«Мы всегда остаемся в тени»: Дмитрий Павлюк, видеооператор фонда «Измени одну жизнь»

«Техникум стал тем местом, где у меня появилась искренняя любовь к обучению»

Куда вы пошли учиться после школы? 

До 11 класса мне не хотелось учиться. Я тогда уже плотно занимался музыкой и хотел поступить в какой-то творческий вуз сразу после 9-го. И поступил — в иркутский филиал ВГИКа. Раньше он назывался Иркутским кинотехникумом, но присоединился к московскому ВГИКу. Поступил на специальность «театральный и аудиовизуальный техник». 

Чему на ней обучают? 

Мы изучали машины, которые воспроизводят фильмы и ролики в театрах и кинотеатрах — кинопроекторы и все такое. При этом знания там давали обширные — мы и звук изучали, и электротехнику, и электрику. Так что после окончания можно было пойти куда угодно работать. 

А учиться вам там нравилось? 

Да, было здорово. Техникум стал тем самым местом, где у меня появилась искренняя любовь к обучению, желание стремиться вперед. Там были преподаватели советских времен. 

Мне нравилось все. Я там полюбил даже русский и математику, которые в школе меня не интересовали. Закончил почти с одними пятерками. В техникуме меня все старались поддерживать. Всегда помогали, если что-то не получалось. Я это очень ценю. 

С видеокамерой вы как раз там впервые познакомились? 

Да, на втором или третьем курсе, точно не помню. У нас были специальные предметы, по окончании которых проходила обязательная практика. На одной из таких практик мы познакомились с видеомонтажом. Нам выдавали камеры, на них мы сами снимали, а потом монтировали материал. 

Тогда-то и случилась любовь с камерой? 

Можно и так сказать. Помню, что попросил родителей купить мне фотоаппарат. Мы нашли старенький Canon, взяли его с рук за 11 тысяч рублей — для тех времен это огромная сумма. С него и начались мои эксперименты с камерой — осваивал, нажимал разные кнопки, делал свои первые кадры. 

Тогда мне очень нравилось фотографировать природу. Причем любую — идешь, видишь что-то прекрасное, приятное глазу — сразу снимаешь. 

Когда начали именно снимать? 

Снимать видео я начал уже после армии. После техникума я ушел на службу. Хотя меня, кстати, долго не хотели брать из-за недобора веса. Говорили, мол, сходи, нагуляй массу, потом, может, и возьмем.

Все друзья по очереди возвращались из армии. Один ушел, другой пришел. Мы писали друг другу письма, сложилась такая традиция. Когда подошло мое время, я принципиально хотел в армию. 

«У тебя глаза адекватные, выйти из строя»

И как вам в армии, понравилось? 

Первые полгода обучения, конечно, тяжело мне дались. Ранние подъемы, жесткое расписание, строгий устав, отбои…

Но не успел я приехать в боевую часть, как меня почти сразу же забрали на мероприятия по контролю улиц и их разминированию, если придется. Тогда, в 2015 году, в Уфе проходили саммиты ШОС и БРИКС, а еще соревнования водных видов спорта летних Олимпийских игр.

Ну я и вышел. Хотя тогда толком не понимал, чего от меня хотят. А потом начался настоящий водоворот. Мы побывали в разных городах, где проводились эти мероприятия — в Казани, в Уфе. Сама подготовка тоже была сложная — мы тогда вообще не ходили, только бегали, постоянно тренировались, изучали разные виды техники, с которой в случае чего пришлось бы работать. 

В общем, армия тоже превратилась в какое-то сплошное спортивное приключение. И в учебу. Везде сплошная учеба. 

Чему вы там научились? 

Абсолютно точно — дисциплине. Да и силы воли у меня такой до армии не было. 

Что планировали делать после армии? 

Я вернулся вообще в другой мир… Думал, вернусь, и мы с товарищем продолжим заниматься музыкой. А его не стало. И я совсем потерялся — не знал, что мне делать, как быть. 

Подумал, мол, ну у меня же есть образование, надо идти работать, кушать же что-то надо. Сначала подрабатывал на двух работах, а потом мое резюме заметил фонд «Измени одну жизнь». Предложили прийти на собеседование. Я пришел, конечно же. 

Знакомство с фондом

Какие были первые впечатления от знакомства с фондом? 

Все было новым. Я сначала даже не понимал — зачем все это, почему… 

Меня сразу отправили на стажировку — там была и теория, и практика. Там я и нашел ответы на эти вопросы. Нас учили, как правильно общаться с детьми, располагать к себе. По вопросам техники и съемок мне помогал старший оператор, который стал, можно сказать, моим наставником. На стажировке я постоянно что-то записывал и потом перечитывал дома, учил. 

Процесс этот длился не одну неделю. Не было такого, что мы сразу после собеседования поехали снимать в детский дом. На тот момент туда в целом было трудно попасть фондам, поэтому везти туда необученного фотографа было бы неправильно.

Были какие-то ограничения? 

Да, учреждения не особо доверяли фондам. Все это было как-то в диковинку. Директора с опаской относились к съемкам детей, помещений. 

С тех пор что-то изменилось во взаимодействии руководства детских домов и фондов? 

Да, последние два-три года изменения чувствуются.

Больше начали доверять, но это результат огромной работы. Доверять ведь начали только потому, что увидели плоды от этого сотрудничества. А если бы их не было, то и дальше не пускали бы. 

«Мы единственные»

Быстро вас затянула работа, или было немного некомфортно первое время? 

Не то чтобы некомфортно. Я скорее был в шоке. Интересно мне стало сразу, единственное — я не сразу понял, как это все работает. А когда мне показали все на практике, подумал: «Ого, как круто!»

До сих пор мне кажется, что мы единственные, кто может поехать в такие места, где никто никогда и не бывал толком. Детские дома ведь не только в черте крупных городов расположены. Они бывают в такой глубинке, что добраться до них можно только на вертолете. Или по зимнику.

Если повезет — на попутке. А иных вариантов добраться до этого детского дома просто нет. 

В какие регионы выезжаете лично вы? 

 Все, что вокруг Иркутска. Восточная и Западная Сибирь, иногда Дальний Восток.  

Куда забирались дальше всего?

Наверное, Камчатка и Магадан. Я в своем личном блоге на сайте «Измени одну жизнь» как раз опубликовал статью о том, как возвращался из Магадана.

Отдушина

Вы не только снимаете, но и пишете? 

Это не в рамках работы, скорее для души. Изначально хотел рассказывать о том, что делают такие операторы, как я. Потому что мы все-таки остаемся в тени, а по дороге и в самих детских домах происходит много интересного и важного, чем можно было бы поделиться.

Фонд предложил мне публиковать эти истории на сайте. По ходу того, как я писал, в моей жизни начали появляться дети, о которых я хотел бы рассказать. Дети, на которых нечасто обращают внимание. А я хотел сделать их «видимыми»! 

Тогда я подумал: «А почему бы не писать о них?». 

Вы делаете это из чистого альтруизма? 

Можно и так сказать. Но в этом занятии есть польза и для меня. Я так отвожу душу. Бывает, копятся эмоции, а поделиться не с кем. То есть, я могу, конечно, рассказать своему близкому кругу общения, но хочется, чтобы этот рассказ кому-то еще и помог. 

«Все не зря»

Истории отдельных детей вас особенно трогают? 

Вам до сих пор тяжело эмоционально, когда приезжаете в детское учреждение? 

В самом начале работы мне было очень тяжело. Обстановка в детских домах всегда казалась мне очень гнетущей. Сложно было смотреть на детей. Волнительно, тоскливо. Я же с самого начала все это очень близко к сердцу принимал, очень серьезно к этому относился. 

Сейчас, за счет того, что атмосфера в детских учреждениях все же меняется, уже становится полегче. Но это все равно непросто. Разговоры с детьми бывают очень тяжелыми. 

Например?

Буквально недавно говорил с маленькой девочкой лет пяти. И вдруг она начала говорить о своих страхах. Рассказывать, как с ней обращались кровные родители. У меня аж слезы навернулись… Опущу сейчас подробности, но это было про насилие. Я постарался ее как-то «переключить», поддержать. Но разговор тот запомню надолго. 

Вы очень эмоционально рассказываете о каждом ребенке. Пропускаете каждую историю через себя? 

А если не пропустишь через себя, то и видеосюжет о ребенке хороший, честный не получится. 

Есть ли что-то, что компенсирует эти переживания? 

Звонки, что детей забрали после моего видеосюжета. Бывает такое, что люди, очень долго искавшие в учреждениях «своего» ребенка, видят того, чью видеоанкету я снимал — и принимают решение.  И если бы не видеоанкета, кто знает, нашли бы они его? А он — их? 

Просто дрожь по телу пробегает. В такие моменты сразу думаешь: «Вот это да, вот здорово. Все не зря, все не просто так». 

Инструкция или «ключик»?

Как проходит ваш рабочий день? 

Не бывает одинаковых выездов. Каждый день необычный. Конечно, строю примерный план, как буду добираться до детского дома, но на этом все. 

Дальше на ходу нужно все согласовать с руководством учреждения, уточнить некоторые моменты. По приезде обязательно просмотреть список детей, которых сегодня снимаю, узнать их особенности поведения, здоровья. Заранее нужно понимать, какой «ключик» подбирать. 

А еще надо спросить у воспитателей, о чем можно с ребенком говорить, а о чем нельзя. Потому что первым делом, перед съемкой, у нас всегда проходит интервью, знакомство с каждым из детей. Неаккуратными вопросами можно травмировать ребенка… Например, кого-то можно свободно спрашивать, хочет ли он в приемную семью, а с другим вообще не нужно об этом говорить. 

И только на третьем этапе мы приступаем к съемке. 

Что нужно учитывать при съемке? 

Во-первых, детский дом это место, где «режим» — не пустое слово. Дети могут быть в школе, в детском саду, на экскурсии. Или находиться на занятиях, в столовой — на завтраке, обеде или ужине. Съемка, соответственно, отодвигается. Этот момент нельзя не учитывать. 

Во-вторых, важно найти общий язык с детьми, которых приехал снимать. Нужно вступить в контакт, пообщаться с ними, узнать их и дать им узнать самого себя. И только после этого начать съемку. 

Так за один рабочий день удается снять до 10 анкет. Это если прямо с утра до самого вечера снимать. 

И по «инструкции»? 

Ну вот да, по инструкции разве что в кавычках. Все дети разные, и иногда у правил появляются исключения. 

Бывает, тебе описывают какого-то ребенка: позитивный, умный, веселый, общительный. Ты приезжаешь, а у ребенка плохое настроение, и ведет он себя совсем не так, как тебе описывали. 

А бывает и наоборот. Тебе говорят, что предстоит снимать угрюмого, тихого, закрытого мальчика. Начинаешь с ним общаться, случайно упоминаешь какую-то игру, которая входит в сферу его интересов, — и вы уже практически лучшие друзья. 

То есть тут всегда импровизация, все решается по ходу. 

«Не надо меня снимать, меня заберет мама»

А если ребенок расплакался и ни в какую не хочет сниматься? 

Для начала, конечно, лучше вообще не доводить ситуацию до такого. Я не должен такие радикальные эмоции у ребенка вызывать, если хочу, чтобы он со мной сотрудничал. 

Но если я чувствую, что грань, после которой ребенок расплачется или рассердится, уже близко, могу предложить такой вариант: «Давай я пойду пообщаюсь с другими ребятами и сниму сначала их. А ты посмотришь и решишь — хочешь ли ты так же». 

Обычно это помогает. Дети начинают ходить за тобой хвостиком везде, подсматривать, подслушивать. А потом говорят: «Я тоже хочу сниматься! Тоже хочу найти семью». 

Бывало такое, что съемки срывались? 

Я ведь езжу из года в год в одни и те же детские дома. И каждый год вижу одни и те же, только уже повзрослевшие, лица детей. Они сидят там годами. Но не скажу же я об этом ребенку, который искренне верит, что мама его заберет… 

Но ведь и съемка — не гарантия того, что ребенка заберут. 

Да, это правда. И важно доносить это до детей. Они не должны строить иллюзий, мол, про меня сняли ролик, а это значит, что меня обязательно заберут домой. 

Здесь нужен баланс — нельзя обижать и травмировать, но и врать тоже нельзя. 

Мы с вами уже говорили о том, что все дети разные. Но что их объединяет, на ваш взгляд?

Их объединяют стены детского дома. Объединяет эта вот судьба, которая каждого из них туда привела. А в остальном они, конечно, очень разные. 

По-советски правильные

Дмитрий, каким человеком вы хотели стать в детстве? 

Я много кем хотел быть. Например, в самом юном возрасте хотел стать гонщиком «Формулы-1». Это потому, что у нас в телевизоре было очень мало каналов, и из них самым интересным для меня оказался спортивный. Там часто показывали гонки. Моим кумиром был Михаэль Шумахер. 

А так как дедушка у меня бывший военный, меня не могла не заинтересовать и армейская тема. Дедушка убедил меня, что нужно поступить в Суворовское училище и стать военным. 

Я был уверен, что так и будет. Но спустя какое-то время мы с друзьями стали заниматься музыкой. И вот уже в старших классах я хотел стать музыкантом. 

Хоть одной из этих сфер удалось коснуться в реальной жизни, а не только в мечтах? 

Ну, в роли пилота «Формула-1» меня так никто и не увидел, конечно же, но я всегда любил автомобили: изучал их, возился с ними в отцовском гараже. То есть какой-то след тот спортивный канал все же оставил — я и по сей день люблю машины. 

А что касается военного дела, я часто стоял на Посту №1 — караульном посту у Вечного огня. Кстати, стоял даже тогда, когда еще по возрасту не проходил. Старался участвовать во всех военно-спортивных мероприятиях, в играх вроде зарницы и орленка. В детстве мне все это очень нравилось.

Какую роль в вашей жизни сыграли близкие родственники? 

Моим воспитанием занимались бабушка с дедушкой. Бабушка по профессии воспитатель, причем советской закалки. А дедушка, как я уже сказала, военный. 

Думаю, они передали мне многие жизненные мудрости. Они были, скажем так, по-советски правильные. Они прививали мне трудолюбие и базовую вежливость, альтруизм, отзывчивость. То есть: уступить место в автобусе, помочь кому-то, сказать спасибо. 

Кто-нибудь еще? 

И улица, конечно, многому научила. Мне кажется, у каждого подростка так происходит. На улице ты многое видишь, наблюдаешь, как кто-то выбирает для себя худшую жизнь, а кто-то — лучшую. 

Как думаете, откуда эта черта у вас? 

От отца. Он обладает, что называется, «свободолюбием». Передалось, видимо. 

Вы до этого не упоминали родителей — только бабушку с дедушкой. 

Родители всегда работали. Такое время было — двухтысячные. Были сложные моменты в жизни, когда мама долго и сильно болела. Поэтому большую часть времени я проводил с бабушкой и дедушкой. 

Сейчас, когда вы об этом сказали, мне пришла мысль — можно ли утверждать, что в профессию вас привело то, что вам самому в какой-то степени «не хватило» родителей в детстве?

Когда я шел работать в фонд, таких мыслей у меня не было. Но впоследствии, когда я уже погрузился в работу, тоже проводил какие-то параллели. Но это сложный для меня вопрос. Отношения с родителями у меня внутри еще не до конца проработаны.

Одно я знаю точно — и мать, и отец должны принимать максимальное участие в воспитании ребенка. Родить ребенка — это одно. А вырастить его гораздо сложнее. 

Мне все-таки повезло, и мои родители присутствовали в моей жизни столько, сколько могли.

«Очень хорошо для кармы»

Вы считаете свою работу благородной? 

Благородство — это, наверное, врачи, например, или учителя. А моя работа — думаю, что нет…

Хотя однажды я был в Бурятии, снимал в детском доме. И директор этого учреждения был буддистом. Мы с ним долго беседовали, он очень нашей командой проникся. Сказал, что то, что мы делаем, — очень хорошо для нашей кармы. 

Может, и правда хорошо…

Почему вы сомневаетесь? Вам что-то не нравится в вашей работе? 

Категорическое нет. Мне все нравится. Я верю в то, что мы сами выбираем, чем заниматься, кем быть и куда идти. А если выбираем, значит нравится. 

Да, но ведь многие долгие годы работают на нелюбимой работе. 

Это выбор каждого. Но это не мой случай. Мне нравится то, что я делаю. Я даже недавно себя поймал на мысли, что я жду наступления следующего дня, чтобы сесть за монтаж видеоанкет.

Ложусь спать и думаю: «Надо поскорее проснуться, чтобы сесть за работу».

Можно ли сказать, что у вас работа для вас — это жизнь?

Ну да, так и получается. Образ жизни. 

Бывает, что за целый рабочий день я только пару раз беру в руки телефон — и то для того, чтобы проверить списки детей, записанных на съемку. Не вижу и не слышу ни звонков, ни сообщений. 

Когда я в детском доме, мне хочется сделать максимум для того, чтобы показать ребенка с разных сторон. Лениться нельзя. 

Например, если ребенок любит футбол, стоит даже в самый промозглый осенний день выйти на улицу и снять несколько планов, на которых он гоняет мяч. Иногда даже позвать других ребят, чтобы заснять мини-матч. 

Результат: дети, которые находят свою семью

Чем вызвано это желание? 

Помните, я говорил про маленькую девочку, которую сильно обижали в семье? Когда слышишь такие истории, становится страшно: ты никак не можешь исправить то, что уже с ней произошло.

А здесь именно от тебя зависит конечный результат. Просто представьте: то, как ты покажешь конкретного ребенка, может повлиять на его дальнейшую судьбу? Поэтому, конечно, я буду выкладываться на все 100%, работая с абсолютно каждым ребенком.

Это во многом вопрос личной заинтересованности. Чтобы вышло хорошо, нужно этого хотеть. 

Что вас мотивирует «хотеть сделать хорошо»?

Результат. Дети, которые находят свою семью. 

Вклад

Как ваше окружение поначалу реагировало на то, кем вы теперь работаете?

Никто сначала ничего не понял. А то, что я теперь буду ездить в соседние регионы и не бывать дома неделями, вообще их сначала напугало. Но против никто не был. Да и в этом нет смысла — все знали, что я сам решаю, что мне делать и кем работать.

В какой-то момент близкие осознали, что моя работа действительно вносит вклад во что-то очень важное. 

Как по-вашему, «Измени одну жизнь» вносит серьезный вклад в борьбу с социальным сиротством в целом? 

Мне кажется, что этому вкладу даже нет цены! Такого ведь, повторюсь, вообще никто не делает. Это огромный труд.

Я, правда, считаю команду фонда сумасшедшими людьми. В хорошем смысле слова. Они всегда на связи — в выходные и в праздники, ночью и днем. Мы все воодушевлены на 100%. В нашем деле либо так, либо никак вообще. 

Вы почувствовали результат этого неоценимого вклада на деле? Что-то поменялось в сфере сиротства? 

Во-первых, число детей в учреждениях сократилось очень сильно. Наша деятельность на это влияет непосредственно. 

Во-вторых, раньше в нас не верили. Не ждали, не встречали. Пренебрегали нашей работой или относили к ней с большим скептицизмом. Сейчас все в точности до наоборот. 

В-третьих, условия в детских домах поменялись в лучшую сторону. Все как-то облагораживается, окультуривается. 

И сами дети меняются, что немаловажно. Раньше было очень много, скажем так, «разбойников» в каждом учреждении. Возможностей у детей проявлять себя становится больше. 

А само общество стало более толерантно к теме сиротства? Стигма исчезает? 

Я думаю, что да, но все равно она присутствует. Я замечаю, что только сейчас, постепенно, потихоньку люди перестают думать, что ребенок из детского дома — это обязательно какой-то неблагополучный девиантный подросток. 

«Помочь многим»

Вы уже столько всего увидели. Что вас удерживает в профессии? 

Я просто хочу этим заниматься. Искренне.

Каждый ребенок должен жить в семье. Из детей, годами запертыми в детских домах, могут получиться великие музыканты, художники, спортсмены, киноактеры, ученые. Но у них нет ни возможностей для реализации своего таланта, ни поддержки — родителей, бабушек, дедушек… 

И я могу хоть немного повлиять на то, что у них появится шанс, я продолжу этим заниматься.

Если бы всех сирот в России разобрали, чему бы вы посвятили свою жизнь? 

Мне нравится работать с детьми и с людьми в целом. Может быть задумался о том, чтобы получить психологическое образование. Багаж знаний постоянно копится. Хочется об этом рассказывать, делиться. Мне кажется, я мог бы многим помочь.

Интервью с Дмитрием Павлюком — часть серии «НКО-профи», созданной Агентством социальной информации и Благотворительным фондом Владимира Потанина в 2017 году. «НКО-профи» — это цикл бесед с профессионалами некоммерческой сферы об их карьере в гражданском секторе. Материал подготовлен при поддержке Благотворительного фонда Владимира Потанина.