«Первое, о чем нужно говорить в связи со случаем в «Обручевском» – это закрытость системы»
История в «Обручевском» ужасна. Молодая женщина из-за халатности персонала осталась без рук. Это прямо какой-то страшный символ беспомощности и беззащитности людей в интернатах.
Еще страшно в этой истории то, что случилась она на самом деле 14 октября. Об этом свидетельствует запись в телеграм-канале депутата Романа Галенкина. Такая дата фигурирует в его обращениях к председателю Следственного комитета, и в Департамент труда и социальной защиты города Москвы.
Представьте, юрист, бывший сотрудник «Обручевского» Антон Чельцов, вышел на одиночный пикет. Потом депутат написал обращение в Следственный комитет и столичный Департамент труда и соцзащиты. И только через полторы недели информация о трагедии попала в прессу.
То есть первое, о чем нужно говорить в связи со случаем в «Обручевском» – это закрытость системы. Остальное – следствия.
«Что бы ни происходило в закрытой системе, мы об этом не узнаем»
Есть разные представления о том, как нужно добиваться изменений в системе. Одни люди считают важным достижением то, что в законе прописана полная недопустимость разных мер ограничения в социальных учреждениях. Кстати, касается это не только фиксации, но и возможности вести переписку, пользоваться гаджетами, видеться с родными и друзьями и прочими.
Закон гласит, что в больницах запрещать все это в некоторых случаях допустимо, а в социальных учреждениях так быть не должно.
Представим, что у нас есть множество адвокатов, которые интересуются правами проживающих в социальных учреждениях, хотя это не так. И что у нас широко введена практика pro-bono, благодаря чему проводятся адвокатские приемы для жильцов ПНИ. Тогда отстаивать права жителей интерната было бы проще.
А другие люди считают, что если мы строго запрещаем какую-то практику, которая повсеместно распространена, это не ведет к искоренению практики. Это просто усиливает стремление системы закрыться.
Иными словами, чем чаще у нас связывают в интернатах и чем больше мы говорим о том, что это запрещено, тем меньше интернаты будут пускать внутрь НКО и волонтеров. И тем сильнее они будут добиваться того, чтобы никакая информация не выходила наружу. Им проще вообще не пускать посторонних в учреждения, чтобы те случайно не увидели лишнего.
Фото: Лиза Жакова / АСИ
Представители этой точки зрения считают: гораздо реалистичнее регламентировать фиксацию в социальных учреждениях, причем еще строже, чем в больницах, и требовать, чтобы она проводилась только по правилам и под обязательным постоянным контролем.
Потому что сейчас получается: в медицине фиксация разрешена, но в документах прописано, что человек все время фиксации должен оставаться под наблюдением. А в интернатах сейчас фиксация абсолютно запрещена, но это не помешало забыть связанного человека на несколько часов, и случилась трагедия.
Но на самом деле и тот, и другой подход (и регламентация определенных действий, и полный их запрет) будут уязвимы, если система закрыта. Что бы ни происходило в закрытой системе, мы об этом не узнаем. То есть говорить надо не о частностях, а в целом об открытости интернатов.
«Служба защиты прав пациентов должна быть независимой»
Таким образом, мы возвращаемся к вопросу о службе защиты прав пациентов. Несколько ее проектов в России много лет разрабатывались. Но в итоге статью закона РФ «О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании», в которой необходимость такой службы была прописана, в 2023 году убрали.
В законопроекте предполагался как регулярный прием людей в больницах и интернатах, так и экстренное прибытие представителя службы в случае необходимости.
Фото: Лиза Жакова / АСИ
Причем статья предусматривала, что служба защиты прав пациентов должна быть независимой. Первоначально предполагалось, что она будет независимой от Минздрава. Позже ее работу хотели распространить и на интернаты, и сделать ее независимой также от Министерства труда и социальной защиты.
В какой-то момент намечалось, что система таких служб будет федеральной, будет подчиняться уполномоченному по правам человека, а в ее деятельности на местах будут активно принимать участие НКО. Но позже работу над созданием службы свернули.
«Практика, когда в ПНИ превышают дозы, выписанные людям в больницах, распространена повсеместно»
Одним из последствий абсолютного запрета стеснения в интернатах может стать стеснение фармакологическое.
Проще говоря, если персоналу реально запретят связывать проживающих, людям просто начнут колоть высокие дозы успокоительных. Давайте будем честны, практика, когда в ПНИ превышают дозы, выписанные людям в больницах, распространена повсеместно.
Плюс само качество медицины в ПНИ оставляет, мягко говоря, желать лучшего. Закрытость проявляется и в том, что психиатры в интернатах не скоординированы с медицинским сообществом. Хотя они обязаны выполнять назначения больницы, они на свое усмотрение меняют назначения, и зачастую то, что они делают, это не лечение, это фармакологический контроль или даже наказание.
Социальная сфера нуждается в медицине сопровождения, которая будет очень важна и для ПНИ.
Уже появляются частные психиатрические клиники, которые, если и кладут человека в стационар, то ненадолго, а основные задачи решают амбулаторно. То есть задачи, которые раньше решались только в стационаре, теперь решаются на дому.
Интернат – это дом проживающих, и они имеют право на сопровождение врачей извне. Сама антитеза – «больница или интернат» – в известной степени, пережиток прошлого.
«Шаги по обеспечению открытости системы так и не обрели законодательной основы»
Еще одной из опор новой системы должна стать распределенная опека. Для людей с психическими проблемами, которые живут дома, качество лечения очень сильно зависит от той координации, которую предпринимают родственники. Они ищут для своих родных более осведомленных врачей, спрашивают второе и третье мнение, кто-то даже находит деньги на частные клиники.
Для проживающих в интернате тоже очень нужны такие координаторы. Глобально они могли бы решать, какая форма учреждения для человека лучше, и в некоторых случаях, например, переводить людей из интернатов на сопровождаемое проживание.
Но они же могли бы подключаться и к вопросам маршрутизации лечения, например, на равных правах с интернатом. На роль таких внешних опекунов могли бы претендовать не только родственники и друзья семьи, но и НКО, в каких-то случаях церковные приходы.
Фото: Лилия Гатауллина / АСИ
К сожалению, в феврале этого года закон о распределенной опеке был отклонен. Сейчас Государственной Думой он не рассматривается. Как при этом будет реализовываться система сопровождаемого проживания, совершенно непонятно — ведь каждый достигший 18 лет человек, признанный недееспособным и не имеющий опекуна, тут же будет оказываться в интернате. То есть те шаги по обеспечению открытости системы, которые были предприняты в последние годы, так и не обрели законодательной основы.
«В реестре поставщиков социальных услуг должно быть много независимых НКО»
Во многих регионах не развита государственная система предоставления социальных услуг. Государственных поставщиков мало и ассортимент услуг, которые они предоставляют, довольно ограниченный. Поэтому еще один необходимый элемент – работающая система социальных услуг. Причем в реестре поставщиков социальных услуг должно быть много независимых НКО. Такие организации появятся во всех регионах и создадут развитую инфраструктуру, как только государство скажет: «Мне все равно, кому оплачивать социальную помощь, лишь бы было качественно и недорого».
Но для этого НКО нужно защитить от произвола местных властей, чтобы не повторялись случаи, подобные тому, который был в Екатеринбурге. Более того, нужно, чтобы местные власти «подружились» с НКО и воспринимали их как очень полезный инструмент построения необходимой инфраструктуры.
И интернаты в России начнут реально меняться только тогда, когда в стране появится много разных альтернатив, просто по законам конкуренции. До этого изменения будут идти медленно и с очень большим трудом.
Давайте четко скажем: система, абсолютно закрытая для общества, закрыта также и для власти. О том, что с законом о распределенной опеке все в порядке, президенту отчитывались три раза. А в итоге законопроект сняли с обсуждения.
То есть, власти вообще не знают, что происходит в нашей сфере, им это не показывают. А те государственные чиновники, которые должны были бы в происходящем разбираться, с опаской относятся к НКО и к слишком резким изменениям.
Когда выбрасывали 38 статью, нас заверяли, что и без службы в законе всего достаточно и обстановка в интернатах будет улучшаться. Общественность не поверила и была права — система продолжает калечить как судьбы людей, так и их самих. Система не может изменить себя изнутри, поэтому работу над законами нужно продолжать.
Записала Дарья Менделеева
