Интервью с Елизаветой Олескиной, директором Благотворительного фонда помощи пожилым людям и инвалидам «Старость в радость» – часть проекта Агентства социальной информации, Благотворительного фонда В. Потанина и «Группы STADA в России». «НКО-профи» — это цикл бесед с профессионалами некоммерческой сферы об их карьере в гражданском секторе. Материал кроссмедийный, выходит в партнерстве с порталом «Вакансии для хороших людей» и изданием «Афиша Daily».
Как сбор фольклора привел к благотворительности
В детстве вы хотели стать сельской учительницей — отучиться в университете и уехать в деревню. Откуда такая мечта? Чем вам нравилась эта профессия?
Мне хотелось быть полезной. Такое общечеловеческое эгоистическое свойство — чувствовать нужность другим. Изначально мне казалось, что я могу приносить пользу, работая с детьми. Потом попробовала работать с пожилыми и поняла, что это мне ближе по духу. К тому же детский сектор на тот момент уже хорошо продвинулся — была масса фондов, которые занимались тем, до чего бы я сама никогда не додумалась.
А кто же помогал пожилым людям, которым может быть одиноко, страшно, которые могут чувствовать себя беспомощно? Да почти никто.
Я увидела здесь лакуну, которая была практически не занята профильным благотворительным сообществом и по минимуму — государством. Поэтому для меня именно это стало ключевым.
Если я помогаю пожилым, это не значит, что я не люблю детей, или природу, или животных. Хочется делать что-то там, где ты можешь помочь, можешь улучшить качество жизни других людей. Здесь, в фонде, я себя и нашла.
После школы вы успешно написали олимпиаду и пошли на филфак МГУ. Почему именно этот факультет?
На тот момент мне хотелось быть хорошим учителем и качественно преподавать. Мне казалось, МГУ поможет это сделать. А склонность к гуманитарным наукам есть очень у многих.
Благодаря филфаку вы впервые посетили дом престарелых. Расскажите, как это произошло.
После первого курса мы поехали собирать фольклор в Псковскую область. Одним из мест для этого был сельский дом престарелых. Мы собирались быстро заполнить свои анкетники правильным материалом, закрыть практику и вернуться домой. Но мы увидели ужасающее одиночество и выключенность из жизни людей, и нас это поразило. Мы не понимали, почему люди, которые воевали, голодали в детстве и всю жизнь работали, сейчас чувствуют себя лишними и ненужными. Они говорили, что уже отжили свое и не хотят никому мешать… Для нас это было дико, нечестно, несправедливо.
И что вы сделали?
Все, что мы на тот момент придумали, — прийти туда и вместе с ними посидеть, попеть песни их юности, попить чаю, поговорить об их молодости. Они тут же ожили, проснулись, захотели с нами разговаривать. Стена отчуждения рухнула. Мы поняли, что каждому из нас не хватает общения, внимания, любви, востребованности. Это нужно и пожилым людям, и нам. Думаю, именно поэтому все больше людей становятся нашими волонтерами.
И, на самом деле, непонятно, кто кого лечит, и кто кого больше поддерживает.
После этой встречи вы сразу решили, что будете помогать бабушкам и дедушкам в домах престарелых?
Мне просто очень хотелось, чтобы у этих конкретных пожилых людей ситуация изменилась. Некомфортно жить в реальности, где эти люди сидят в одиночестве и грустят.
Что вы предприняли, когда вернулись с практики? Начали собирать вокруг себя единомышленников?
Мы подумали, что было бы здорово посмотреть, как это работает, например, в Подмосковье. Мы поехали в Раменское, в дом престарелых. Потихоньку стала сколачиваться команда, с которой мы начали ездить уже регулярно.
Почему волонтеры решили сделать фонд
Когда вы поняли, что из волонтерского движения хотите создать фонд?
У меня никогда не возникало такой идеи. Регистрация фонда была вынужденным решением. Так мы смогли легализовать сбор денег и другие вещи, которые лучше делать в качестве юридического лица: участвовать в конкурсах, грантах, пытаться отстаивать интересы тех, кому нужна помощь, вместе менять положение дел.
Сложно было создать фонд? Советовались с кем-то?
Да, просили помощи у юристов. И у профильного сообщества, конечно. Наш устав писали всем миром. Он был создан на основе уставов существующих тогда организаций. Это был 2011 год.
Фонд стал вашей первой работой?
Нет, до этого я успела все-таки немного поработать в школе.
И как? Не жалели потом, что оставили эту сферу?
Я поняла, что все же лучше заниматься тем, что мне больше нравится. Я считаю, что каждый человек должен делать то, что приносит ему радость.
Для вас это некоммерческий сектор?
Да, на самом деле все работники сектора очень счастливые. Мы имеем возможность не просто ходить на работу, но и помогать. Мы можем заниматься этим не только после работы или в выходной день, а именно в своей работе делать то, что приносит радость и изменения в жизни других людей. И за это еще и деньги платят.
Чем вы начали заниматься после создания фонда?
Собирать команду. Это самое важное. И постоянно проверяли курс — туда ли мы идем, то ли делаем, нигде ли не отступили, не отошли от него.
Как вы собирали команду?
С трудом. Самая главная задача была понять, как команду прокормить. Если ты занимаешься чем-то, что занимает две трети твоего времени или все твое время, сложно рассматривать это как хобби или неоплачиваемую занятость. Поэтому надо было найти средства на оплату работы сотрудников. Очень долго у нас была маленькая команда — три-четыре человека. Но в какой-то момент мы поняли, что нас сковывает недостаток рук и ресурсов. Важно было продраться через первый год, когда вообще не было денег, и понять, что, прирастая в команде, ты прирастаешь и в возможностях.
Сейчас у нас работает 25 человек в фонде и еще 40 — в проектном офисе, который разрабатывает систему долговременного ухода.
«Менять качество жизни»
Вы решили помогать сразу всем пожилым людям?
Можно делать массу всего, но надо понимать, зачем. Мы фокусировались на тех, кому больше всего нужна помощь, на самых незащищенных. Это маломобильные люди, лежачие больные в отделениях милосердия, в больницах. Пожилые люди, которые не могут сами справляться у себя дома. Они нуждаются в помощи и не могут получить ее от государства. Стыдно в XXI веке понимать, что человек рядом с тобой замерзает зимой или не может съесть тарелку супа.
Сейчас ситуация изменилась?
Сейчас, например, у нас в фонде есть надомные службы ухода. За пожилыми людьми ухаживают нанятые нами помощники.
Если бы этой помощи не было, часть людей вынуждены были бы переехать в дом престарелых. Скорее всего, они бы там быстро ушли. Если ты всеми фибрами души этого не хочешь, переезд в пожилом возрасте — это адский стресс.
А другие, кто остался бы дома, ели бы горячую еду раз от раза или мылись бы только тогда, когда пришел соцработник. Каждый вторник, например. А помощь на дому дает возможность поменять качество жизни. Это огромное счастье.
Сколько регионов сейчас поддерживает фонд?
Примерно 25 регионов.
Как вы выстраиваете с ними сотрудничество?
Прежде всего, это помощь здесь и сейчас — оборудованием, средствами по уходу, дополнительным персоналом, который ухаживает за пожилыми людьми.
Санитарка может быть сколь угодно прекрасной, но если она одна обслуживает 25 лежачих пациентов, то как такового ухода там нет.
Поэтому мы набираем дополнительный персонал. Сейчас это примерно 200 нянечек, которые работают каждый день. Каждой из них мы платим зарплату.
Параллельно мы выстраиваем систему долговременного ухода в шести регионах — Волгоградской, Костромской, Новгородской, Псковской, Тульской и Рязанской областями. Они не побоялись первыми начать большой и сложный эксперимент. Мы создаем эту систему с федеральным министерством труда и Агентством стратегических инициатив. Здесь работа ведется по-другому. Это уже типичный пример системной помощи и другой уровень задач. Методическое обеспечение, разработка, внедрение, апробация системы, обучение. Этим занимается наш проектный офис.
Бывало ли сложно договориться с домом престарелых? Сталкивались ли вы с недоверием?
Сначала, может, и было недоверие. Но мы старались постоянно помогать, как могли, и нам стали больше доверять. К тому же в какой-то момент кризис так ударил, что учреждениям надо было выживать. Когда учреждения или сами пожилые люди ищут помощи, они находят чаще всего нас или несколько других организаций. Они вынуждены просить, им уже ничего не страшно, терять нечего.
К тому же работает сарафанное радио — если мы помогли каким-то учреждениям или каким-то пожилым людям, об этом быстро становится известно.
Когда вы пришли к мысли, что нужны именно системные изменения?
Десять лет мы работали в полях и везде видели примерно одинаковые проблемы. Хотелось понять, как их можно решить у нас и сталкивался ли с ними мир. Тогда мы создали аналитический отдел. Он занимался не прямой помощью, а сбором материалов, переводами, анализом документов. Изучали, как устроена система помощи пожилым за рубежом и что есть у нас. Есть такой общепринятый в мире термин Long-term care — система долговременного ухода. Такие системы уже несколько десятилетий строятся во всем мире. Весь мир проходит примерно через одни и те же проблемы.
Нашей задачей было понять, что нужно делать у нас в стране, донести это до государства и получить «добро» на то, чтобы начать выстраивать это хотя бы в нескольких субъектах РФ. Сейчас мы этим и занимаемся.
Легко ли быть директором
Чувствовали ли вы, что вам не хватает знаний?
Это общая проблема. Сама наша сфера молодая и еще нет профильного образования для руководителей НКО. А надо учиться многому – и фандрайзингу, и другим направлениям работы. Учишься в процессе. Ты делаешь ошибки, которые часто стоят и денег, и здоровья других людей. Но потихоньку понимаешь, какие навыки нужны.
На курсы не ходили?
У меня была возможность поучиться в Сколково, в профильных школах НКО. Сейчас этого уже много, раньше не было вообще. Любое обучение полезно.
Что в фонде развивать легче всего?
Легче всего нам дается то, что касается сути дела. Мы всегда четко понимали существующие проблемы и хотели начать их решать. Но понимать, что надо сделать, и иметь возможность это сделать, — не одно и тоже. Например, мы несколько лет хотели открыть дневные центры для людей с деменцией. Сейчас мы это делаем в пилотном проекте, раньше у нас на это не было ресурсов.
А тяжелее всего?
Самое сложное для нас — фандрайзинг и поиск сторонников. Мы, что называется, выдоили весь «Фейсбук». Сайт тоже не может принести достаточных для наших проектов денег. И мы ищем новые возможности — как двигаться, где искать аудиторию, как выходить на новых людей.
Проблемы, на решение которых мы ищем деньги, совершенно универсальные. Мы не собираем средства на что-то дорогое и необязательное. Мы хотим, чтобы у человека была посуда — ложка, тарелка — и чтобы он смог из нее есть. Чтобы была нянечка, которая помогла бы ему в этом. Здесь даже вопроса не может возникнуть, действительно ли такая помощь нужна человеку.
«Научиться думать о старости»
Какой по-вашему должна быть система ухода за пожилыми?
Мне не нравится система, где есть одни дома престарелых. Я, например, хочу стареть дома. Но нельзя мыслить однобоко. Всех оставить дома — беда. Всех запихнуть в интернаты — не легче. Система должна быть сбалансированной. Мы должны понимать, что человек имеет право выбора.
А за рубежом вам понравились системы ухода? Вы ведь лично ездили туда в дома престарелых.
Мне больше всего понравились те системы, где я видела, что у человека до последнего есть возможность выбрать, где и как стареть, где остаться жить. Чтобы не было вынужденности в мучительном решении отправиться в дом престарелых и осознавать это как жизненный крах. Или чтобы можно было не жить одному в замерзающей деревне, потому что ты не готов перейти в дом престарелых.
Мне понравилось, что системы ухода за пожилыми за рубежом разумны. Знаете, они во многом даже эгоистичны, прагматичны. Но при этом предельно разумно выстраивают помощь вокруг человека. Почему оставляют людей дома? Потому что государства такие добрые? Да, наверное. Но еще и потому, что это экономически разумно. Гораздо дешевле наладить жизнь дома, чем выстроить 20 учреждений.
Гораздо разумнее помочь родственникам повесить поручни в туалете, убрать порожки, расширить проем в ванной или даже дать напрокат функциональную кровать, чем потом забрать бабушку в измученном, тяжелом состоянии в реанимацию, а ее родственников на лечение. Эгоизм чистой воды, но он разумный.
Что стоило бы поменять в этом плане в России?
Наверное, самое важное – научиться думать о старости. Думать о ней, как о своем будущем, будущем своих родителей, детей. Думать о будущем, которого бы никто из нас не боялся. Мы пока думаем о пожилых как о кучке маргиналов, которые бредут по дороге, заметаемые пургой с узелком за спиной. Пусть они живут в богадельне, это же не про нас. Пока мы так мыслим, у нас ничего не получится.
Фонд сильно вырос с 2011 года. Изменилось ли что-то в вашей работе как директора организации?
Да, конечно. Я не буду говорить, насколько я хороший или плохой директор, потому что хорошего про себя не скажу, а плохое неловко в публичное поле выносить. Но задачи очень сильно выросли. Раньше в организации было два-три сотрудника и несколько учреждений. Теперь на мне лежит ответственность примерно за 70 сотрудников, которые должны получать зарплату. И примерно за 200 нянечек по уходу. Сейчас появилось еще 200 нянечек на проектном офисе. То есть 400 человек, которые каждый день ухаживают примерно за тремя тысячами пожилых людей.
Вас это пугает?
Что меня действительно мучает — это неуверенность в плане денег. Если мы не наберем денег, то я понимаю, какое количество людей останется не просто в том состоянии, в котором мы их взяли, а провалится в гораздо худшее. Это мой большой страх. Мои управленческие ошибки не должны стоить жизни людям. Но самое главное — меня не всегда хватает на правильную работу с командой, с самым ценным, что у нас есть. Сложно, страшно, дикая ответственность.
А что самое приятное в вашей работе?
Видеть изменения. Видеть, что наши действия меняют что-то на уровне конкретного человека. Кровать стала другая – и вот Марья Петровна начала садиться. Еще немного помощи, и она впервые за несколько лет вышла на улицу и обняла дерево. До этого она хотела умереть и вообще не верила, что что-то изменится. А сейчас просит у нас помаду, тушь и крем для рук и выезжает с Виктором Ивановичем на колясках к озеру. Для меня это самое важное. Видеть, как меняется жизнь, работа, мировоззрение каждого из нас. То, что мы делаем, становится неотъемлемой частью не только меня, но и каждого, до кого мы доходим.
Люди начинают понимать, что можно по-другому жить самому, а еще можно очень сильно менять жизнь других людей. Это такой наркотик. Главное — на него подсадить.
Какие у вас планы?
Не развалить все полностью (смеется). На самом деле самое главное — это упрочить наработанное. У нас сейчас важная развилка — мы в ближайшее время перестраиваемся в две организации. Одна из них — «Старость в радость», которая занимается прямой, адресной помощью людям. Она всегда будет это делать, потому что все, кому нужна помощь, должны ее получать здесь и сейчас.
Бессмысленно рассказывать пожилой женщине, которая лежит на плохом матрасе и не может сама присесть, что через три года заработает система, которая обязательно ей поможет. Ее не будет через три года.
А вторая организация – которую мы сейчас создаем — это благотворительный фонд системной помощи пожилым людям и инвалидам «Старшие». Он естественным образом вырос из нашего проектного офиса. И будет целиком заниматься системной помощью уже на уровне регионов: методологией, апробацией, внедрением, обучением, аудитами, контролем качества. Всем, что мы сейчас делаем в организации системы долговременного ухода, сидя на двух стульях. Нам это нужно для того, чтобы равномерно и полноценно развивать и адресную, и системную помощь. Люди нуждаются и в той, и в другой.
В чем вы видите свою задачу?
Сделать так, чтобы обе организации были сильными, стабильными и занимались тем, ради чего они есть. Чтобы жизнь пожилых людей менялась. Быстро, медленно, системно, несистемно. Чтобы не было ни одного человека, который бы не знал, как помочь пожилому человеку, что такое деменция и как может быть тяжело встать с кровати. А с другой стороны, чтобы не было ни одного пожилого человека, который бы боялся, что завтра он останется без помощи, в холодном доме, не сможет дойти до окна, упадет и будет лежать на полу, пока его не найдут. Это очень страшно.
В своей работе вы часто сталкиваетесь с несправедливостью, несчастьем. Как вам удается сохранять оптимизм?
Кто сказал, что я сохраняю оптимизм? (смеется). Очень много хорошего, и оно перевешивает. Мы видим, что можно поменять все. Нужно терпение, вера и упорство. Этого у нас много.
***
«НКО-профи» — проект Агентства социальной информации, Благотворительного фонда В. Потанина и «Группы STADA в России». Проект реализуется при поддержке Совета при Правительстве РФ по вопросам попечительства в социальной сфере. Информационные партнеры — журнал «Русский репортер», платформа Les.Media, «Новая газета», портал «Афиша Daily», онлайн-журнал Psychologies, портал «Вакансии для хороших людей» (группы Facebook и «ВКонтакте»), портал AlphaOmega.Video, Союз издателей «ГИПП».
