Имидж российского мецената напрямую связан с имиджем российского бизнеса. Часто общество относится к обеспеченным благотворителям от бизнеса либо как к людям, «замаливающим грехи» таким образом, либо как к людям, отмывающим деньги. Что необходимо для изменения такого восприятия меценатов?
Проблема в том, что благотворители часто не хотят работать с обществом. Хотят делать только то, что им нравится, например восстанавливать храмы, помогать детям или животным, реализуя таким образом какие-то свои личные потребности. Не оценивая, как к этому относятся люди, в узком кругу своих партнеров и коллег.
А мне кажется, если ты что-то делаешь, то сразу должен подумать: хорошо бы вовлечь в это как можно больше людей. Мне кажется, нам всем не хватает мыслей об общественной части благотворительности. Вполне вероятно, что я просто заблуждаюсь, но мое мнение — что бы ты ни делал, это должно остаться после тебя, быть стабильной конструкцией. Если мы все, занимаясь благотворительностью, будем тратить часть своего времени на вовлечение других, то постепенно улучшится имидж и станет больше меценатов, благотворителей и волонтеров.
Конечно, есть еще такие моменты, как прозрачность фондов, общественных организаций и движений, понятные, правильно сформулированные миссии и задачи. Это уже задача для более опытных благотворителей – помочь неопытным. У нас же получается, что есть расслоение в обществе — очень бедные и очень богатые, и есть расслоение фондов – маленькие, совсем слабенькие общественные движения и огромные фонды, как «Подари жизнь» или «Вера». Мне кажется, что большие организации должны помогать маленьким, для того чтобы развивать и менять отношение общества, менять социальную благотворительную активность граждан.
Слово «меценат» в первую очередь ассоциируется с поддержкой культурных проектов. Недавно от нас ушел Даниил Дондурей, считавший развитие культуры основополагающим вопросом эволюции общества. Ваш фонд «Образ жизни», помимо прочего, реализует и различные социокультурные проекты. Какое место для вас занимает поддержка культурных проектов в благотворительной деятельности?
В моей деятельности – не основное. Но я полностью с ним согласен: без развития культуры невозможно развитие общества в любом направлении, социальном или политическом. Культура – это основа общества. Так сложилось, что то, что я поддерживаю в культурной среде, будь то Мультимедиа Арт Музей или сотрудничество с фондом Сокурова, – это все связано с личными контактами. Сначала появляется дружба, а потом поддержка. Это связано больше с человеческими отношениями.
Поддерживать культурные проекты нужно обязательно, но сегодня главная идея моих фондов и организаций — развитие благотворительного сообщества, вовлечение новых людей в сообщество, повышение его уровня, повышение прозрачности фондов. Сегодня наш основной проект — это центр «Благосфера». Если я смогу сделать его устойчивым и привлечь партнеров, постоянных и сильных, то обязательно буду уделять больше времени поддержке искусства и культуры.
С вашей точки зрения, на сегодняшний день для развития гражданского сектора – куда лучше вкладывать средства? В адресную помощь, в помощь фондам или, может быть, в помощь фондам, помогающим фондам?
Одно не должно исключать другого, а должно, наоборот, дополнять. Мы не можем сегодня отказаться от адресной помощи, сказать: «Вы там копайтесь с бабушками и больными детьми, а мы тут будем развивать сектор». Потому что мы не находимся на такой стадии развития, когда у нас настолько все хорошо, что огромные деньги можно вкладывать только в развитие благотворительного сектора. Непременно нужно заниматься и прилагательной адресной помощью, и обязательно — помощью системной, которая в конечном итоге тоже принесет пользу конкретным людям.
Кроме того, я постоянно призываю благотворительное сообщество тратить часть своего времени и сил на развитие более слабых, неопытных организаций. Причем не обязательно, чтобы у этих организаций была та же сфера деятельности, что и у тех, кто им помогает. Опытные организации могут научить других привлечению волонтеров или, например, фандрайзингу. В противном случае весь некоммерческий сектор так и будет состоять из крупных фондов и маленькой прослойки внизу. Нам же нужно превратить эту прослойку в фундамент.
Мне кажется, развитие общества и страны – это наша обязанность, всех тех, кто здесь живет и собирается жить, у кого здесь растут дети.
На сегодняшний день вы единственный инвестор центра «Благосфера». Получается, что устойчивость благотворительного проекта зависит от стабильности дел мецената. Вы не видите здесь опасности?
Это не опасность, это настоящая катастрофа. Но я планирую далеко вперед, понимаю, что если этот проект будет успешно развиваться, то я буду поддерживать «Благосферу» и через год, и через пять. Я предполагаю какие-то расходы в будущем и не живу одним годом в развитии благотворительных проектов, живу хотя бы десятилетним периодом. И если завтра со мной что-то случится, то все будет продолжаться, потому что у меня есть дети, которые разделяют мои принципы.
Мы стараемся строить все структуры так, чтобы моя поддержка составляла 25-30%, а не 90%. Это задача для нас всех – делать стабильные системы, а не игрушки. К сожалению, это не единичный случай, когда люди просто создают себе игрушки, «затыкая» таким образом свои «душевные дыры». Мы в ответе за тех, кого приручили. Прежде чем что-то делать, нужно неоднократно подумать о том, чтобы это получило продолжение, если завтра с тобой что-то случится. Потому что ты несешь за это ответственность. Это очень важно. Нельзя быть безответственным. Если ты, например, обнадеживаешь людей в тяжелой жизненной ситуации, то они должны четко понимать, что ты будешь работать с ними долго, будешь помогать им становиться более стабильными. Все должно быть четко и честно. Это тоже привнесет в сектор больше доверия и развития.
Сейчас мои товарищи начинают помогать «Благосфере». Пока что это помощь на уровне друзей, не системная поддержка. Мне хотелось бы сделать этот процесс более системным, создать нормальный наблюдательный совет, разработать фандрайзинговую политику. Надеюсь, что в ближайший год так и будет.
Гарантирует ли наличие опытного человека из бизнеса на позиции руководителя устойчивость благотворительного проекта?
Не гарантирует, но пользу приносит. Гарантий здесь быть не может. Есть примеры, когда успешные люди из бизнеса приходят в благотворительность и думают, что, вкладывая много денег и времени, они смогут сделать быстрые рывки. Так не бывает. Благотворительность – это специфическая субкультура. Она очень маленькая. Она должна быть в пять раз больше, чем сегодня. Тогда будут работать более стабильные механизмы и приход опытных менеджеров начнет приносить значительную пользу.
Сегодня люди в благотворительности достаточно эмоциональны, долгое время они были вообще в безденежье, на них никто не обращал внимания. Они привыкли жить в тяжелых условиях. Просто привнеся сюда управленческие качества, ты ничего не достигнешь. Ты обязательно должен иметь какую-то эмоционально-понимающую составляющую, чтобы понимать людей, которые находятся в совершенно другой эмоциональной парадигме. Так что приход опытных людей из бизнеса – это точно хорошо, но в благотворительности хороший менеджер автоматические не означает, что у него будет хороший проект, как в бизнесе.
Какие специфические инструменты из бизнеса применимы для благотворительного сектора?
Самый главный инструмент – это любовь. В благотворительность нужно приходить с любовью. Бывает, что люди делают хорошие дела, а сами озлоблены, ворчат, кричат. Зачем, ты же пришел хорошее делать? Любовь – это главное слово в жизни.
Менталитет бизнесмена предполагает наличие у человека определенных планов и четких ожиданий при ведении дел, будь то получение прибыли, рост производства и так далее. Предполагает некий ощутимый результат. Применим ли аналогичный подход к благотворительной сфере?
Я считаю, что да. В подавляющем большинстве случаев. У нас в фонде есть плановые проекты, например программа по переучиванию работников детских домов и интернатов. А есть адресная помощь. Мы сталкиваемся с тяжелыми случаями, проверяем, соответствует ли информация действительности, оцениваем ситуацию и наличие средств. Но большая часть нашей деятельности поддается планированию.
В фонде я могу распоряжаться максимум 5% средств. Мне могут позвонить и попросить помощи, на это тратятся маленькие суммы. Так все устроено для того, чтобы благотворительный фонд не превращался в инструмент раздачи денег. Фонд – это не кубышка, в которой сидят люди, выслушивающие мои пожелания. Все максимально систематизировано. Так легче. Ты понимаешь, что идет развитие: какие-то программы заканчиваются, потом появляются новые, есть какие-то программы, протяженные во времени.
Я думаю, что системность хороша, но эмоциональная часть все-таки должна присутствовать обязательно.
Если нет эмоций, то, наверно, и заниматься ничем таким не будешь?
Если нет эмоций, то можно вообще ничем не заниматься, можно лечь и умереть. В любом деле должна быть какая-то эмоция.
К чему вы пришли к 50 годам как человек и как меценат? Какой план на следующие 50 лет?
Я думаю, что я ничего не достиг, я еще в начале пути. Я считаю, что 50 лет – это только начало жизни. Мой план – жить для других людей. До конца осознать счастье того, что такое жить для других. Если приходит полное осознание этого, то ты становишься самым счастливым человеком на свете. Ты понимаешь, что самое большое счастье – это каждый день что-то делать для других людей. Это вовсе не значит, что ты сам не ешь, не пьешь и как-то загоняешь себя в материально-физическом плане.
Если ты делаешь что-то для других и у тебя это получается, то тебе открываются новые каналы получения радости и счастья. Я всегда всем говорю: «Подумай про себя, ты хочешь жить более счастливо, более радостно?» Ведь если ты один раз испытаешь радость от того, что что-то сделал и получилось, то ты снова тянешься за этой радостью. Ты открываешь свою душу для чего-то хорошего, и тебе хочется делать еще и еще.
