьми в транзитном анализе — прим.) и думаю, как бы не застрять в роли спасателя. Но сейчас, когда появился фонд, мы, конечно, и жертвами часто бываем, и даже преследователями — теми, кто может пригрозить человеку, например, за жестокость к животному.
Я ушла из государственной медицины, которая в России, особенно в регионах, часто граничит с благотворительностью. В 2008 году мы с подругой открыли частную медицинскую организацию. Пять лет назад у меня родились двойняшки-мальчики, и я совсем перестала заниматься практической медициной. Частные врачи постоянно на связи, и совмещать это с воспитанием маленьких детей у меня не получилось бы. Но нужно было помогать родителям, поэтому я ушла зарабатывать в сферу торговли. Однако роль «спасателя» осталась со мной благодаря фонду «Умка».
Меня часто спрашивают: «Почему помогаешь животным, а не детям, например?». Кошку или собаку ты можешь забрать себе домой, посадить на балкон, вылечить, а через какое-то время отдать в семью — в общем, я имею дело с задачами, к которым готова.
Иногда в «Умку» привозят детскую одежду, которую мы отправляем в социальные службы. Я подписана на ежемесячный благотворительный платеж в фонд помощи детям с онкозаболеваниями. Но, к сожалению, не представляю себе какого-то тесного контакта с детьми, нуждающимися в помощи.
Как вы чувствовали себя на старте? Вы врач, который принимает пациентов, а в свободное время помогает животным. Каково это — когда вам начинают вдруг звонить незнакомые люди и просить пристроить кошку или собаку?
На старте меня очень удивило, как люди избавляются от своих домашних животных. Ты думаешь, что помогаешь бездомным кошкам и собакам в критических ситуациях, но к тебе всё чаще обращаются хозяева и просто просят куда-то деть животное, ставшее им ненужным — из-за аллергии, свадьбы, рождения детей, переезда. Сначала я недоумевала, но постепенно чувства притупляются, и удивляешься всё меньше.
Примерно два-три года я не чувствовала какого-то явного напряжения, потому что в нашу сторону ещё не летели проклятия. Ты волонтер, ты занимаешься помощью в свободное время. Но когда мы объединились и оформили фонд «Умка», к нам все стали предъявлять требования, и у всех они разные.
Нам говорили: «Если вы не можете принять мою кошку, то чем вообще вы занимаетесь? Наверное, деньги гребете». В таких ситуациях неминуемо испытываешь раздражение.
Пытаешься объяснить, что ты занялся помощью животным не потому, что тебя заставили работать в этой сфере и пахать от безысходности, как на заводе, а по велению души. И ты искренне рад был бы всех забрать, но это невозможно без ресурсов.
Какие ошибки совершают волонтеры, когда по велению души начинают помогать животным?
Я, например, запускала в свою трехкомнатную квартиру 26 котят. Они сидели в разных местах, но всё-таки заразили друг друга инфекцией, и некоторые из них погибли. С каждой своей ошибкой ты устанавливаешь правила — часто они приземляют желание «спасти всех».
Ты не можешь рисковать животными, которым ты уже решился помочь, и должен здраво оценивать свои силы и финансовые возможности.
Если у тебя заболеют 20 кошек, ты не одну из них в ближайшее время не пристроишь, а пока будешь их лечить, не сможешь помочь кому-то, кроме них.
«Больше занимаемся бывшими домашними животными»
Почему было важно зарегистрировать фонд, если можно и дальше волонтерить?
Надо понимать, что информации о благотворительных инициативах тогда почти не было (начало 2000-х годов – прим.). Не существовали ещё соцсети, мы пользовались обычными кнопочными телефонами. На местном форуме «Собаки Приморья» я заходила на отдельную ветку под заголовком «Взаимопомощь» и знакомилась с такими же волонтерами, как я.
Мы объединились в группу и стали помогать фонду, который занимался зоозащитой. Но основатель фонда умерла, были проблемы с документами, мешающие развитию организации, поэтому мы были вынуждены создать новую.
Чтобы помогать животным качественно, нужно было подавать заявки на участие в конкурсах, вести документацию, ставить баночки для пожертвований в общественных местах, проводить мероприятия. Всё это было бы нам недоступно, если бы мы остались просто группой волонтеров без прозрачной системы отчетности.
Поле проблем, с которым фонд помощи животным работал десять лет назад, сузилось с тех пор?
Думаю, не многое изменилось. Животных выкидывали, на улице образовывались прайды кошек и стаи собак, которых нужно было стерилизовать. Но есть одно отличие. Раньше люди не знали, что есть фонды, готовые собирать деньги и помогать, и чаще рассчитывали на себя. Если ты взял щенка, с которым не поладил, ты сам ищешь ему новый дом. Не уверен в своих силах — не берешь животное.
А сейчас фонды как будто бы развязывают руки тем, кто не готов брать на себя ответственность. Щенка можно подкинуть, можно привезти его прямо в фонд — скорее всего, он вызовет у кого-то жалость, и ему точно помогут.
Зоозащитники, как завороженные, твердят о стерилизации и вакцинации, правильном уходе и питании, поэтому культура обращения с домашними животными постепенно формируется. Но пока она на уровне стран третьего мира.
Животные, которым помогает «Умка», как правило, имеют опыт насилия со стороны человека?
Почти все. Либо покалеченные — травмированные, стрелянные, отравленные, либо хозяйские, но ставшие ненужными. Когда мы регистрировали фонд, мы планировали помогать бездомным животным, но сейчас мы всё-таки больше занимаемся бывшими домашними животными.
Фото: АСИ / Наталья Булкина 
Фото: АСИ / Наталья Булкина
Как вы понимаете, например, по кошке, что она именно бывшая домашняя, а не котёнок дворовой кошки?
Первый показатель — порода или породные признаки. Примерный возраст такой кошки часто можно определить по её породе — десять лет назад в моде были персидские, потом британцы и шотландцы, потом сфинксы. Сейчас даже от мейнкунов избавляются.
Второй показатель — поведение. Если это «дичок» в десятом поколении, он вообще к человеку никогда не подойдет.
А кошка, которую раньше каждый день гладили, подбежит и начнет тереться вам о ноги — будет просить о помощи.
Бывают бывшее домашние животные, которые годами не выходили из квартиры, и такие очень пугаются улицы, поэтому похожи на диких.
Иногда могут подсказать люди: если жители дома годами подкармливают одних и тех же кошек, живущих в подвале, а тут среди них появляется кот, которого в этой «стае» не принимают, значит его явно подкинули.
А почему вы стали реже помогать просто дворовым животным?
К сожалению, мы оказываемся перед выбором, кому помочь. Например, планируем забрать кошку, которая прибилась к рынку, а в этот момент к нам приходит человек и рассказывает, что собирается усыпить своего кота. С одной стороны, ты осознаешь, что это решение всё ещё на совести человека, но душа-то рвётся, хочется дать животному шанс. И мы забираем кота, а не кошку.
Бывает, нам звонят и говорят: «Сегодня в 8 вечера у нас поезд, кошка пойдёт на улицу». Ты понимаешь, что без человека это животное точно не выживет. И забираешь её. Так что наш фонд «перенаселён» именно бывшими домашними животными.
А с собаками как?
С ними ситуация еще хуже. В Европе и Америке часто можно встретить на улице людей с дворняжками на поводке — там собак забирают из приюта, а у нас пока кошек берут охотнее.
В 2017 году в «Умке» было десять собак, сейчас у нас их 100. Только за вчерашний день к нам попали две — одна, сбитая на дороге, а другая, избитая человеком.
За весь январь не удалось пристроить пока ни одну из ста. Собак выкидывают чаще, чем кошек: они требуют больше внимания к себе и иногда ещё портят мебель в доме. Иногда «ненужных» собак отвозят в деревни и отпускают на свободу, они со временем начинают сбиваться в стаи и становятся агрессивными, защищая себя и своё потомство.
«Без делегирования невозможно»
Где вы брали средства, чтобы стерилизовать животных, лечить их и кормить, когда фонд только начинал работу?
В основном тратили свои деньги — тогда не так были развиты площадки для сбора средств, не было групп в социальных сетях, работало только сарафанное радио.
Содержать вот так пять кошек не очень сложно, но когда их становится 50, надо что-то предпринимать — своих финансов не хватит. Мы стали планировать расходы, присматриваться к конкурсам, осваивать фандрайзинговые площадки.
А как искали места для передержки?
Сначала впускали животных в свои квартиры, а потом стали находить людей, кто готов взять собаку или кошку к себе домой временно – бесплатно, за небольшие или большие деньги, в зависимости от ситуации.
Когда подопечных у нас стало много, мы поняли, что не справляемся с логистикой — нужно было ежедневно развозить корм в разные точки города, контролировать здоровье животных и вовремя оказывать помощь, если кто-то из них заболел. Нужно было найти место, где все они смогли бы тусоваться вместе.
Стали арендовать хозяйственные помещения для кошек и участок для собак, а параллельно — искать место, которое можно было бы купить. Оказалось, что это стоит десятки миллионов, поэтому решили приобрести просто землю и строить дом для наших животных с нуля. К 2016 году мы скопили часть необходимой суммы и взяли землю в пригороде Владивостока в кредит. Выплачиваем его до сих пор.
В какой момент группа волонтеров стала командой с обязанностями и с системным подходом к работе?
Мне кажется, это произошло быстро. Помню, как я пыталась вести странички «Умки» во всех соцсетях, а потом появился модератор «Одноклассников», модератор «ВКонтакте»… Приходит человек и берет на себя контроль одной передержки, а другая передержка оказывается в зоне ответственности другого человека. Когда собак стало 50, и я одна приезжала за ними убирать, я стала жаловаться, что ничего не успеваю. Тогда нашелся человек, который подхватил и это. Так постепенно и выстроилась система.
У нас есть ещё люди, которые отвечают за установку баночек в общественных местах и изъятие денег. Кто-то отвечает на официальные письма, а кто-то — на звонки.
Без делегирования невозможно. Нас сейчас десять человек в команде и около 50 волонтеров, которые в свободное от работы время могут, например, подменить нас на выставке или отвезти животное на передержку. И все равно дел много. Когда в команду приходят новые молодые ребята, мы чуть ли не аплодируем — у них ещё есть силы идти в бой и глаза горят.
Вы учились, как управлять некоммерческим проектом? На кого смотрели из коллег?
Например, на владивостокский фонд «Друг», которому мы помогали, — его директор была в зоозащите уже не меньше пяти лет, когда я только начинала волонтерить. Я вчитывалась во все посты на форуме в нашей ветке зоозащитников — там собирались люди с разным опытом, из разных городов.
Когда фонд уже активно работал и мы впервые задумались о своём участке, я стала искать в качестве примера самые современные приюты в Европе и в США. Неминуемо их сравниваешь с приютами в России. Здесь можно встретить, например, такой антипример:
200 собак, привязанные метровыми цепями в будках, худющие и с глазами, полными печали. Мы поняли, что так мы точно не хотим. Пусть лучше у нас живут всего пять собак, но качественной жизнью.
Из всех российских приютов, что мы видели, нам понравился «Мокрый нос» фонда «Ника» (Московская область — прим.) — мы на них долгое время засматривались и даже пытались реализовать некоторые их идеи.
Мы также видели, что коллеги из Новосибирска вперед нас начали работать по программе ОСВВ (Отлов-Стерилизация-Вакцинация-Возврат – прим.) и получили президентский грант. Я в 2021 году тоже, наконец, решилась подать заявку.
В России не так много крупных и открытых фондов, занимающихся зоозащитой, которые ещё и успевают публиковать материалы о своей работе и готовы делиться своим опытом с другими.
«Слово «приют» развязывает людям руки»
Что сейчас находится на земле, которую фонд взял в кредит?
Всё это время мы строим там свой реабилитационный центр для животных. Сначала мы сделали забор и установили вольеры, чтобы забрать с передержки всех наших собак — ещё десять на тот момент.
Потом начали строить котодом — для всех наших кошек, и в 2019 году они переехали. В первую неделю после переезда у нас появились 20 новых кошек — хотелось скорее заполнить свободное пространство, чтобы помочь кому-то ещё. Сейчас там живут около 100 кошек, и ещё 50 пока остаются в квартирах у волонтеров или сотрудников «Умки».
На участке есть двухэтажный дом, тёплая пристройка для послеоперационных и короткошёрстых собак, около 25 вольеров. Мы строим отдельную операционную, а пока что лечим животных в «котодоме» на втором этаже, что не очень удобно.
То есть вы приглашаете врачей для операций?
Да. В 2019 году мы начали проводить бесплатную стерилизацию кошек на деньги фонда — приглашали доктора, оплачивали его работу, шовные материалы и лекарства. Выставили объявление в Instagram и получили очень много сообщений. Стало понятно, что с таким количеством желающих нам скоро перестанет хватать средств на регулярные расходы фонда.
Появилась мысль подавать заявку на городские, краевые и президентские гранты. Мы победили в нескольких конкурсах и получили деньги, на которые можно стерилизовать кошек и собак, которые не являются подопечными фонда.
Когда подавала заявку, я не включала в расходы зарплату врачей, прописывала только необходимое оборудование — светильники, шовники, кислородные концентраторы… Я никогда раньше не писала такие заявки и просто побоялась, что не удастся сразу получить такую сумму. Подумают: заявляются в первый раз, а уже просят на зарплаты. Но мы поняли, что оплата труда врачей — приличная статья расходов, и в этом году, я надеюсь, мы включим эту строчку в смету.
Искать врачей на волонтерской основе — риск: если человек работает бесплатно, всегда остаётся вероятность, что он может отказаться в последний момент, например. А нам важно быть уверенным в специалистах, с которыми сотрудничаем.
Вы называете место, где живут кошки и собаки «Умки», именно реабилитационным центром. А чем он отличается от приюта?
В понимание русского человека, приют для животных — это место, куда можно прийти и сдать свою кошку или собаку. Само слово приют предполагает, что в нем вполне можно остаться пожизненно. И у «Умки» тоже есть животные, которые, очевидно, с нами навсегда — например, кошки с инвалидностью или собаки, которые боятся людей. Но всё-таки мы ставим перед собой цель, чтобы большинство животных наш приют покинули и нашли себе дом. Мы их стерилизовали, привили, социализировали — они готовы жить новой жизнью, с новым хозяином.
Фото: АСИ / Наталья Булкина 
Фото: АСИ / Наталья Булкина
Слово «приют» развязывает людям руки. Нам звонят и говорят: «У меня тут кошка, можно её привезу?». И мы начинаем объяснять, что у нас не совсем приют, а реабилитационный центр, у нас нет финансирования, и мы хотим, чтобы животные не задерживались у нас надолго. Есть собаки, которые уже пять лет с нами живут. А хотелось бы, чтобы щенок вырастал во взрослого пса уже в семье, а не у нас.
Почему из детского дома чаще забирают именно тех, кто недавно туда попал? Потому что у них ещё нет этого социального отпечатка ребёнка из интерната. Так же и у собак.
Несмотря на то, что мы с ними регулярно занимаемся, приглашаем к ним волонтеров для прогулок, проводим занятия с кинологами, всё равно они уступают в социальных навыках животным, которые с детства живут в любви в семье.
Если щенок вырос у нас, он только наши стены понимает, и ему нужно больше времени, чтобы привыкнуть к новому месту и к новым людям.
«Фондам нужна в хорошем смысле пропаганда»
Фонд «Умка» существует уже больше десяти лет и стал одним из самых заметных во Владивостоке. Удается ли рассматривать работу в фонде как карьеру в некоммерческом секторе? Вы получаете зарплату, например?
Фонд не может быть открыт без директора, а директор, по закону, не может быть нанят на добровольческой основе. Поэтому два человека в нашей команде формально имеют зарплату — она на уровне МРОТ. Но я мечтаю, чтобы мы могли оплачивать труд даже студентов, которые приходят волонтерить и берут на себя какие-то небольшие задачи. Пока мы до этого не доросли.
Всегда интересно, как на решение уйти в некоммерческий сектор реагируют близкие тех, у кого успешно шли дела на «обычной работе». Как это было у вас?
Пока я помогала двум-трем кошкам, родные относились спокойно. Потом стали волноваться, но я была уже взрослой, жила отдельно, так что особо не посвящала семью в свои новые заботы. Но, конечно, мне пришлось пару раз слушать их досады: «У тебя такое образование, а ты за собаками убираешь. Причем бесплатно». Это многим непонятно.
Со временем родители стали даже немного помогать. Например, однажды нас выгнали с передержки с десятью собаками, и папа нашем новое место, куда можно было перевезти псов. Иногда родственники или друзья замечают бесхозную собаку, которая бегает во дворе, и сообщают мне о ней. Забавная ситуация, конечно: от твоего увлечения мы не в восторге, но спаси вот того котёнка, раз уж этим занимаешься.
Вы были бы готовы заниматься только социальной работой?
Да, это моя мечта. Я наблюдаю за людьми в команде «Умки», которые занимаются помощью животным, вкладываясь в свои задачи всей душой. И при этом разрываются между фондом и работой — не всегда любимой.
Я бы очень хотела, чтобы эти люди получали в «Умке» и деньги, и счастье, а фонд вышел на самоокупаемость. Но мы пока только исследуем, как этого можно достичь.
Знаю, что некоторые фонды организуют платную передержку для домашних животных и работают как гостиница. И мы предпринимали несколько попыток опробовать это. В итоге, как только появлялись свободные места, мы отдавали их животным, нуждающимся в помощи.
У нас есть рекуррентные платежи, но думаю, ещё не все готовы жертвовать деньги на зарплаты сотрудникам. Когда я сама помогала фондам, мне было всё равно, на что пойдет мой небольшой платеж — на корм животному или на оклад человеку, который за этим животным ухаживает. Я просто знала, что мои деньги нужны и доверяла их НКО. Но есть и те, кто хотел бы помогать адресно — вылечить определенную кошку, допустим.
Я чувствую, что до сих пор люди боятся жертвовать деньги: вдруг они уйдут не туда. Поэтому мы всегда предлагаем альтернативу — если человек не хочет переводить свою сумму на счет фонда, он может поехать купить корм и привезти его в приют, или взять в аптеке медикаменты, которые нужны нашим подопечным. Можно даже приехать в клинику и оплатить наши счета. Мы составляем списки всего необходимого, на которые можно ориентироваться.
Вы выгораете, работая в социальной сфере?
Бывает, что выгораю – но не потому, что спасаю животных. А потому, что часто веду коммуникацию с самыми разными и иногда не самыми приятными в общении людьми. Если ты отказываешь, люди принимают это на свой счет, но мы на самом деле отказываем животному, а не человеку, и это нас гнетет.
Выгораешь, когда понимаешь, что «Умка» не может взять собаку, даже несмотря на то, что без фонда животное умрет.
Иногда опускаются руки, когда видишь, что средства на счету фонда заканчиваются, когда не смогли вылечить животное. Но в моей голове запущен процесс поиска — я постоянно ищу возможности: улучшить условия, податься на новый грант или на новую выставку. Ты пьешь кофе и думаешь о фонде, ты встречаешься с друзьями и думаешь о новых подопечных сегодня. Это не работа, не хобби, а образ жизни.
Как вы думаете, что должно произойти, чтобы в России сформировалась культура обращения с животными? Чтобы из приюта забирали хотя бы столько же собак и кошек, сколько в него и отдают.
Я думаю, фондам нужна в хорошем смысле пропаганда, которая поможет людям преодолеть страх перед бездомным животным. Многие продолжают думать, что собака из приюта — обязательно больная, не социализированная и не воспитанная.
Это не так, и более того, именно приют может профессионально рассказать новому хозяину о животном буквально всё: чем его лечить, как адаптировать его к домашней жизни, как выстраивать с ним отношения.
Нам не выгодно отдавать животное, не готовое к новому дому, и бросать его на хозяина. Мы поддерживаем связь ещё много лет и делаем всё, чтобы животное больше не вернулось на улицу. Взять взрослую кошку или собаку — ещё лучше, ведь ты можешь узнать сразу об их привычках, повадках и особенностях здоровья.
Хочется чаще видеть социальную рекламу, которая бы показывала, что бездомное животное — это отличный питомец. Пока что это слабо развито у нас. Но думаю, когда вырастет новое поколение, которое мы воспитываем сейчас, многие мифы исчезнут. Мы ведь уже знаем, что для котёнка не полезно молочко и рыба. Уже знаем, что животных стоит стерилизовать и что лучше вложиться в качественный сбалансированный корм, чем потом в услуги ветеринарных клиник.
