«Меня зовут Лиза Паршина, и вот уже 11 лет я работаю в некоммерческом секторе, в благотворительном фонде». Когда я произношу эту фразу, то обычно слышу в ответ вопросы: «Не сирота ли я?», «Может, я больна? Или несчастна?». Если же нет – что такое со мной стряслось, что я вдруг оказалась в такой сфере?!
Выпускники топ-вузов не рассматривают некоммерческий сектор как потенциальный вектор карьеры. Иными словами, сегодня «третий сектор» не воспринимается ими как профессиональный путь, где можно быть реализованным, успешным, гармоничным. Куда можно прийти в результате осознанного выбора, «в здравом уме и твердой памяти». Имидж работника этого сектора пока похож скорее на имидж городского сумасшедшего.
В моем случае было по-другому. Окончив магистратуру Высшей школы экономики и став лидером рейтинга факультета, получила много карьерных перспектив и пришла в фонд «Большая перемена», помогающий сиротам в образовании и социализации. Потому что с детства хотела заниматься благотворительностью, хотя тогда еще не знала этого слова и называла свою будущую работу «буду помогать людям».
Важно идти не от дефицита, а от внутреннего изобилия
В нашей семье образование – очень большая ценность. И столь же велика ценность семьи как таковой. У наших подопечных ситуация обратная: у них нет ни доступа к качественному образованию, ни семей, которые бы за ними стояли и поддерживали их.
Одно из оснований сделать выбор – идти туда, где у тебя своя травма, собственный болезненный опыт. Мой путь был от обратного: не от дефицита, а от внутреннего изобилия. Когда ты понимаешь, что у тебя было, понимаешь, сколь оно важно и ценно, то хочешь помочь тем, у кого этого не было.
Но даже если бы я не выбрала сегмент образования сирот, то в благотворительном секторе могла бы заниматься другими социальными проблемами. Для меня важна хорошая команда. Ну и нужно, чтобы тема меня в себя влюбила.
А если бы не благотворительность?
Если представить, что по каким-то причинам я не выбрала социалку, то занималась бы чем-то вроде биохакинга или темы вторичной переработки. То есть проектами, которые имеют долгосрочный социальный импакт. По сути – все равно социальная сфера; что-то, что имеет смысл.
Когда я поступала в Московскую школу профессиональной филантропии, на вступительном собеседовании Гор Нахапетян (соучредитель фонда «Друзья». – Прим. АСИ) задал мне вопрос: «Какой работой ты бы точно не смогла заниматься?». Я подумала и ответила: «Бессмысленной». Можно делать многое, если понимаешь, зачем. Не понимать этого было бы для меня самым гнетущим.
Фото предоставлено Елизаветой Паршиной
Может показаться, что работа в социальной сфере – это какая-то жертва и трата ресурса. Но это не так. Это очень мощный источник энергии, потрясающего окружения, неравнодушия и тепла. Я часто люблю говорить, что социалка дала мне больше, чем я социалке.
10 лет назад vs 10 лет вперед
В 2012 году, когда многие благотворительные фонды имели странную репутацию, в глазах общества мой выбор был безумием. Меня не поддержал никто, говорили, что я иду хоронить свои мозги. Но я все равно пошла по намеченному пути, так как понимала: этот путь – мой. Мне тогда хватило сил противостоять давлению окружения, однако стереотипы, которые про этот путь существуют и поныне, не дают прийти в «третий сектор» множеству талантливых, умных, активных людей.
При этом благотворительность действительно прошла огромный путь. Реакции людей на слова «я работаю в благотворительном фонде» десять лет назад и сейчас кардинально различаются.
Раньше в сознании людей это непременно был или распил денег, или какие-то другие стереотипы. Они остались и сегодня, но все же благотворительность становится более близкой и массовой и, чего уж, модной.
Уверена, что лет через 20, через поколение, она станет в хорошем смысле слова вообще обыденным делом. Сейчас все активнее развиваются механики, когда благотворительность встроена в обычные жизненные процессы – вызов такси, банковское обслуживание.
То же касается и благотворительности как карьерного пути: десять лет назад это воспринималось как совсем странный выбор, да и сейчас идти туда, получив хорошее образование и имея хорошие стартовые условия, все еще странновато. Но лет через пять–десять, я думаю, все больше людей будут выбирать этот путь, а значит – все меньше людей будут этому удивляться. Иными словами, рост будет и количественный, и качественный, и по охватам, и по делам, которые мы вместе сделаем.
Что-то не меняется
А вот если говорить про тему сиротства, с которой я работаю, то за десять лет мифы не ушли и не изменились. Хотя тема благотворительности и стала популярнее, про сиротство все так же очень мало знают.
Первый миф, с которым я часто сталкиваюсь, – это уверенность, что есть дети-сироты, а взрослых сирот нет. Но это на самом деле не так: достигая 18-летнего возраста человек с этим опытом не перестает быть сиротой.
И людям совершенно не очевидно, что проблемы его во многом только начинаются, хотя он уже взрослый. Помогать ему при этом желания меньше, поскольку формально он уже не ребенок.
Второй миф связан с детьми, которых взяли под опеку. Многим кажется, что проблемы ребенка заканчиваются, когда он попадает под опеку. Однако опыт показывает, что это не так: решаются одни проблемы, но появляются другие. Его проблемы точно так же идут с ним дальше в новое место и новую семью, как и пережитые травмы.
Третий стереотип заключается в том, что сиротам все дает государство. Люди не понимают, что есть взрослые, которые в 20 лет не умеют читать и писать после сиротского учреждения. Ведь они вроде в школу ходят, в колледжи поступают. Но все не так очевидно.
Так что нам предстоит много работы по объяснению и донесению проблематики детей-сирот.
Ценности
Иосиф Бродский в своей нобелевской речи сказал: «Мир, вероятно, спасти уже не удастся, но отдельного человека – всегда можно». Люблю эту цитату, она – про ценность каждого.
Причем для меня ценно и важно бережное отношение не только к благополучателям, но и к благотворителям. Я не устаю повторять: меценаты – это не мешки с деньгами. Мое кредо в работе фандрайзера – не «кошмарить», не торопить по принципу «ковать, пока горячо», не пытаться впечатлить «страшными историями», не пытаться «не упустить». Напротив – отпустить, дать время переварить услышанное и принять осознанное решение.
Как правило, все социальные проблемы достаточно травмирующие. Но важно, как ты ее преподносишь. Будь то больные дети, дети-сироты, взрослые с диагнозами и так далее.
Везде есть горе, везде встречаются поломанные человеческие судьбы. По моему опыту фандрайзера, даже не столько важна тема, сколько tone of voice и манера подачи информации.
В целом дети без попечения родителей – это достаточно популярная тема в мире. Иногда люди боятся соприкасаться, я часто это вижу, особенно при коммуникации с крупными донорами. Но если они понимают, что ты не будешь их кошмарить и не будешь «вешать» им чужое горе на голову, то люди готовы откликаться и помогать.
Фото: Marina Shatskih / Unsplash
Добрые и большие перемены
В целом фандрайзинг – это как снять кино, нужно много разных людей. Должен быть режиссер, оператор, монтажер, актеры, продюсеры. В фандрайзинге примерно то же самое: это настолько разнообразное поле, что здесь нет универсального портрета.
Находясь внутри сектора, я могу сказать: у директора по фандрайзингу должно быть умение собрать команду очень разных людей, которые все вместе, как вино: раскрываются в красивом букете. Это сложно и требует многих знаний. И так со многими специальностям в НКО.
Но в общественном сознании было и пока остается множество мифов о благотворительной сфере и людях, в ней работающих. Это не та сфера, в которой родители желают видеть своих детей особенно после топ-вузов. Хотя именно в этой сфере невероятные люди ежедневно сдвигают пласты важнейших социальных проблем.
Благотворительность как карьера – этот тип мышления, мягко говоря, пока непривычен. Мне очень хочется это представление изменить. В благотворительности можно профессионально расти и развиваться, тут много потенциала, интереса, энергии и созидания.
За те 11 лет, что я в третьем секторе, в нем многое изменилось; можно сказать, что в целом благотворительность стала чуть ближе, понятнее, прозрачнее. При этом до общества, где помогать считается нормой, нам, конечно, еще далеко. Я верю, что у поколения наших детей сфера благотворительности будет обыденной частью жизни, повседневной. Но до этого общества нам нужно еще дойти. Вместе.
Махатма Ганди сказал, что «если ты хочешь перемену в будущем – стань этой переменой в настоящем». Мы все можем стать этими добрыми переменами.
Записала Марина Некрасова
