Сколько людей в местах лишения свободы?
На 1 ноября 2014 года в местах лишения свободы в России находилось 672 тыс. человек: 460 на 100 тыс. населения, 950 — на 100 тыс. взрослых трудоспособных россиян, 1800 — на 100 тыс. мужчин. Общая численность за год — с 2013-го по 2014 год сократилась на 15 тыс. человек.
Но при этом численность людей, содержащихся в СИЗО (следственный изолятор) и ПФРСИ (помещение, функционирующее в режиме следственного изолятора), выросла по сравнению с 2013 годом на 1700 человек и достигла 115 тысяч. Это всего на 30 тыс. меньше, чем было в 2003 году, когда снижение тюремного населения только начиналось, отмечает Андрей Бабушкин, председатель Комитета за гражданские права. «Тревожная тенденция сохраняется, — подчеркивает Бабушкин. — Число людей в следственных изоляторах продолжает расти. На 1 января 2015 года, за два месяца, по сравнению с ноябрем 2014 года их стало еще на 1,5 тыс. больше».
Советские и российские рекорды
Рекорд СССР был достигнут в 1950 году. Тогда в местах лишения свободы находилось более 2,5 млн человек. Но уже к 60-м годам их было порядка 500-600 тысяч. Новый рост — при Брежневе: после принятия в 1966 году постановления об усилении борьбы с преступностью число осуждаемых к лишению свободы увеличилось в 1,5 раза, увеличились сроки наказания. Как считают эксперты, это стало главным фактором роста рецидивной преступности и к концу 80-х – началу 90-х годов привело к увеличению количества преступлений. К 1993 году в местах лишения свободы содержалось 772 тыс. человек.
Исторический максимум в России был достигнут в 2000 году. В исправительных учреждениях тогда было 1 млн 60 тыс. человек, в СИЗО — 282 тыс. человек. Индекс на 100 тыс. населения — 730 осужденных.
В начале 2000-х, в том числе благодаря усилиям правозащитников, которые начали сотрудничать с профильными ведомствами, началось постепенное снижение численности людей в местах лишения свободы: в 2003 году в исправительных учреждениях насчитывалось уже 877 тыс. человек, в СИЗО — 145 тыс. (индекс на 100 тыс. населения – 600 человек). В следующие семь лет показатели ползли вниз медленно: в 2010 году в ИУ — 862 тыс. (всего на 15 тыс. меньше, чем в 2003-м), в СИЗО — 129 тыс. человек. К 2014 году снижение по сравнению с данными 2010 года уже ощутимое — на 190 тыс. человек.
Кем заполнены следственные изоляторы?
65% людей, пребывающих в СИЗО и ПФРСИ, числятся за следствием, 35% — подсудимые. То есть большинство составляют люди, в отношении которых ведутся следственные действия.
«Суды международную идею разумного срока рассмотрения дел худо-бедно восприняли. У следствия ситуация печальна», — констатирует Бабушкин. По его словам, на участке, который он курирует (Арбатский СИЗО), самый маленький срок, когда человек не видел следователя, – два месяца. Самый большой – шесть месяцев. «В следственном комитете ситуация еще хуже: есть люди, с которыми никакие следственные действия не проводились в течение года. И это резонансные люди — мэры, помощники депутатов…», — рассказывает правозащитник. Он уверен: примерно 15% содержащихся в СИЗО, то есть почти каждый седьмой — люди, которых можно и нужно отпустить. Их не отпускают, потому что на них надо давить, нужны признательные показания.
Как бороться с пытками?
Пытки применяются и при расследовании уголовных дел, и в пенитенциарных учреждениях.
«Пыточная система работает повсеместно, не прекращаясь, она на потоке во всех регионах РФ, — говорит доктор юридических наук, криминолог Яков Гилинский. – Мы еще в 2005-2006 годах проводили исследование практики пыток в пяти регионах РФ: Санкт-Петербург, Псков, Республика Коми, Нижний Новгород, Чита. Я был потрясен: в пяти разных регионах цифры очень похожи. Ежегодно пытают от 3,5% до 4,5 % населения РФ, в местах лишения свободы до вынесения приговора пыткам подвергались от 40% до 60% человек».
Доказать факт пыток довольно сложно: во-первых, человек должен обладать немалым мужеством, чтобы обратиться с жалобой против администрации пенитенциарного учреждения, под полным контролем которой он находится. Во-вторых, нужен квалифицированный адвокат, понимающий, как именно отстаивать права клиента в такой ситуации.
Даже в Европейском суде по правам человека дела, связанные с пытками, проходят очень сложно. Но они все же могут быть выиграны. В отношении Виталия Бунтова, например, Европейский суд признал сами факты пытки. Бунтова в колонии пытались вовлечь в незаконную деятельность по усмирению других заключенных, после отказа он был подвергнут чудовищной пытке – у него были вырваны все ногти. «По таким делам, как «Бунтов против России», ты боишься посылать жалобу в Европейский суд, потому что считаешь, что в XXI веке в центре Европы никто не поверит, что это возможно. Я сама не верила, не могла поверить, — говорит Каринна Москаленко, координатор программ Центра содействия международной защите, адвокат Виталия Бунтова. — Но Европейский суд видит: ногти не отваливались как опадающие листья, как говорило правительство, а с кровью оторваны. Эти ногти у нас в офисе в Страсбурге хранились несколько лет, пока выносили решение…»
Москаленко подчеркивает: дело Бунтова имеет огромное значение для прецедентного права Европейского суда: «Создан такой прецедент, который не только призван восстановить права самого Бунтова – ему назначена компенсация больше 55 тыс. евро в общей сложности, и государство обязано провести теперь настоящее эффективное расследование. Это дело имеет значение и для других заключенных…»
Использование прецедентов, созданных в Европейском суде, на национальном уровне может быть весьма перспективным. В деле «Ходорковский против России», кроме прочего, прописано: «Нельзя не допускать частного адвоката». «Ходорковскому уже не нужно допуска частного адвоката, слава Богу, а вот другим нужно, — продолжает Москаленко. — Есть и другие прецеденты, есть уже база, на основании которой можно требовать соблюдения прав осужденных и обвиненных. Прецеденты вырабатываются для России, только надо обязательно их уметь использовать, обязательно добиваться. Власти обучаемы».
Изменить ситуацию с нарушениями прав человека на системном уровне можно за счет создания национального превентивного механизма по предотвращению пыток и жестокого обращения, уверены правозащитники.
После того как в 1996 году Россия вступила в Совет Европы, Европейский Комитет против пыток (ЕКПП) неоднократно напоминал о необходимости присоединения к Факультативному протоколу ООН, принятому Генеральной ассамблеей в 2002 году, — о том, что в государстве должны быть созданы один или несколько национальных превентивных механизмов (НПМ).
«НПМ – это не НКО, не правозащитная организация, не институт при уполномоченном по правам человека, это независимый орган, состоящий из избираемых общественников, которые имеют те же полномочия, что и члены Европейского комитета против пыток, — поясняет Наталья Хуторская, член ЕКПП. – Для членов НПМ доступны посещения любого учреждения (полицейского, исправительного и прочих мест изоляции) без предварительного уведомления, беседы наедине с лицом, подготовка независимых отчетов и обязательное их опубликование в стране и направление в ООН. Никаких санкций государство к членам НПМ не имеет права применять, то есть это люди неприкосновенные».
Среди стран, в которых, как и в России, нет НПМ — Республика Чад, Сейшельские острова, Коморские острова, Тунис, Уганда, Албания, Беларусь, Греция, Ирландия, Латвия, Литва. При этом национальный превентивный механизм действует, например, в Молдове, Азербайджане, Казахстане, Киргизии и на Украине.
Есть ли в России уголовная политика?
Реалистичной, единой, цельной, непротиворечивой уголовной политики в России нет, констатируют участники Абрамкинских чтений.
Уголовный кодекс претерпевает постоянные изменения, вносимые новыми федеральными законами. «Это лоскутные решения, сиюминутные, создающие видимость борьбы с чем-то», — считает Владимир Уткин, директор Юридического института Томского государственного университета.
Судебная система находится в удручающем состоянии, говорят правозащитники. «Если второй приговор Ходорковскому по делу ЮКОСа был ударом в сердце российской судебной системы, посмертный приговор Магнитскому был контрольным выстрелом в голову, то приговор Навальному по делу «Ив Роше» – это патологическое сладострастное расчленение юридического трупа», — говорит Яков Гилинский.
На фоне того, что лишение свободы во всем мире признается неэффективной мерой наказания, в России в мае 2014 года был увеличен максимальный срок до 35 лет. Происходит криминализация деяний, не представляющих опасности, утверждают участники дискуссии.
В Западной Европе, Австралии, Канаде, Японии сроки лишения свободы, в основном, исчисляются неделями и месяцами. В Швеции и Германии свыше 80% случаев, а в Японии — в 90% лишение свободы не превышает двух лет. Средний срок лишения свободы на Западе — пять-шесть месяцев, в России – пять-шесть лет.
«Абсолютно необходимо выстраивание таких нетрадиционных для России институтов, как национальный механизм предупреждения пыток и жестокого обращения, службы пробации и адаптации центров постпенитенциарной ресоциализации и тому подобных», — уверен Валентин Гефтер, директор Института прав человека.
Попытки реформирования пенитенциарной системы в России предпринимались в последние годы. В 2010 году была утверждена Концепция развития уголовно-исполнительной системы до 2020 года. Появлялись мега-проекты строительства новых современных тюрем, переноса их к местам мусорных свалок, где осужденные могли бы работать и т.п. «Это утопия, — говорит Вячеслав Селиверстов, доктор юридических наук, профессор. — К 2016 году планировалось построить 448 тюрем за 1,8 трлн рублей, мы подсчитали неофициально, получилось, что нужно 50 трлн рублей… Что касается переноса тюрем к местам свалок. На самой большой свалке работают не более 100 человек, причем половина – квалифицированные инженеры. Большинство свалок расположены вокруг Москвы и Санкт-Петербурга. То есть планировалось окружить тюрьмами столицы, перенеся их отовсюду… Сейчас происходит тяжелое похмелье пенитенциарной системы, освобождение от фантазий в условиях сокращения бюджетного финансирования. Когда были деньги, скачок не получился, они были направлены на рисование фантазий. Пар ушел в свисток».
Определенные достижения в последние годы есть в направлении смягчения наказания для несовершеннолетних. К 2010 году в 52 регионах РФ так или иначе были использованы технологии правосудия, дружественного ребенку.
На сегодняшний день существует около десяти региональных площадок, где используется восстановительное правосудие по уголовным делам несовершеннолетних либо по особо опасным деяниям несовершеннолетних, не достигших возраста уголовной ответственности. Там действуют службы примирения, они взаимодействуют с судами и комиссиями по делам несовершеннолетних. Но все эти площадки имеют статус эксперимента.
«Восстановительные технологии по всем делам в отношении несовершеннолетних закреплены только в Пермском крае — на уровне местной власти, — рассказывает Людмила Карнозова, ведущий научный сотрудник Института государства и права. — В Москве практика восстановительного правосудия с конца 90-х годов применялась в Черемушкинском районном суде — благодаря сотрудничеству правозащитников с конкретными судьями. Этим летом сменился председатель Черемушкинского суда и все закончилось. Вот уже более полугода такой работы не ведется. Институционального крепежа нет».
В очередной раз подтвердился тезис, что в российской действительности очень многое зависит от конкретных людей. Правозащитники вспоминают слова Валерия Абрамкина: «В любой структуре можно найти людей, с которыми можно разговаривать и делать какие-то дела, ориентированные на защиту прав».
Справка
Абрамкинские чтения организуют Центр содействия реформе уголовного правосудия, Институт прав человека, Penal Reform International.
Валерий Абрамкин (19.05.1946-25.01.2013) — правозащитник, диссидент, бывший политзаключенный, который провел шесть лет в тюрьме за издание свободного московского журнала «Поиски». Всю свою жизнь после заключения он посвятил реформированию российской пенитенциарной системы и уголовной юстиции. Основанный им в 1988 году Центр содействия реформе уголовного правосудия — ведущая российская правозащитная организация, работающая в пенитенциарной сфере. С 1992 года на Радио России по инициативе Валерия Абрамкина выходит радиопередача о заключенных и для заключенных «Облака».
