«У гуманитарного автобуса можно встретить абсолютно разных людей»
Прошлым летом вы стали социальным консультантом и водителем гуманитарного автобуса «Еда на колесах». Ваше представление о благотворительности как-то изменилось за этот год?
В целом нет: мы с ребятами [основателями «Территории передышки»] были знакомы еще до того, как я начал работу в организации.
Как вы познакомились?
Это очень долгая история, она почти со школьных лет тянется. Мы так или иначе все были знакомы: росли вместе, развивались. С некоторыми я учился в школе, некоторых знал по каким-то молодежным проектам. В старших классах каждое воскресенье мы организовывали питание [для нуждающихся людей] на вокзале Пермь-2. Мы с друзьями готовили дома еду, относили, раздавали, потом вместе мыли посуду. А когда появилась «Территория передышки», я им донатил.
Фото: Лилия Гатауллина / АСИ
Можете сравнить, кто тогда приходил за едой и кто приходит сейчас? Состав благополучателей изменился за эти несколько лет?
Изменился. Тогда мы стояли на одном месте в одно время, и приходили, в основном, люди в ситуации бездомности. Теперь у гуманитарного автобуса можно встретить абсолютно разных людей: бездомных, многодетных, недавно освободившихся из мест лишения свободы.
Вам тяжело морально сталкиваться с их историями?
Если впитывать это, пропускать через себя, то работать будет очень тяжело. В рабочее время я вовлечен абсолютно, но как только рабочий день заканчивается, стараюсь отложить все до завтра.
В первую очередь передо мной человек, которому надо помочь. Не следует тратить свои силы на сопереживание. Сопереживание – это мое эмоциональное, человеку оно абсолютно не нужно.
Я до этого был бизнесменом неудавшимся, а еще работал в ритуальной сфере – так сказать, непосредственно на земле, поэтому знаю: если не отбрасывать эмоции на такой работе, ничем хорошим это не закончится.
Работали на земле – копали?
Я был водителем-санитаром службы эвакуации умерших из места, где человек погиб, до морга. Это было резкое эмоциональное решение. После того как бизнес начал умирать, надо было понимать, как жить дальше. Я открыл списки вакансий и нашел эту. Подумал, что мне всегда было интересно, как ритуальная сфера выглядит изнутри, проработал там около года. А потом ребята предложили мне сменить работу на нормальную, в чем-то даже эмоционально приятную.
Вы сразу согласились?
Я чуть-чуть подумал. Мы обсудили, как можно выстроить эту работу немного иначе. Раньше водитель не занимался социальным консультированием, а тут так совпало, что мое образование позволяет это делать – я социальный педагог-психолог.
Вы работали когда-нибудь по специальности?
Работал, но недолго. В студенческие годы у нас был волонтерский педагогический отряд «Педагоги за штурвалом» при Пермском педагогическом университете. Чудесное было время, постоянно организовывали мероприятия в детских домах, воспитательных колониях для несовершеннолетних. Приходишь и просто делаешь детям праздник или учишь чему-нибудь социально значимому.
Потом я работал в частной гимназии около полугода. У меня тогда был сложный период в жизни, и в какой-то момент я понял, что начинаю таскать свои домашние проблемы на работу, а с детьми так нельзя. И я уволился.
Приход в благотворительную организацию был неожиданным для вас?
Было очень внезапно узнать, что мою кандидатуру на эту вакансию в принципе обсуждают. Ее даже нигде не публиковали – люди знали, что я справлюсь с этой работой.
Еще было внезапно столкнуться с нормальным коллективом. На многих работах у меня были беды с коллегами, но не в этот раз. Здесь все люди замечательные, тебя обязательно услышат, дружелюбная и демократичная атмосфера. Очень редко такое встречал.
«Ощущение, как будто организовал людям мини-вечеринку»
Вы говорили, что вам важно, чтобы работа была полезной. А просто работать работу – нельзя?
Каждая работа может быть либо полезной, либо неполезной. Журналист освещает важные вещи для других людей, кто-то, как я, занимается гуманитаркой, кормит людей на улице и говорит, куда они могут обратиться в сложной ситуации. Даже рабочий на заводе, который делает одну и ту же деталь, полезен. Ведь для чего-то эта деталь нужна.
А что вы ощущаете, когда понимаете, что не можете помочь человеку? Такое бывает?
Какая-то растерянность возникает. Есть человек, у него есть проблема, но бывает, что конкретно я ничего не могу с этим сделать. Да, я могу порекомендовать ему более квалифицированных специалистов в этом вопросе, но потом могу и не узнать, чем дело кончилось, решилась ли вообще его проблема.
Бывают ли истории, за которыми вы продолжаете следить?
Бывает. У «Территория передышки» есть активные выпускники, например, Наташа Люкина, про которую делали фильм «Говори». Она познакомилась с актерами, уехала в Москву – жизнь у человека продолжается, несмотря на 14 лет бездомности. Она нам постоянно звонит, фотографии в Viber отправляет. Но все истории очень разные и не у всех такой счастливый финал. Некоторые люди на пути ресоциализации могут свернуть на полдороге или сделать перерыв.
Насколько это редкое явление, чтобы человек с опытом бездомности так круто изменил свою жизнь?
Не сказать, что совсем редкое, но у Наташи очень много сошлось, что делает ее до определенной степени легендарной. Конечно, 14 лет – это очень большой срок, после которого человека тяжело ресоциализировать.
Чем дольше ты, грубо говоря, находишься в своем болоте, тем сложнее поменять сложившийся быт: ты привык, приспособился и тебе в этом до определенной степени комфортно.
А менять что-либо – это эмоционально затратно и стрессово.
Но помочь человеку можно, только если он сам этого хочет. А как быть, если не хочет?
Нельзя поймать человека и причинить ему добро, если он сам это не хочет. Что можно сделать? Ждать, просто рассказывать и ненавязчиво показывать ему другие примеры. Человек – сам кузнец своей судьбы, мы можем только помочь ему на пути изменений в жизни.
Вы рассказывали, что иногда люди, которые приходили к вам за едой, потом возвращаются как волонтеры. Есть ощущение, что вы к этому как-то причастны?
В какой-то момент начинаешь воспринимать людей не просто как клиентов, а как приятелей, что ли. Понимаешь, что прошел с ними определенный путь, что-то делал для них, к чему-то это привело – и он уже не чужой человек.
В какой момент вы испытываете максимальное удовлетворение от работы?
Когда заканчивается рабочий день, еда закончилась, все поели, все наелись – вот тогда мне хорошо, тогда я чувствую, что день прошел замечательно. Особенно если никто не ругался, не кричал, все прошло тихо, мирно, люди постояли-пообщались, пообменивались историями, анекдотами. Тогда ощущение, как будто съездил и организовал людям мини-вечеринку на полчаса.
Как выглядит ваша типичная смена?
Три раза в неделю я забираю нашу рабочую газель Next, еду в дневной центр на Луначарского, беру чистые термосы и отправляюсь по партнерам: забираю суп, чай, кофе, хлеб. Забираю волонтеров, и мы отправляемся на точки раздавать питание. У нас четыре точки в разных районах города. На точке ставим тару, достаем одноразовые тарелки, стаканчики, термосы с чаем и кофе. Люди выстраиваются в очередь, я их записываю, некоторых уже по памяти, они получают питание, общаются между собой, задают мне вопросы. Чаще всего спрашивают, как восстановить документы и справиться с зависимостью. Я направляю их к нам в дневной центр на Луначарского, 130. Моя задача – дать информацию на месте и маршрутизировать человека.
Какие бывают сложности?
У нас низкопороговый проект: люди могут прийти в состоянии наркотического или алкогольного опьянения, и мы с этим живем – пока они ведут себя социально приемлемо. Если нет – я говорю им, что так нельзя, мы можем вообще закрыть дверь и уехать, и тогда ты подставишь всех остальных, поэтому давай мирно сосуществовать.
Что самое ужасное может произойти во время смены?
Может начаться драка. По идее в такие моменты нам нужно закрываться и уезжать, но если я чувствую, что могу как-то урегулировать ситуацию словами, стараюсь это делать. Самое ужасное лично для меня, когда понимаю, что начинает не хватать еды на все точки. Тогда приходится урезать порции и как-то выкручиваться. Люди это замечают. Некоторые относятся с пониманием: они знают, что мы за организация, как получаем эту еду и что у нас бывают разные дни.
Вы интроверт или экстраверт?
Больше интроверт.
А ваша работа предполагает много общения. Это тяжело для вас?
Местами тяжело, но я более-менее привык. Когда много людей вокруг начинают говорить одновременно – голова взрывается, надо как-то постараться объяснить, что если они все будут говорить, то чуда не произойдет, я никого не услышу и никому не помогу. В такие моменты обычно происходит какая-то магия самоорганизации.
Какой для вас самый лучший способ восстановиться после такого?
У меня рабочий день заканчивается довольно поздно, поэтому я прихожу домой, мы с женой смотрим фильмы, ужинаем и идем спать.
«Меня от бездомности отделяют ипотека и жена»
Что говорят о вашей работе новые знакомые?
Некоторым людям странно, что такая работа в принципе есть. Автомеханик – это понятно, курьер – тоже. А когда человек кормит бездомных и ему за это деньги платят – непонятно, почему так.
В такие моменты иногда вскрывается вроде очевидная, а вроде страшная штука про то, что бездомность никуда не девается и существует как явление достаточно давно. Как будто эти люди вылетают из общей повестки, из общества, перестают в какой-то момент быть людьми.
На тебе остается клеймо из четырех советских букв, ты теряешь свою субъектность для остальных, перестаешь быть личностью и становишься мебелью. Это страшно.
Несколько лет назад «Ночлежка» делала тест, с помощью которого можно было оценить свой риск оказаться на улице. Многие тогда удивлялись высокому уровню риска. А у вас были моменты, когда вы сами могли оказаться клиентом социального автобуса?
Меня от бездомности отделяют ипотека и жена. Прописка у меня далеко, в городе, где я родился. Всю жизнь я живу по съемным квартирам, у меня нет своей недвижимости. Любая ссора с женой – и я оказываюсь, грубо говоря, у друга в гараже. Шутки шутками, но тем не менее.
А как тогда донести до людей, что от бездомности мало кто застрахован?
По-разному. Можно объяснять словами, можно через проекты, например, у нас запустился фотопроект «Путь домой» с реальными историями, как человек попал на улицу и что с ним стало.
Я думаю, это достаточно эффективно. Кто-то слышит и понимает, что вот оно, рядом, и что это живые люди со своими уникальными историями, в чем-то трагичными, в чем-то тяжелыми. Кто-то дистанцируется и считает, что с ним такого точно не произойдет, тем не менее такие проекты поднимают важный вопрос, который мы стараемся замолчать.
Фото: Лилия Гатауллина / АСИ
Когда кто-то из сотрудников «Территория передышки» слышит слово «БОМЖ», он считает своим долгом прочитать лекцию на тему, почему не «бомж», а бездомный.
Можете прочитать сейчас краткую версию этой лекции?
Слово «БОМЖ» – это ярлык. Вместо человека оставляют какой-то образ, но за этим образом на самом деле есть живой человек со своей историей. Если ты не знаешь, почему это с ним произошло, ты не можешь его осуждать за что-либо.
У Сергея за кадром довольно требовательно мяукает кот. На вопрос, что кот пытается сказать, Сергей отвечает: «Он накормлен, даже местами выгулен, так что мне сложно понять, что он от меня хочет».
Вы говорили, что среди коллег вы заслуженный человек-анекдот. Как вы считаете, можно ли шутить над бездомностью и другими бедами, или для юмора существуют запретные темы?
Ой, я недавно с родственниками на эту тему поругался. Мы обсуждали, уместны ли шутки про смерть как явление. Я считаю, что можно шутить над чем угодно, если это смешно в моменте, в данном контексте здесь и сейчас и никого не обижает. Родственники были противоположного мнения – у них более сакральная позиция в отношении этой темы. Если я могу пошутить, и человеку тоже будет смешно, ничего такого в этом нет. Юмор всегда помогает держать позитивный настрой.
«Любой человек в первую очередь такой же, как и я»
Как вы себя идентифицируете? Кто вы?
Сложный вопрос, я периодически об этом думаю и ни к чему не прихожу. Что точно моя характеристика – я хорошо машину вожу, аккуратно. Кто выжил – все благодарили.
Говорят, человек за свою жизнь может попробовать себя в семи разных профессиях. Как вы видите свой дальнейший путь?
Единственное, в чем я уверен – это то, что нет ничего постоянного. Когда-то эта работа сменится на другую, но по сравнению с предыдущими местами я здесь достаточно долго работаю. Последние много лет я не работал нигде больше полугода – оставался в одной сфере, но не в одной организации. У меня случались недопонимания с начальством: если я видел какую-то несправедливость, не мог промолчать.
Не выносите несправедливости?
Нет. Вчера буквально обратился мужчина, у него была операция на мозге, это отразилось на опорно-двигательном аппарате, он тяжело передвигается и медленно соображает.
Его друг, судя по всему «черный» риелтор, продал его квартиру, сказал ему заниженную стоимость, купил с этих денег новую квартиру и оформил ее на себя. С одной стороны, понятно, что наш главный герой неправ: ничего документально не оформил, и теперь тяжело будет доказать, что он имеет какое-то отношение ко всем операциям. Но ситуация ужасная. Он уже немолод, плохо передвигается, и если в таком состоянии оставить его и без жилья – это просто финиш. Если он останется без помощи, скорее всего, зиму не переживет, потому что банально не может быстро двигаться, а зимой будут непроходимые сугробы.
Случалось, что вы кормите человека, потом он вдруг пропадает, а спустя какое-то время вы узнаете, что он умер?
Да, такое неоднократно было за прошедший год. Какая-нибудь банальная драка на теплотрассе или проблемы с алкоголем, которые вызывают проблемы со здоровьем – все, что угодно. Но мы как-то живем дальше и работаем, чтобы таких ситуаций становилось меньше.
Когда помогаешь людям, обязательно ли их любить?
Смотря что мы подразумеваем под любовью к людям. Я бы не мог сказать, что люблю людей просто так, безответно. Для меня любой человек в первую очередь такой же человек, как я. Я про него ничего не знаю и потому не могу относиться к нему предвзято. Пока я не пойму и не узнаю человека, я не смогу сказать, нравится ли он мне. Но вне зависимости от того, нравится он мне или нет, он все равно продолжает оставаться человеком и должен получить какую-то помощь.
А можно вообще научиться не оценивать людей по внешнему виду?
Я думаю, это просто опыт. Чем чаще сталкиваешься с разными людьми, которые раньше имели какое-то социальное положение, а сейчас пришли за тарелкой супа… Когда начинаешь узнавать истории людей, гораздо меньше хочется их судить. Сколько людей – столько историй. Каждый человек уникален, другого такого нет.
«Иногда бездомность – это выбор в моменте»
Назовите три ваших качества, которые помогают в работе социального консультанта.
Терпеливость – первое и самое важное. Когда ко мне подходят люди в разных состояниях, очень важно уметь выслушать, самому себе перевести с русского на русский и так, чтобы все друг друга поняли.
Немного организаторских навыков, когда перед тобой стоит много людей, всех надо накормить, всем раздать поровну и никого не обидеть, и чтобы волонтеров никто не обидел. Разные ситуации бывают – за всем надо смотреть и предупреждать плохие ситуации.
Внимательность: о чем-то человек может не сказать сам или сейчас что-то нехорошее сделает. Да и вообще я автомобиль постоянно вожу, там тоже нужно быть внимательным.
Читала, что вы любите ролевые компьютерные игры. А если представить, что ваша работа – это сюжет целой игры, а вы в ней – персонаж, то какие способности вы приобрели, пройдя этот путь в «Территории передышки»?
Думаю, у меня добавились выносливость и харизма. Выносливость – потому что, в конце концов, у меня появился нормальный комфортный график. Моя работа начинается не рано утром, а с учетом того, что я поздно ложусь, это вообще замечательно. Я начал высыпаться, у меня долго не было этого в жизни. Харизма – потому что теперь постоянно общаюсь с людьми и могу начать разговор с любым человеком, если это уместно.
Если к вам за советом обратится человек, который хочет работать в благотворительности, что вы ему скажете?
Как и на любой работе, здесь нужно понимать, что ты умеешь сам и чем тебе нравится заниматься. Это нужно, чтобы приносить пользу и не мучить самого себя какими-то заданиями, которые тебе не нравятся. В благотворительности много разных вакансий – важно понять, где ты себя можешь применить.
То, чем вы сейчас занимаетесь, доставляет вам удовольствие?
Да, конечно. Я бы не работал здесь так долго, если бы работа не доставляла мне удовольствие.
Как изменится ваша работа и жизнь ваших клиентов с наступлением холодов?
Когда на улице становится холоднее, у кого-то пропадает роскошь спать на матраце под деревом. Приходится искать другие места для ночлега. В конце лета-начале осени бездомные люди стягиваются в город зимовать, на наши точки приходит больше людей – в совокупности на четырех точках человек 40 у нас добавилось.
Какова роль государства в сфере помощи бездомным людям? Выходит, вы как кормили людей 10 лет назад, так и сейчас продолжаете. Ничего не меняется?
У государства есть Центр социальной адаптации, с которым мы сотрудничаем, там есть отделение для трудоспособных и для пенсионеров и людей с инвалидностью. В отделении для нетрудоспособных ты можешь жить три месяца, за это время тебе должны помочь найти работу и как-то направить в жизни. Государственные организации есть, но у них не хватает ресурсов – как у нас и других помогающих инициатив. Спрос на такие услуги выше, чем предложение.
Проблему бездомности можно будет когда-нибудь решить полностью?
Думаю, она не решится никогда. У бездомности много причин, какие-то даже не связаны с тем, что у человека что-то в жизни приключилось.
Редко, но бывает, что бездомность – это выбор человека в моменте. Возможно, не все коллеги со мной согласятся, но некоторые люди видят свою жизнь так, им так комфортно. Это может быть выбор в моменте, и ты искренне веришь, что сейчас тебе так лучше.
Это не значит, что это действительно лучше, но ты принял это решение. Хотя позиция человека может со временем пересматриваться.
Нет ли у вас в таком случае ощущения, что вы боретесь с ветряными мельницами?
Я не думаю. Это рутинный бесконечный процесс, он достаточно интересный. Есть технологии, которые мы по тем или иным причинам еще не применяли или не пробовали. Например, Housing First (европейская национальная программа по сокращению длительной бездомности. – Прим. АСИ), когда в первую очередь ты помогаешь человеку решить проблему с жильем. Ведь если ему негде жить, то ему сложнее помыться и одеться, чтобы прийти куда-то в приличном виде, соблюдать договоренности с помогающими специалистами – на улице может все что угодно случиться. Благодаря технологии Housing First у человека появляется свой уголок безопасности, в котором он может поесть, переночевать, помыться. Это не так сильно распространено в России, но у нас есть хостельная история, когда мы заселяем людей в хостелы. Мы очень сдружились с владельцем одного пермского хостела, и у него живут наши клиенты.
Многие такие технологии, вероятно, приходят к нам из-за рубежа?
Да, потому что там тема бездомности менее табуирована, чем у нас. В Англии, например, есть такой патруль – люди очень рано, около пяти утра, собираются, выходят. У них с собой листовки, раздаточные материалы, там написано, где бездомный человек может получить помощь. Патруль идет по местам потенциального пребывания людей и рассказывает о возможной помощи. Если человек не хочет здесь и сейчас взаимодействовать с таким соцработником, можно просто оставить листовочку и прийти в другой раз.
Этим интервью АСИ начинает серию публикаций о сотрудниках НКО, которые участвовали во флешмобе #ДеньНКОпрофи. Редакция выбрала героев разных профессий, чтобы показать весь спектр работы НКО.
Интервью с Сергеем Жавридом — часть серии «НКО-профи», созданной Агентством социальной информации и Благотворительным фондом Владимира Потанина в 2017 году. «НКО-профи» — это цикл бесед с профессионалами некоммерческой сферы об их карьере в гражданском секторе. Материал подготовлен при поддержке Благотворительного фонда Владимира Потанина.
