Фонд содействия сохранению морских млекопитающих «Фонд друзей балтийской нерпы» появился в Санкт-Петербурге в 2014 году. Там исследуют и спасают популяцию балтийской нерпы — животного, занесенного в Красную книгу. Но спасение нерпят началось еще раньше. Вячеслав Алексеев, директор Фонда друзей балтийской нерпы, приносил домой воронят, развлекал тигров и леопардов и, наконец, рассказал почти всем петербуржцем, что в Финском заливе обитают удивительные, харизматичные животные.
«Хоть я и лечу животных, ветеринарным врачом себя в полной мере не ощущаю»
Я прочитала в одном из ваших интервью, что вы в детстве ходили в юннатский кружок. Это оттуда ваша любовь к природе?
В юннатский, а потом в зоопарковский кружок я пошел уже убежденным, что собираюсь стать зоологом. В то время была очень сильная детская «индустрия», в том числе биологической направленности. Создавалось интересное информационное поле.
На мою любовь к природе во многом повлияли книги Игоря Акимушкина, Джеральда Даррелла, журнал «Юный натуралист», программы «В мире животных» Николая Дроздова.
У вас были домашние животные в детстве?
В детстве у меня были четыре попугайчика и четыре домашние кошки. Еще я приносил домой животных из экспедиций — обычно полевок, за которыми наблюдал.
Один раз принес домой куницу. Только потом, через долгие годы, я понял, что она болела бешенством. Почему-то тогда, даже с биологической осведомленностью, я не заметил очевидных клинических признаков: у нее текла слюна, она постоянно куда-то бежала и вскоре умерла. Но мне повезло, что не заразился от нее.
Еще я приносил домой воронят и голубей…
А как ваши родители к этому относились?
Воронятам родители, конечно, были не рады. К кошкам и попугайчикам относились нормально, но остальных диких животных после упрашиваний разрешали оставлять только под мою ответственность.
Вы сказали, что хотели стать зоологом, а в итоге учились на ветеринара. Как так?
В то время, в 90-е, академическая наука влачила довольно жалкое существование. Когда я выбирал направление, решил, что ветеринарная медицина все-таки в некотором роде хлеб, а полевую зоологию можно оставить занятием больше для души. Перспектив трудоустройства тогда почти не было. И я выбрал Санкт-Петербургскую государственную академию ветеринарной медицины.
А теперь, хоть я и лечу животных, ветеринарным врачом себя в полной мере не ощущаю. Зоологическая работа стала мне ближе.
Вы работали по профессии, ветеринаром в клинике?
Нет, не работал, только проходил практику в годы обучения на районной ветеринарной станции. Мне уже тогда не было интересно работать с домашними животными.
Я всегда любил диких животных, поэтому после окончания академии пошел в ветеринарную часть в зоопарк. Сначала в основном работал в лаборатории и занимался клинической диагностикой. Потом мне это наскучило, и я перешел работать в отдел хищных животных.
Там я стал первым в России специалистом по обогащению среды обитания диких животных в условиях неволи. Это было очень необычное направление работы для наших зоопарков.
Что вы делали на этой должности?
Я работал с крупными кошками: тиграми, леопардами. В работе мне нужно было создавать условия для их активного моциона. Грубо говоря, делать все, чтобы при «зоопарковской» жизни они не превращались в тыкву.
Я ставил им тренажеры, придумывал игровые ситуации, чтобы разнообразить их жизнь. Это очень нравилось и животным, и посетителям зоопарка.
Потом я перевелся на должность зоотехника отдела хищных животных, но все равно большую часть времени посвящал работе с животными.
Какое у вас вообще отношение к зоопаркам? Есть же мнение, что животные там мучаются, что им плохо в неволе.
Сейчас к зоопаркам у меня сложное отношение. С одной стороны, именно зоопарк стал для меня школой и основой для формирования опыта работы с животными и практики. С другой стороны, я понимаю, что в наше время очень мало зоопарков работают, чтобы сохранять и реинтродуцировать животных в природу.
Мне всегда хотелось работать в программах, где животных из зоопарка выпускают на волю, но тогда таких программ почти не было.
Кроме того, я думаю, что сейчас зоопарки должны, помимо соблюдения всех нормальных зоогигиенических условий, заниматься профилактикой кучных и малоподвижных состояний животных. Там постоянно должны думать, как сделать так, чтобы животные двигались, думали, развлекались. Я считаю содержание в вольерах гуманным, если животное там много двигается, ищет себе корм, играет, и если животное родилось в неволе, и вольную жизнь себе не представляет.
Мы уже долгое время выпускаем морских млекопитающих в природу, поэтому видим, когда животное, подготовившись к самостоятельной жизни, начинает маяться и страдать в неволе. Конечно, для них это противоестественное положение, но есть исключения: бывают животные, которые хотят жить с человеком. Как наш небезызвестный Крошик, который не представлял себя во внешней среде и был доволен домашним положением.
«В то время балтийская нерпа просто исчезала. Это меня потрясло»
В 2007 году вы вместе с супругой ушли из зоопарка, чтобы помогать нерпе. Почему именно нерпе, а не жирафам или большим кошкам?
Перед этим мы несколько лет сотрудничали с Ленинградским дельфинарием: знали тренерский состав, дружили, нас даже приглашали туда работать. Там мы много общались с морскими млекопитающими, уже тогда показавшимися нам безумно умными и эмоциональными существами.
Потом по весне к нам в ветеринарную часть зоопарка стали приносить погибающих нерпят. Тогда еще можно было нести раненых, травмированных и больных животных в зоопарк, чтобы их вылечили. Но нерпам тогда никто не мог оказать квалифицированной помощи, потому что такого опыта ни у кого не было. Мы обратили внимание на эту проблему, особенно Лена (супруга Вячеслава. — Прим. АСИ) и стали присматриваться к этим животным.
В какой-то момент мы поняли, что достигли потолка в зоопарке, дальше было некуда двигаться. Вспомнили нерп, стали больше о них узнавать и выяснили, что в то время балтийская нерпа просто исчезала. Это меня потрясло.
Я помнил, как за короткое время до своей гибели в ветеринарной части зоопарка нерпята успевали нас обаять своей харизматичностью. С учетом редкого и исчезающего положения их стало очень жаль. Вокруг были только несколько исследователей, которые просто считали и констатировали медленное угасание этих животных. Никаких действий по их сохранению не предлагалось.
Все, к кому мы ходили, говорили, что это гиблое дело…
Но мы почему-то разозлились на всех и решили показать, что двое мотивированных граждан России могут попытаться исправить положение нерп. И начали им помогать.
То есть на тот момент никто из государственных ведомств, вроде Росприроднадзора или Водоканала, вам не помогал?
Нет, нет, Водоканал появился только в 2013 году, а первым животным мы помогли в 2006 году.
В те годы мы сообщили в МЧС, что готовы помогать нерпам. Там записали и вскоре позвали нас на первый выезд: тогда на дамбе во время шторма застрял тюлененок, и мы его спасли.
Потом позвонили еще, сказали, что строители нашли в котловане на берегу залива детеныша балтийской нерпы. Мы забрали его к себе домой, и началась эпопея…
Это была малышка Хита, она прожила с нами два года, а потом мы выпустили ее на волю. Она произвела на нас совершенно потрясающее действие.
Ну а потом уже мы выращивали нескольких тюленят на дачах, каких-то базах, у знакомых. Поначалу нам постоянно грозил Росприроднадзор за то, что мы притронулись к этим краснокнижным животным. Но потом потихоньку все устаканилось.
Вам стало легче помогать нерпе, когда появился фонд?
Сначала мы создали некоммерческое партнерство, потому что нам сказали, что частное лицо не может помогать краснокнижным животным. После регистрации организации на нас ополчились местные исследователи. Из-за нас они теряли монополию на исследование нерп. Тогда была очень напряженная атмосфера: постоянные угрозы, всяческие козни.
И когда нам фактически остановили работу, мы решили поехать на честный суд в Москву, в Совет по морским млекопитающим. Тогда это была профильная общественная организация, в работе которой принимали участие академики, доктора наук, признанные авторитеты в сфере морской биологии. На встрече с ними мы показали уже составленную нами методику по реабилитации тюленей и рассказали о нашем проекте.
На заседании сначала все смотрели на нас с осуждением: им уже успели позвонить петербургские исследователи и наговорить на нас. Но мы постарались все объяснить и попросить их защиты.
В итоге нам сказали, что мы большие молодцы и можем работать спокойно: в совете нас прикроют.
С тех пор работать стало легче. Потом было несколько лет с холодными зимами и животных не было – никто не находил брошенных, раненых нерп, а мы работали на разных других работах.
И вот в 2013 году, в год Финского залива, нам позвонил Водоканал и сказал, что ему нравится наша работа и он готов нас поддержать. Мы тогда уже работали со всеми тремя разновидностями морских млекопитающих, которые у нас обитают. Это был значимый вклад в сохранение их популяции.
Во время разговора с Водоканалом мы не растерялись. Тогда основной проблемой в нашей работе было отсутствие территории для животных. Где-то в далекой деревне мы не могли купить участок, потому что с нерпами надо было проводить много времени, вблизи было очень дорого.
И оказалось, недалеко от города построена автоматизированная станция очистных сооружений, а вспомогательные здания стали не нужны и стояли в законсервированном состоянии. Водоканал нам эти помещения выделил, взял на себя затраты по их содержанию, и мы вместе занялись работой уже в промышленном масштабе. В новом месте уже получалось спасать не два-три животных за сезон, а иногда и до тридцати.
А почему это оказался фонд, а не бизнес?
После того, как мы отработали проект с Водоканалом в 2013 году, он представил наши результаты городу. На тот момент губернатор Санкт-Петербурга Георгий Полтавченко одобрил наш проект и разрешил Водоканалу из своей прибыли потратить средства на реконструкцию того центра. Так получился адаптированный специализированный центр для содержания и лечения нерп.
Создать фонд нам предложил губернатор. Мы согласились, потому что это было правильно: в фонде мы не имели единоличного права распоряжаться ресурсами. А еще к нам присматривались и наблюдали в совете фонда. Поработав несколько лет в такой форме, мы ликвидировали некоммерческое партнерство.
Как долго вы с супругой работали в фонде вдвоем? У вас сейчас есть штат?
Нет, штат нам особо и не нужен: мы сами справляемся с обслуживанием животных и развитием фонда. Это даже предмет нашей гордости, потому что в аналогичном центре в Польше при меньшем количестве животных работают 40 человек. А нас двое, иногда к нам приходит уборщица, чтобы навести идеальную чистоту.
Мы пробовали работать с волонтерами. Но все время получалось, что быстрее и лучше сделаешь сам. У нас очень разнонаправленная деятельность и постоянно меняющаяся обстановка: бывает, нужно очень быстро и правильно принять решения. Права на ошибку просто нет, потому что потерять животное – ужасная трагедия. Это сопряжено и с эмоциональной, и с бюрократической нагрузкой, потому что на такие случаи требуется очень много бумаг, ведь животное – объект строгой охраны государства.
Волонтеры даже в период обучения могли бы угробить какое-то количество животных, это для нас недопустимо. К тому же кольчатые нерпы – чрезвычайно нежные и нервные создания, и они практически нигде в зоопарках и океанариумах не живут. В мире только в двух местах – в Японии и Нидерландах – добились того, что нерпы не умирают через два года в неволе.
Для такого животного нужен очень чуткий персонал, который мог бы вовремя понять, что начались какие-то проблемы. Человек без опыта и даже с опытом, но со слабой эмоциональной настройкой, не поймет, когда что-то становится не так. С ними постоянно приходится быть настороже. И передача этой животных от смены к смене невозможна.
К тому же мы пока не выстроили всю свою систему помощи так, чтобы она работала, как часы. Когда выстроим, то, конечно, будем брать учеников.
Я читала, что одно только выкармливание нерп может занять целый день. Как вы вообще справлялись, совмещали это с управлением фондом и личной жизнью?
Сейчас получается, что у нас Лена больше административной частью занимается, но может и меня подменить. А я больше работаю руками и тексты пишу. Как-то успеваем. Если какое-то дело нравится, то оно само человеку помогает.
Хотели ли вы когда-нибудь бросить помощь нерпам и заняться чем-то другим? От усталости или выгорания, например?
Сложный вопрос. Да, мы очень сильно устаем, но, с другой стороны, это лучшее, что мы умеем делать. Мы не можем все бросить, пока система не работает сама по себе.
Конечно, хотелось бы вернуть ощущение новизны в работе. Сейчас это для нас рутина, обычная работа, а люди, которые видят нерп впервые, удивляются и полны впечатлений.
У нас даже дочь считает, что у каждой девочки есть тюлень и в этом нет ничего необычного.
Мы ей говорим: вот хочешь, помоги нам с тюленями, поразвлекай их. Она отвечает, что не хочет и просит купить попугайчика. А ведь она, наверное, единственная девочка в мире, которая может прийти к кольчатой нерпе, чтобы поиграть с ней и пообщаться.
«Мы сделали многое, чтобы привить жителям доброе отношение к нерпам»
Как вы оцениваете итоги работы фонда? Стала ли нерпа лучше жить?
Мы помогли конкретным животным – уже больше полутора сотням – это уже сам по себе хороший итог.
Вместе с Водоканалом за все эти годы сотрудничества мы провели очень мощную просветительскую работу. В 2007 году, когда мы стали помогать нерпам, 90% жителей Санкт-Петербурга вообще не знали, что у нас обитают эти животные.
Тогда люди страшно удивлялись, когда мы рассказывали, что нерпы живут совсем рядом. А теперь практически все знают о такой особенности Санкт-Петербурга. Мы сделали многое, чтобы привить жителям доброе отношение к нерпам.
Такое отношение уже создает определенный контур защиты этих животных. Думаю, что теперь, наверное, каждый человек, прежде чем обидеть или напугать нерпу, задумается. Очень часто люди благодарят нас за то, что мы просто рассказываем про этих животных.
Говорят: «Вот мы выходим на Финский залив, и нам кажется, что это абсолютно мертвая мутная водица, в которой ничего нет, только плотва. А оказывается, что тут такие сложные роскошные создания обитают, и раз они тут живут, значит, водоем хороший и его стоит поддерживать в таком состоянии и бережнее относиться».
В целом сейчас мы стали наиболее информированной в стране структурой, которая больше всех знает о состоянии популяции этих животных. Мы поддерживали контакты с зарубежными коллегами, представляли нашу страну на международных конференциях. Правда, сейчас со всеми этими событиями коллеги наговорили много неприятных вещей о нашем народе и стране, так что пока не знаем, честно говоря, будем ли принимать дальнейшее участие в международной работе.
Сейчас в нашей системе помощи мы проводим авианаблюдение, судовой мониторинг и исследование по здоровью популяции нерпы. Помимо спасательных мероприятий пытаемся внедрять разные способы защиты этих животных. Например, ставим защитные устройства на судах рыболовного промысла, разговариваем с рыбаками, пытаемся уговорить не трогать хотя бы балтийскую нерпу как наименее многочисленную. К сожалению, мы знаем, что многие животные погибают в сетях и от рук браконьеров. Но это теневой процесс, который происходит далеко в море, и мы никак не можем привлечь этих людей к ответственности.
Система выстраивается, но не так быстро и эффективно, как хотелось бы. Есть неосуществимые вещи, на которые мы возлагали надежды.
Например, мы пытались воспроизвести финский опыт по строительству искусственных снежных убежищ, чтобы самки нерп в период теплых и малоснежных зим могли там выращивать потомство. Но оказалось, что наш морской лед менее прочный, чем финский, и он не выдерживает тяжести этих снежных куч.
Встречали ли вы какие-то вредные стереотипы о помощи животным, вроде «лучше бы он бездомным кошкам помогал или людей лечил»?
Встречаем, конечно, но у нас есть очень убедительное обоснование: нерпы — это редкие животные. И я сам скажу, что мы бы не занимались тюленями, если бы они были обычными животными. Нас захватила именно идея помощи исчезающим видам животных, чтобы остановить процесс их исчезновения. Мы с Леной, наверное, не видим себя сотрудниками центра помощи обычным животным.
При этом очень стараемся избежать «зоошизы»… Мы не понимаем радикалов, которые кричат, что они больше любят животных, чем людей, и что весь мир надо оставить животным.
Недавно нас совершенно возмутило, когда экоактивисты взяли флаг с нерпой у Нарвского залива, где прокладывали газопровод «Северного потока». Прокладка действительно задела часть заказника, но активисты кричали, что строительство убьет популяцию балтийской нерпы. Мы заявили, что не согласны, потому что знаем, что этот маршрут нерпы давно не используют. Тогда нас обвинили в том, что мы, якобы, продались и думаем только о своей выгоде.
Или вот сейчас нас пытались втянуть в ситуацию вокруг угольного терминала в Приморске: тоже говорили, что там кольчатые нерпы живут и им нанесут ущерб. Но мы опять же на основе личных наблюдений и опросов знаем, что нерпы там не обитают. Нас снова обвинили, но ведь мы просто просим называть вещи своими именами.
Если местным не нравится угольный терминал, если это приведет к вырубке леса и деградации побережья, то давайте так и говорить. Нерпа не при чем.
Как обычно проходит ваш рабочий день?
По-разному, в зависимости от сезона и наличия животных в центре. В сезон обычно помогаем животным, выезжаем за теми, кто нуждается в помощи, бесконечно кормим их и лечим. С середины марта до середины июля мы безвылазно работаем в центре.
В другое время стараемся переделать большинство административно-хозяйственных дел: содержание центра, много бумажной работы, поиск средств. Еще мы проводим полевые исследования.
Вообще у нас очень разноплановая работа: сегодня я могу на катере куда-то поехать, наблюдать с дронов или с самолета, считать животных, а завтра сидеть с бумажками и заниматься ремонтом в центре.
Фото из личного архива
Но обычно мы все время на службе и на связи. Бывает очень сложно, если где-нибудь в час ночи на сушу вылезет тюлень, люди его видят и начинают всю ночь звонить. Для них это удивительное явление, от нас требуют непременно примчаться и спасти животное, а мы понимаем по фото и видео, что оно просто вылезло отдохнуть и никакой помощи ему не нужно.
Какое будущее вы бы хотели для своего фонда и нерп?
Сложно сказать… По результатам исследований, многие вещи, которые мы хотели сделать, не получаются. Мы хотели создать такую многоуровневую систему вокруг этих животных, кокон безопасности, но оказалось, что многие методы, которые мы воображали, у нас неосуществимы. Честно говоря, в этом плане мы немного приуныли, но все равно планируем довести нашу систему в плане спасательной работы до совершенства.
Интервью с Вячеславом Алексеевым — часть серии «НКО-профи», созданной Агентством социальной информации и Благотворительным фондом Владимира Потанина в 2017 году. «НКО-профи» — это цикл бесед с профессионалами некоммерческой сферы об их карьере в гражданском секторе. Серия реализуется в проекте «НКО-координаты» при поддержке Фонда президентских грантов.
